Читать книгу 📗 "Кулачные бои в легком весе - Китсон Мик"

Потом я услышала шум потасовки со стороны паба. Я вылезла на палубу и уселась на крыше камбуза. Билл стоял перед группой мужчин, среди которых были и здоровяки, и плюгавые проныры, все в кожаных жилетах. Мужчины кричали и потрясали кулаками, а один из их товарищей валялся на щебенке с большой кровоточащей раной на голове в том месте, куда пришелся удар.

Билл орал:

— Черти бы вас побрали, ирландские зануды!.. Черти бы вас всех побрали!..

Кэп повис у него на плечах, другие посетители пивной толпились за спиной Громилы. Готовились драться и две женщины: одна стянула с головы шаль и кивнула противнице, рослой толстой ирландке, оравшей на нее. Между спорщиками метался хозяин заведения в фартуке и котелке и кричал:

— Позовите констебля! Позовите констебля!

Я с интересом следила за разворачивающимся представлением. Вот один из мужчин схватил Билла, а Кэп и люди, стоявшие позади, вцепились в него, потом на них навалились ирландцы, и все смешались в одну кучу-малу, точно стая крыс, облепивших павшее животное. Эта стая начала двигаться из стороны в сторону, опрокидывая столы и скамейки, разнося вдребезги пивные кружки. Толстуха пыталась ударить свою противницу, куда меньше ростом, которая уже разделась до корсета и нижней рубашки и приняла боевую стойку, раскачиваясь на широко расставленных ногах. Ирландка просто молотила руками, не глядя, куда попадают кулаки, и гордо выставив вперед подбородок. Вскоре соперница поменьше достала ее двойным прямым ударом левой, попав чуть выше глаза и распоров кожу, и толстуха остановилась, замотав головой. В этот миг женщина поменьше подскочила к ней и саданула правым кулаком прямо под подбородок. Голова ирландки дернулась назад, и молодуха с глухим стуком повалилась на щебенку.

Я никогда раньше не видела, чтобы женщины дрались. Большой Том рассказывал мне, что в Лондоне такое случается, но кулачные бои считались мужским делом: ни одна порядочная женщина не станет раздеваться до панталон и выходить на ринг. Отец говорил, что женщины-бойцы сплошь неотесанные старые гаджо и шлюхи.

Но он явно не видал ту женщину возле пивной и не видал радости у нее на лице, когда она уложила более крупную противницу. Женщина вскинула руки, как победивший боец, и мужчины, не участвовавшие в общей схватке с Биллом и Кэпом, захлопали ей, а она раскланивалась с широкой улыбкой. Она тоже была молода, как и ее соперница, а вдобавок хороша собой: в ослепительно-белой рубашке, с длинными, сильными и гибкими конечностями, как у породистой кобылки. Еще у нее были светлые волосы и хорошие белые зубы, которые стали видны, когда она начала приплясывать, весело улыбаясь. Мне она очень понравилась.

Тут прибежали констебли с длинными палками и начали колотить ими всех без разбору, постепенно отгоняя ирландцев от пивной, и посреди сутолоки и мешанины из рук, ног и торсов дерущихся в облаке пыли мужчин я увидела, как Билл Перри спокойно остановился в самой гуще свары и, удерживая свободной рукой голову подбежавшего к нему констебля, опустошил кружку, которую каким-то образом умудрился не разлить. Покончив с пивом, Громила взревел:

— Я чемпион Англии, и ни единая душа не скажет, что…

В этот момент констебль исхитрился что есть силы хватить его палкой по затылку, и Перри упал.

Я по-прежнему сидела на барже. Хозяин паба, ворча, расставлял по местам столы. Скоро Билл и Кэп выбрались из толпы. Голова Громилы была залита кровью, но он смеялся и пел, все еще держа в руке кружку. Вокруг столов сновали мальчишки в поисках оброненных пенни. Один из ирландцев оттащил в сторону поверженную толстуху и пощечинами приводил ее в сознание.

Билл обнял за плечи красавицу в белоснежной рубашке и зашептал ей что-то на ухо, и та залилась смехом. Кэп тем временем расплачивался с хозяином, наверное, за все разбитые кружки и поломанные столы, а заодно и за пиво Перри.

