Читать книгу 📗 "Вернись домой, Халиль - Аль-Зооби Кафа"
В результате я сдался и дал волю волнам ее голоса, чтобы они ширились в моей душе. И как ни странно, помимо боли я чувствовал, что, расширяясь, волны ее голоса рассеивают невидимый мной ранее туман, который окутывал меня.
Я ощутил, что душа моя, испытывая это страдание, оживает, почувствовал, что тяжелый сгустившийся воздух смягчается, становится тоньше и понемногу возвращает себе свою прозрачность. Покой запустелого тумана был нарушен. Взглянув на небо, я услышал далекий шуршащий шум жизни — казалось, птицы бьют крылами, пытаясь взлететь. И я услышал далекие звуки шагов, которые монотонно прорезали пустоту, но не приближались и не отдалялись — то были шаги на месте. Потом я услышал, как капли воды одна за другой звонко ударяются о какую-то гладкую поверхность. Мне пригрезилось, что глыба льда, свисающая с крыши, начала таять, и вода капает с нее, обильно падает на камень, пробивая в нем отверстие. В этом окружении я уловил невнятную речь; казалось, люди ведут тихую беседу. Я прислушался. Я будто выдавливал те голоса из пор тумана, и они донеслись до моего слуха, слабые, смертные, словно никто их не произносил, и они всего лишь плод воображения:
— Еда готова, Фатима?
— Подожди немного, Матар, сейчас вода закипит, и я заварю чай.
Вдруг эти голоса словно наткнулись на какую-то преграду и рассыпались. Я услышал, как они со звоном разбиваются. И тогда земля содрогнулась, все мое существо охватила дрожь, даже в самом воздухе ощущалось какое-то движение, и оно расходилось волнами, все дальше и дальше удаляясь от гибельного места, от звона, который застыл в воздухе в одной точке, как неподвижно висящая пылинка.
Вскоре в каком-то окне показалось лицо моей матери, которая смотрела на меня, надевая платок. Во взгляде ее читалось спокойствие. Ясным глубоким нежным голосом она настойчиво звала меня: «Вернись домой, Халиль».
Сбросив одеяло, я вскочил с кровати. Меня била дрожь. Я увидел тени материнского зова, которые рисовались на потолке и на стенах, и пристально взирали на меня. Я услышал, как ее голос вместе с дневным светом вливается через окно и смешивается с воздухом. Я поймал себя на том, что слышу этот зов, вижу его, вдыхаю его, ощущаю его запах, и от этого было не избавиться.
В душе моей вспыхнуло нечто напоминающее огонь, когда я боролся с темной силой, которая осаждала меня со всех сторон. Но скоро я заметил, что мои дрожащие руки берут мою одежду и облачают в нее мое тело, мои ноги стали двигаться, вышли из дома и пошли по переулкам, а тем временем душа моя, сжавшаяся в комок, тревожно прислушивалась к тому, как медленно идут, приближаясь, мгновения, пропитанные болью и страданием.
Как бы я хотел пуститься бежать во все лопатки не только от моих безумных мыслей и бредовых галлюцинаций, но и от самого себя, и от моей памяти, от моего настоящего и моего прошлого. Но я все шел и шел, повинуясь неведомой судьбе, неподвластной моей воле.
Едва только я ступил на улицу, на которой стоит нашдом, как почувствовал, будто земля уходит у меня из-под ног, и я падаю. Вскоре я услышал, как воздух взрывают вопли — казалось, какое-то время их сдерживали, и вот они неожиданно вырвались: душераздирающие крики неслись отовсюду — из окон и дверей, из проломов в стенах, изо всех углов, из-под камней и с крыш домов. И вновь все пространство обагрилось кровью, и мир содрогнулся от отчаянного вопля, который против моей воли вырвался из сердца моей больной памяти.
Вначале улицы лагеря были ровные, и небо над ним было плоское, и крыши домов в лагере, покрытые листами оцинкованного железа, были плоские, и солнечный свет, который отражали эти листы, все еще разливался на горизонте серебристо и ровно. А мяч, который я нес в руках, был шарообразный, и я ощупывал его сферическую поверхность, когда шел по ровной земле, не боясь упасть. Не знаю, почему я испытывал радость, ведь в лагере нет ничего, что бы вызывало изумление или восторг. Может быть, это была врожденная радость, а может быть, все дело было в том, что в тот вечер на мне была новая рубашка. На самом деле, рубашка и не была новой — просто это была рубашка моего двоюродного брата, которую его мать надела на меня после того, как настояла, чтобы я выкупался вместе с ним.
