Читать книгу 📗 "Кулачные бои в легком весе - Китсон Мик"
Траву в поле только что скосили, место для торгов обнесли веревкой, натянутой между железными кольями, а для аукциониста возвели небольшой помоет из свежих желтых сосновых досок. В дальнем конце размещались лошади и пони всевозможных пород и размеров: всех их привели на продажу или обмен. Животные стояли в загонах, где подручные конюхов расчесывали им гривы и чистили копыта.
В те годы я разбиралась в лошадях. Там были уэльские пони и кобы, шайры и клейдесдали, ирландские коннемары, дейлы и феллы, кливленды и крупные, медового цвета суффолк-панчи. Там были и огромные тяжеловозы, тянущие баржи, и пони, волокущие тележки, и коренастые верховые для дворянских детей, и низкорослые лошадки для работы на рудниках и в полях, и костлявые старые клячи для живодерен.
Внизу широкую дорогу, что вела от города к шлюзу и запруде, постепенно заполнял поток торговцев и разносчиков, молочниц и табачников, тележек с горами яблок и груш, торговцев лентами и горшечников, воловьих упряжек, тащивших телеги с дровами. Вот рыботорговец и ледовщик везут на подводах огромные глыбы льда, укрытые мешковиной. Вот крепкие маленькие пони тянут яркие повозки, расписанные рыцарскими замками и цветами. Вот бродячие артисты едут в кибитках и фургонах с зеленым полотняным верхом. Вот торговцы модными безделушками, вот полная тележка спелой клубники, вот клоуны и кукольники с полосатыми шатрами и раскрашенными шестами, вот надрываются собаки в тележке, нагруженной бочонками с сидром. Попадались в толпе солдаты в ярко-алых мундирах с белыми кушаками и кавалеристы с перьями на касках, дамы в изящных широких юбках и деревенские простушки в муслиновых передниках. В людском море, стекавшемся к полю, было много девушек в лучших воскресных нарядах и красивых шляпках и мужчин в треуголках и цилиндрах. Я увидела, как одна дама остановилась, достала серебряную коробочку и втянула носом немного молотых пряностей, чтобы перебить окружающую вонь от конского навоза, человеческого пота, открытых бочонков, пара, дыма и людей, справлявших нужду в живой изгороди.
А в ложбине, тянувшейся вдоль ручья, была огорожена веревками площадка для кулачных боев, которые начинались после окончания торгов. Рядом стояли палатки для бойцов и их окружения, а на воткнутых в землю шестах уже висели кошельки для всех желающих сделать ставки на результат боя. Еще до начала поединка народ уже думал о его исходе и был готов выкладывать денежки, чтобы узнать у букмекеров ставки и получить подсказку.
На платформе в дальнем углу расположилась кузница. В горне уже пылал огонь, и кузнец в кожаном фартуке высыпал из мешков уголь и раздувал пламя мехами, отчего над полем плыли облака серого дыма, запах которого мы чуяли даже на вершине холма, выстроившись рядом с матерью.
Черити, Мерси, и я, и Тэсс, и Бенни, и Томми, и моя мама, которую звали Кассия, — все мы были Лавриджами, как и наш отец Большой Том Лавридж. Происходили мы из народа рома и странствовали по земле, а гаджо [2] называли нас цыганами, оборванцами и бродягами, поскольку мы жили в кибитке и никогда не останавливались, не сидели на месте, работали по воскресеньям, и нас не пускали в церкви и часовни.
Девочки — Черити, Мерси и я — были без шляпок, мальчишки — без кепок. Все мы топали по пыльной тропинке босиком. На Тэссе, шедшем следом за Томми, были только нижняя рубашка и штаны, а на Бенни — вельветовые бриджи и холщовая безрукавка, в которых он спал прошлой ночью. Мы с Мерси и Черити носили длинные серые шерстяные платья с передниками, завязанными на бант за спиной. Мы шли за мамой, выстроившись по возрасту, и хотя она пять месяцев как стала вдовой, еще через пару месяцев ожидался новый малыш, которого ей придется одевать и кормить. У Томми и Тэсса за спиной болтались узлы с нашим скарбом, увязанным в холстины, которые мы растягивали между деревьями по ночам, чтобы укрыться от непогоды.