Билл увидел меня, сидящую на барже, помахал рукой и подозвал к себе, не снимая огромной руки с плеч женщины. Он весь перемазался в пыли, крови и пиве, как последний поросенок.

Перри протянул ко мне свободную руку и воскликнул:

— Энни! Моя Энни, ты видела старину Билла? Видела, как я их отделал? Кстати, познакомься: Джейни Ми, самая боевая гвоздарка в Типтоне. Разве не красавица? Видишь ту маленькую цыганку, Джейни? Это моя дочь. Моя единственная и любимая дочурка. Она просто чудо, разве нет?!

Тогда я сказала:

— Я отмыла эту баржу, Билл Перри, и ты не взойдешь на нее, пока как следует не почистишься. И впредь не станешь заливать ее кровью и таскать на борт пыль и грязь…

На мгновение Громила оторопел, после чего возмущенно крякнул, а красавица рядом с ним захлопала в ладоши и воскликнула:

— Она тебя уделала, Билл Перри! Она тебя уделала!

Билл рассмеялся и ответил:

— Верно, барышня, тут не поспоришь!

Подошел Кэп, и я сказала ему то же самое. Он кивнул и заметил:

— Девчонка навела порядок ради тебя, Билл. Пойдем к колодцу, умоешься.

Джейни Ми подошла к барже, оперлась о борт и улыбнулась мне:

— Во всем Типтоне только мы с тобой и не боимся Громилу.

Да, вблизи она оказалась настоящей красавицей: голубые, как апрельское небо, глаза, а под слоем пыли поглядывает гладкая белая кожа. Джейни не переставала улыбаться. Тем временем я увидела, как возле колодца Кэп окатил из ведра раздетого по пояс Билла.

Джейни спросила:

— Разрешишь взойти на борт, малышка Энни?

Я кивнула, и мы спустились к камбузу, где я поставила чайник на плиту.

Глава шестая

На нашем берегу канала было три кузницы, а на противоположном стоял завод, где всю ночь напролет прокатывали листовое железо и ковали паровыми молотами квадратные заготовки. Печь завода окрашивала ночное небо в оранжевый цвет, и яркие искры плясали в струях пара, кружась и опадая, словно листья, сброшенные раскаленным добела стальным деревом. Здесь не было ни покоя, ни чистого воздуха, который всегда был черен от сажи, грязи и облаков заводского пара. В литейных цехах разливали кипящее железо днем и ночью, заполняя раскаленной белой массой формы и изложницы под крики рабочих. Здесь не было ни рассвета, ни ночи, и птицы не пели, когда красное солнце размытым шаром поднималось над горизонтом, проглядывая сквозь туман, словно пламя через муслин.

Большинство женщин работало на шахте, да и детей тоже; закон запрещал спускаться под землю тем, кому не было десяти, но я знала многих, кто его нарушал. Часто дети грузили уголь на баржи или вывозили в тележках отработанную породу.

Гвоздари стучали молотками всю ночь, если у них были заказы, и наполняли продукцией корзины для приказчиков, которые заказывали товар и расплачивались за него. Расковщики [6] отправляли приказчиков с железными прутками-заготовками по гвоздарным мастерским, и приказчики говорили, сколько нужно сделать и сколько будет уплачено за партию.

И помилуй Бог того приказчика, который, придя считать гвозди, сказал бы Джейни Ми и Джеку Молоту, что они получат за партию товара меньше условленного. Джейни и Молот держали кузницу как муж и жена, хотя были не венчаны и детьми не обзавелись. Я знала, что в кузницах работает немало детей еще младше меня: одни ковали и обрабатывали материал, другие разогревали в огне прут, держа его клещами, третьи подвое таскали корзины с гвоздями к баржам.

Я предупредила Громилу, что не пойду работать ни в кузницу, ни в шахту, и он ответил:

— А тебе и не придется, ангел мой, моя маленькая цыганская принцесса.

Он сказал, что пивная позволит нам прокормиться. Билл станет в ней хозяином, а я буду подавать пиво, делать фрикадельки и печь хлеб. У Кэпа на соседнем канале стояли три баржи, но он жил у нас, если не возил грузы на север в Ливерпуль, на юг в Бристоль или в соседний Бирмингем, где товары грузили в поезда до Лондона, а там — на корабли, отправляющиеся по всей необъятной империи и даже в Индию.