Домой я возвращался один. Я мог с закрытыми глазами бродить по улицам и переулкам лагеря, которые хорошо знал. Я знал все дома в нашей округе. Мне казалось, я знаю всех, кто живет в лагере, и не было ничего, что могло бы меня испугать.
Я пришел домой и в дверях услышал голос отца:
— Еда готова, Фатима?
— Подожди немного, Матар, сейчас вода закипит, и я заварю чай.
Я решил поиграть на улице, пока дома готовят еду. Я бросил мяч, он ударился о стену и вернулся ко мне. Я бросал его еще и еще, и он возвращался ко мне. Потом я бросил его, но на этот раз он не ударился о стену, а влетел в оконное стекло. Мне показалось, что время остановилось, и звон разбитого стекла повис в воздухе, как висит облако пыли, которое не оседает и не рассеивается; звон продолжал раздаваться, словно ему не было конца. Я застыл на месте, с ужасом наблюдая эту картину. Я вспомнил о том, что могу убежать, только тогда, когда услышал крик женщины, которая вышла из дома и набросилась на меня с руганью.
Я заметил, что моя мать выглянула из окна нашего дома и надела платок. Лицо матери скрывала тень.
— Что ты сделал, Халиль? — спросила она с тревогой.
— Он разбил стекло в моем окне! — в голосе соседки звенел гнев.
Я страшно перепугался и пустился бежать со всех ног. Я слышал, как мама настойчиво звала меня:
— Вернись домой, Халиль! Вернись домой, Халиль!
Но я не ответил ей и не остановился. Я несся изо всех сил, и улица бежала вместе со мной. Земля по-прежнему была ровной, и крыши домов были плоскими… и небо было плоским. Потом — не понимая причины — я услышал, как бегут и кричат люди.
Но их крики были необычные. Крики были похожи на звон стекла, которое разбивается вдребезги. Меня охватил ужас. Я тут же повернул назад и побежал в сторону дома. Крики становились все громче. Ноги не слушались меня, я остановился и посмотрел назад. И тогда я увидел, что серебристый горизонт обагрился кровью. Я увидел, как люди, изрешеченные пулями падают на землю. Я увидел, что солдаты без лиц преследуют их и охотятся за ними. Я почувствовал, что ровная земля у меня проваливается под ногами. Я подумал, что мне, видно, уже не суждено добраться до нашего дома. Мир застыл во времени, тонущем в крови и смерти. Но мне все же удалось добрести до дома. Я дрожал всем телом. Что происходит и почему? Я не понимал.
Дома, в полной растерянности, объятый ужасом, я быстро спрятался за бочкой с водой, что стояла у входа, — обычно, после очередной глупой выходки я прятался в небольшом промежутке между бочкой и стеной.
Через считанные минуты дверь распахнулась, и в дом ворвались трое солдат. Мама вышла из кухни, но она даже не успела ничего сказать — ей тут же нанесли удар ножом. Я услышал ее крик, эхо от которого отозвалось в моей душе. Крик матери потряс все мое существо и беспрестанно будет звучать во мне всю оставшуюся жизнь.
Голос ее затих в тот миг, когда мой отец, братья и сестра сбежались на крик. Их убили одного за другим. Они падали на пол с открытыми глазами. Потом солдаты ушли, но у меня не хватало смелости двинуться с места, силы покинули меня, я не мог вымолвить ни слова. Когда струи крови подступили ко мне, я стал держаться за стену, чтобы не утонуть. Я чувствовал, что земля — круглая. Казалось, я стою на скользком шаре, и изо всех сил стараюсь удержаться, отдавая себе отчет в том, что если упаду, то захлебнусь. Тело мое так дрожало, что я был уже не в силах владеть собой. Я почувствовал, что моя дрожь передалась стене, и она тоже готова упасть. Казалось, весь мир неожиданно стал рушиться. Я открыл рот и попытался закричать, но у меня пропал голос. Глаза моих близких пристально смотрели на меня, а может быть, они вглядывались в небеса или в небытие — не знаю. Все пространство заполнилось криками, порожденными ужасом и смертью. У меня пересохло в горле. Я был уверен, что если бы упал, то разбился бы, как разбилось оконное стекло.