Все последние месяцы мы недоедали, и в дороге нас постоянно преследовал голод. Он доводил до слез; от него пухли животы. По ночам Мерси все время хныкала. Малышка Черити молчала, и это было еще хуже: значит, она печальна, больна и угасает.
В последний раз мы ели два дня назад, когда жена фермера вынесла нам, сидевшим на обочине напротив ее ворот, каши и свежих яблок. Вокруг большого и просторного фермерского дома из красного кирпича с шиферной крышей был обнесенный забором сад, где росли яблони с крупными зелеными сладкими плодами. Фермерша сжалилась над нами, вереницей Лавриджей, что тащились по дороге без лошади и повозки, и, несмотря на запрет мужа кормить цыган и бродяг, принесла нам горшочек каши, ведро чистой воды и выдала по свежему зеленому яблоку.
После смерти Большого Тома мама стала попрошайничать и принимать еду и убежище, когда их предлагали. Камешек, наш старый пони, тоже умер через месяц под дождем, в сырости, пока мы все, дрожа от холода, сгрудились под навесом. Бедный Камешек… Мама говорила, что он очень скучал по хозяину. Когда не стало Большого Тома, пони зачах и умер от лошадиной лихорадки, и все мы стали чахнуть, и мама плакала у костра ночи напролет. Большого Тома мы похоронили у ограды церковного кладбища в Яксли, потому что не ходили в церковь и работали по воскресеньям и молодой викарий запретил хоронить отца на освященной земле. А бедного Камешка нам с голоду пришлось зажарить и съесть, хоть мясо и невозможно было прожевать.
Наша семья поселилась в рощице неподалеку от Яксли, и мы с Мерси получали по три пенни в день за то, что отпугивали птиц от гороха и ячменя. Томми и Тэсс очищали поле от камней и зарабатывали шиллинг в неделю, и мы жили и работали в этой роще, пока однажды вечером, увидев ворона на закате, я не почуяла, что нас ждет беда, а потом в рощицу ворвались мужчины с палками и прогнали нас. Томми и Тэссу разбили головы, к тому же, убегая от налетчиков, пришлось бросить большой чайник и старые блестящие сапоги Большого Тома. Той ночью я взлетела, будто птица, и сверху послала жестокое проклятие мужчинам, которые били нас и плевали вслед, прогоняя из своей рощи.
Дальше мы пустились странствовать по дорогам. Весна и лето выдались сухими и теплыми, и это было хорошо, потому что наша верхняя одежда и все одеяла остались в старой кибитке, гнившей в той самой канаве, у которой умер Большой Том. Возвращаться туда не имело смысла: кибитка была проклята, в этом мы не сомневались, как и в том, что осенью деревья сбросят листья.
Мы собирали все, что могли, мама шила сумки и одеяла для продажи на ярмарках, а мальчики таскали камни и рыли канавы.
Но к сентябрю деньги у мамы в кошельке перевелись, а зима уже приближалась, и скоро должен был родиться новый ребенок. Мы бродяжничали, останавливаясь попросить милостыню там, где была вода или укрытие от солнца. И всегда селились возле остролиста или боярышника.
На эту ярмарку мы приходили каждый год, пока был жив Большой Том. Мама продавала вышитые ею сумки и одеяла, а мы бегали по свежескошенному лугу, пока Большой Том болтал с другими мужчинами о лошадях и местах, где можно найти работу. Камешка купили на этой самой ярмарке еще до моего рождения, когда Томми и Тэсс были маленькими, а мама носила под сердцем Бенни. Меня тогда и в планах не было, но для Большого Тома я стала светом очей и всегда вызывала улыбку на его красивом широком лице.
Мама рассказывала, что до нашего рождения Большой Том участвовал в кулачных боях на ярмарках и однажды выиграл две гинеи, выступив против парня из Уолсолла, которого он уложил после боя, продолжавшегося целый час. У отца на руке остался шрам от укуса противника, напоминающий большой полумесяц.
Мы ходили на эту ярмарку уже десять лет, и я была старшей из девочек, старше Мерси и Черити, которая пока оставалась младшей в семье. Я их всех любила, но в те дни и впрямь походила на унылую клячу, почти всегда молчала и наблюдала за происходящим, выжидая момент, чтобы подать голос. Но я прекрасно понимала, что меня ждет.
