Читать книгу 📗 "Вернись домой, Халиль - Аль-Зооби Кафа"
— Вставай, Халиль! — я испуганно потрясла его.
— Не могу. Я падаю.
— Вставай Халиль, вставай, — настойчиво продолжала я просить, будто это я нуждалась в нем. Будто я тоже упаду, как и он, если он растворится в своем отчаянии и бессилии.
— Я падаю, — повторял он слабым голосом.
— Ты должен встать.
— Я не могу.
— Надо дойти до бабушки.
— Она же погибла?
— Тогда надо похоронить ее.
И, как ни странно, он поднялся. Я увидела, что его осколки медленно соединяются друг с другом, поднимаются в облике человека, который вскоре начнет ходить. Казалось, что он послушался меня, но это было не так, ибо я отчаянно и молча желала, чтобы он встал, а он все говорил в бреду, что падает.
Впрочем, это не важно — важно то, что он встал и пошел.
Перед ним, словно длинная рана, простиралась дорога в лагерь.
Воздух лагеря был переполнен пылью. Пылью долгих ночей, пылью страха и бед, пылью, которая сгустилась в воздухе так, что он стал тяжелым. Когда Халиль проходил сквозь этот воздух, он трясся, и из него сочились страх и смерть. Халилю казалось, что эта пыль никогда не осядет.
Там не было ни шумных похорон, ни загаридов, провожающих погибших, ни слез, ни плача, ни энтузиазма, ни отчаяния. Там не было ничего, кроме развалин и руин: руин домов, руин людей, руин воздуха, руин ночей и руин дней.
Халиль шел, обращаясь к людям, которые продолжали искать живых среди руин, он шел, спрашивая о своей бабушке:
— Хаджжа Сурайя?
Но никто не мог ответить ему.
Потом он встретил человека, который сказал, что ее дом там.
— Где там? — спросил Халиль.
— Там, — сказал мужчина, показывая пальцем на разрушенный домик.
Халиль попытался бежать туда, но силы не позволили ему сделать это. Он еле брел. Наконец, он добрался до разрушенного домика и начал разбирать обломки. К нему подошел мужчина и спросил:
— Ты что-то ищешь?
— Мне сказали, что это дом хаджжи Сурайи. Боюсь, что она лежит под стеной.
— Нет. Она не лежит под стеной. Мы вытащили ее несколько часов назад.
Халиль сел на камни.
— Ты кем-то ей приходишься? — спросил мужчина.
— Какая сейчас разница? — с тоской ответил Халиль.
— Кто ты, и что с тобой? — настойчиво спросил мужчина. Но Халиль пристально смотрел на него, будто не слыша или не понимая вопроса. Халиль подумал — если бы он мог ответить на этот вопрос несколькими словами: со мной случилось то-то и то-то, я пришел с той стороны и собираюсь пойти в эту. Как бы хотелось ему, чтобы жизнь была в самом деле так легка, что ее возможно было бы выразить в нескольких сжатых фразах, без всяких оттенков. Фразах, которые не имеют никаких других значений, кроме прямых. Он поднял голову и спросил:
— Вы уже похоронили ее?
— Нет, потому что вначале, когда извлекали ее из-под руин, мы думали, что она мертва, но вскоре обнаружили, что она дышит.
— Она еще жива? — взволновано спросил Халиль, быстро вставая. Голова закружилась, и он чуть не упал.
— Она не жива и не мертва. Она умирает.
— Я тебя умоляю. Отведи меня к ней.
— Ты ее внук?
— Да.
— Мы положили ее в одном из домов, так как в больницах свободных мест нет.
В углу комнаты, на матрасе лежало некое человеческое тело, накрытое серым одеялом. Из всего тела были видны только бледная рука и лицо, смотрящее в потолок.
«Я здесь», — Сурайя услышала звучащий повсюду голос Юсуфа.
«Где?» — прошептал ее голос внутри ее отходящей души.
«Я здесь», — продолжала она слышать.
«Ты и вправду вернулся, Юсуф», — тихо прошептала она, увидев сквозь туман Юсуфа, стоящего рядом с ней. Юсуфа, которого она оставила полвека назад, только сильно похудевшего и поседевшего.
— Это я, бабушка, Халиль! Я наконец-то дошел к тебе, — воскликнул он.
«Я знаю, Юсуф, что ты и есть Халиль», — всматриваясь в него, Сурайя удивлялась тому, насколько они были похожи друг на друга.
