Читать книгу 📗 "Вернись домой, Халиль - Аль-Зооби Кафа"

— Я должна вернуться в Иерусалим! — проговорила Сурайя твердо.

Имам обещал ей, что посадит ее в машину, которая послезавтра поедет в Иерусалим. «Бог поможет тебе терпеть, дочка!»

— Но если я пойду пешком, может, дойду до Иерусалима раньше.

— А может, и не дойдешь!

— Но я не в силах ждать. Ты когда-нибудь чувствовал себя разорванным между двумя огнями, или между двумя ранами, или между двумя болями?! Я именно так себя чувствую.

— Да будет Бог с тобой, дочка моя!

— Да, у нас был раненый, которого звали Юсуфом, и он был таким, как ты его описывала, — ответила медсестра Сурайе. Сердце Сурайи было готово вырваться.

— Где он?

— Он позавчера вышел из больницы.

— Куда направился?

— Не знаю. Уходя отсюда, он не говорил, куда собирается пойти.

«Это неважно, — говорила Сурайя себе, плача и смеясь одновременно, — главное, что он жив. И мы обязательно встретимся с ним». Потом она опять обратилась к медсестре:

— А вы уверенны, что это он? На нем была полосатая рубашка?

— Это он. Я своими руками передала ему полосатую рубашку перед тем, как он ушел.

— Это ваша рубашка? — спросила медсестра Юсуфа, когда он собирался уходить.

— Да. Моя.

Кровь на рубашке уже засохла, так что рубашка потеряла эластичность и стала твердой, как засохший хлеб. Она разломилась на его теле, когда он одевал ее, и царапала его в разных местах.

В карман он положил листок бумаги, который ему дал его раненый сосед. Прощаясь и пожимая Юсуфу руку, сосед сказал ему:

— По этому адресу ты найдешь того, кто тебе скажет, как связаться с группами сопротивления.

Юсуф вышел из больницы и долго ходил по улицам, как заблудившийся. Он смотрел вокруг себя, но ничего не видел. Мир для него стал лишним, будто он только что осознал объем трагедии, в которой живет. Трагедии, которая превратила все дороги в дороги, ведущие в никуда, раз дорога в Дер Ясин не приведет его к дому и семье…

В горле у него пересохло, и слезы потекли из его глаз. Он отвернулся, чтобы проходящие по улице не заметили его плачущим. Он ускорил шаг, двигаясь в неопределенном направлении, потому что ему хотелось убежать из своего невыносимого настоящего.

Ноги все-таки повели его в направлении Дер Ясина. Он остановился на холме, посмотрел на деревню и увидел, во что они ее превратили: руины и развалины.

Он сидел на корточках и не отрываясь смотрел в ту сторону. Но уже невозможно было разглядеть кого-либо среди руин. Невозможно было разглядеть Сурайю, идущую издалека домой, несущую на голове поднос с только что выпеченным хлебом. Невозможно было извлечь запах того хлеба из воздуха, в котором не осталось ничего кроме, пыли разрушении. И невозможно было выжать из того воздуха ее зовущий голос:

«Юсуф, оставь свои дела и иди сюда. Хлеб уже готов и чай горячий». Невозможно было выжать ее голос из ветерка, дующего на него и не несущего с собой ничего, кроме эха криков и плача.

Он сидел на холме, сопротивляясь своему молчаливому плачу и горькому чувству поражения.

Потом он спустился с холма и пошел в направлении разрушенной деревни. Дошел до своего разрушенного дома и некоторое время смотрел на него, потом рухнул на землю. Он сидел на руинах, охватив голову руками, и молча смотрел вниз. Его печаль прорвалась наружу и вопреки его желанию хлынула из него рыданиями. Его плечи сотрясались под мощной волной чувств.

Он был в печали и гневе одновременно. В гневе потому, что потерял все и не знал, увидит ли он Сурайю и своих детей вновь или нет, и потому, что его мирную жизнь насильно превратили в войну.

Его гнев усиливался еще и из-за слабости и печали. В тот момент, хотя Юсуф продолжал плакать, он в то же время ненавидел свои слезы, перед которыми он был бессилен. Плача, он думал, что это должен быть последний раз, когда он себе позволяет плакать. Он решил для себя, что сейчас встанет. Он будет делать лишь одно дело — дело, кроме которого он больше ничем не будет заниматься до конца своей жизни: это борьба. И эту борьбу он будет продолжать до тех пор, пока не победит.