— Не плачь, бабушка. Я же пришел и встретил тебя, — сказал Халиль, положив голову на ее грудь и стараясь обнять ее. Постепенно до его слуха донесся слабый пульс, будто исходящий издалека, из прошлого. Он молча прислушивался, чувствуя, что начинает погружаться в эхо этого пульса.
Он вдыхал запах земли, запах, с которым он не был знаком, но это был изумительный запах, будто земля только что напиталась чистым проливным дождем. Он закрыл глаза и тут же увидел себя с Нурой. Они шли по земле, края которой невозможно было охватить взглядом. Еще он увидел колосья, которые смеялись и качались, играя с ветерком.
Потом он увидел себя, бегущего посреди сада, богатого апельсинами, лимонами и миндальными деревьями. Лил дождь, и Нура стояла в дверях недостроенного дома и с любовью смотрела на него. Он добежал до нее, обнял и почувствовал, как его тело слилось с телом Нуры и растворилось в нем. Повсюду шумели качающиеся деревья, и земля была распахнута так же, как тело Нуры. Потом Нура испустила громкий крик, который взнуздал шум деревьев, заставил утихнуть ветер, достиг неба, разорвал тучи, и дождь прекратился.
И вот они поднялись и стали наблюдать, как тучи начали рассеиваться, и в разрывах облаков они увидели, как выглянул светлый лик солнца и рассыпал в воздухе пучки лучей прорывающегося света. И они увидели, что лужицы перестали пузыриться, и в них заструилась вода. Нура взглянула на него и, счастливая, промолвила:
— Ты знаешь, Халиль, кажется, я сегодня забеременела.
— Если у нас будет сын, назовем его Матар.
И Халиль увидел дом, воскрешающийся из руин, комната за комнатой. И увидел себя, идущего по тропинке, ведущей к веранде, увитой виноградом. Сквозь ветви солнечные лучи лились и падали на гладкий пол веранды, создавая круги яркого ослепительного света.
В этом доме он увидел зеленую деревянную открытую дверь. Там сидела Нура — напротив окна, и звала его: «Заходи, тут западный морской ветер оживляет душу». Он вошел в дом и погрузился в теплую постель. По утрам его будили шум природы и пение воробьев, запах свежего кофе и разговоры проходящих по улице за окном людей, и тепло тела Нуры.
Он увидел, как солнце бурно светило и все предметы вокруг проявлялись настолько отчетливо, что, казалось, это именно они излучают свет.
Потом он увидел, как небо стало пасмурным, и дождь лился рядом, напаивая сады, и лился вдалеке, заливая холмы.
И услышал смех. Смеялось небо, смеялся ветерок, игравший в полях, смеялись бабочки, какие-то дети тоже смеялись, и их смех был окрашен голубым светом, почерпнутым из чистоты неба.
И в конце он увидел трагедию. Увидел себя — брошенным в далеком овраге, тонущем в крови, испытывающим ужасную жажду. Потом увидел себя воюющим, одетым в рубашку, на которой кровь уже высохла. И его вновь ранили, и рубашка вновь замочилась кровью. И он вновь воюет, и погибает.
Он шел посреди тумана, длинного густого тумана. Он шел, и чуть было не растворился и не исчез в тумане, но в последний момент смог удержаться, и уцелеть, и вновь пойти. И вновь он чуть было не растворился и не исчез в тумане, и вновь он смог удержаться в последний момент и пошел, но опять упал и на этот раз не мог встать, и чуть было не сдался туману до полного исчезновения в нем. Но в последний момент встал, повернулся и пошел обратно по дороге возвращения. Он возвращался и возвращался, пока не дошел и не обнял её, положив голову на ее грудь.
Хаджжа Сурайя попыталась поднять свою руку, чтобы потрогать его. Он ей помог, взяв ее руку и положив ее на свое лицо. Тогда он услышал слабый голос, будто исходящий из глубин земли:
— Ты вернулся, Юсуф.
— Это я, бабушка! Халиль!
— Я знаю, но разве ты его не чувствуешь здесь, в своих глазах, в своей памяти и в своем сердце?
Ее рука медленно опускалась от лица к сердцу, где и остановилась. Халиль чувствовал, как его сердце наполнялось жизнью, а пульс, исходящий из сердца бабушки, постепенно затихал, пока совсем не пропал. Ее рука застыла у него на груди. Он долго держал эту руку, пристально смотря в лицо бабушки, потом встал.