Однако мысль о победе не утешила его настолько, чтобы вернулся потерянный блеск жизни, тем более что Юсуф представил себе знамя победы вкопанным на вершине горы, состоявшей из нагромождения руин и невыносимой боли.

Он вздохнул и поднял голову, осматривая мир блуждающим взором. Но вскоре он увидел идущих неподалеку от него людей, которые смотрели на него. Его сразу охватило чувство стыда, он быстро встал и пошел, не оглядываясь, назад. И пока он ускорял шаг, чтобы быстрее исчезнуть от взора тех, кто видел его плачущим, он обнаружил, что чувство стыда заставило его забыть о печали. Будто бы он, быстро встав и уйдя с того места, оставил за собой печаль в облике плачущего мужчины, сидящего на руинах, обхватив голову руками, смотрящего вниз и продолжающего молча лить слезы. Ему казалось, что если он посмотрит назад, то обязательно увидит этот облик. Но он не хотел этого делать. Он продолжал идти вперед, отказываясь думать о чем-либо, кроме борьбы.

Когда он наконец посмотрел назад, то деревня уже лежала под тяжелой массой тьмы. Однако в его памяти навсегда запечатлелся вид руин.

Он присоединился к отряду сопротивления, состоявшему из ста человек. С ними он вел бои в Сафаде и в деревнях Галилеи. Иногда бои продолжались часами, а иногда и днями. Иногда им удавалось уничтожить много еврейских бандитов, а иногда бандиты убивали многих из них. Но он вел эту борьбу, не зная, верит ли он в победу или нет, особенно когда видел, как деревни разрушаются тяжелой артиллерией и самолетами, как мирные жители бегут от смерти и от горящего ада туда, куда глаза глядят. Он не знал, верить ли ему в победу, но ни капли не сомневался в необходимости продолжать борьбу.

Однажды, в одном из боев, он чуть было не поверил в победу. Тогда он сам участвовал в минировании улицы, соединяющей город Акко и деревню Тершихой, которую еврейские боевики собирались захватить. Вечером он видел, как их военные машины взрываются одна за другой. Наблюдая эту маленькую победу, он вначале закричал от радости, но вдруг замолчал, вспомнив, что радоваться пока рано.

Той ночью жители деревни спокойно спали в своих домах, отдав все оружие, которое они имели, бойцам. И еврейские боевики не смогли идти дальше вперед. С каждым выстрелом, с каждым падением еврейского бандита, Юсуф испускал из груди горячий выдох, который зажигал вокруг него воздух.

Той ночью он позволил себе надеяться. Он твердым голосом говорил своим товарищам:

— С божьей волей, они не увидят утра. Этот бой принесет нам победу.

Он так говорил, не догадываясь о том, что это и есть последний его бой. Он не догадывался о том, что утреннее небо прольет на деревню смертельные бомбы, которые вырвут людей из их снов, из их домов и из их земли.

Услышав громкий шум самолетов и грохот бомбардировки, он поспешил подняться на холм, чтобы увидеть, что случилось с деревней. Он увидел сталкивающихся людей, бежавших в разные стороны, позади которых поднимались языки пламени, охватывающие деревню. А люди продолжали бежать. «К бездомности», — говорил он про себя и не мог уже дальше наблюдать за происходящим. Он спускался с холма, держа в руке винтовку. Неожиданно раздались выстрелы. Он так и не мог понять — с какой стороны целились в него. Пули моментально уложили его на месте. Он упал на спину, не переставая смотреть в небо, которое быстро тонуло в тумане.

Мир стремительно проваливался в какую-то черную дыру. Юсуф увидел себя ребенком и юношей, увидел Сурайю, увидел свой дом и поля, виноградники, солнце и свою свадьбу, услышал крики Сурайи во время родов, смех своих детей, увидел, как хлынул частый дождь, и обрадовался, когда капли застучали по полу открытой веранды. Но вот дождь окрасился багровым цветом, Юсуф почувствовал, как поток подхватывает его и с невообразимой силой, которой невозможно сопротивляться, уносит его, чтобы утопить, и он постепенно исчезает в беспредельном мраке. Больше Юсуф ничего не увидел.