Читать книгу 📗 "Женщины - Ханна Кристин"

Она остановилась у калитки родительского дома, мысленно готовясь к предстоящей битве, и вошла во двор.

Позади уже месяцы тяжелой работы, и все равно это лишь начало. Порой она пыталась составить какой-то план на будущее, и ее накрывали страх и беспомощность — ничего у нее не получится. В такие тяжелые дни она шла на вторую (или третью) встречу подряд, звонила наставнику, искала в себе силы, чтобы двигаться дальше. Продолжала верить. День за днем.

Отец сидел на террасе и курил.

Фрэнки закрыла калитку и, обогнув бассейн, направилась к дому.

Она боролась с желанием попросить у отца прощения. Снова. За последние месяцы она делала это десятки раз и понимала, как неловко ему от этого.

Поначалу она думала, что извинения станут началом их общего нового пути, думала, что откровенный разговор принесет исцеление. Она хотела рассказать отцу, как он ранил ее, хотела понять, почему он так холодно и презрительно относился к ее службе во Вьетнаме.

Но разговора так и не случилось. Отец не собирался открывать душу. Он по-прежнему делал вид, будто война не имеет отношения к их семье. Доктор Алден научил ее принимать это, принимать его. Это и значит быть семьей. Некоторые раны никогда не затягиваются. С этим просто надо смириться.

— Мне нужно с вами поговорить, — сказала она.

— Звучит угрожающе.

Фрэнки улыбнулась.

— Я знаю, как ты любишь поговорить. — Она коснулась его руки.

Отец задержал ее ладонь, сжал.

На террасу вышла мать со стаканом холодного чая.

— Наша девочка хочет с нами поговорить, — сообщил отец.

— Звучит угрожающе, — сказала мама.

Родители всегда отличались постоянством. Все трое прошли в гостиную, где возле большого камина стояли диван и четыре кресла.

Фрэнки плюхнулась в кресло с подголовником.

Родители вместе сели на диван. Фрэнки заметила, как мама взяла отца за руку.

В памяти, как ни странно, всплыл тот давний вечер, когда Фрэнки в лавандовом платье-футляре и с прической невообразимой высоты готовилась к прощальной вечеринке Финли. Она сделала все, чтобы эти двое ею гордились. Именно поэтому ее так глубоко ранило отцовское пренебрежение к ее службе. Но то были желания девочки. Теперь она взрослая женщина.

— Я люблю вас, — сказала она.

Любовь — начало и конец любого жизненного пути. Все твое путешествие пролегает между ними.

Мама заметно побледнела.

— Фрэнсис…

— Не пугайся, — сказала Фрэнки скорее себе, чем матери, которая явно готовилась к худшему. И глубоко вдохнула. — В последние месяцы я много думала. Много работала, чтобы стать честной с собой и трезво посмотреть на свою жизнь. Может, до конца у меня так и не получилось, может, не получится никогда, но я увидела достаточно. Мне нужно найти себя и понять, кем я хочу быть.

— Ты сможешь восстановить лицензию. Генри сказал, что напишет рекомендательное письмо. Нужно только начать процесс, — сказала мама. — Водительские права тебе уже вернули.

— Знаю. Надеюсь, когда-нибудь я и правда снова буду медсестрой, но нужно быть готовой ко всему, лицензию могут и не вернуть.

— Что ты пытаешься сказать, Фрэнки? — спросил папа.

— Я уезжаю.

— Что? — воскликнула мама. — Зачем? Здесь у тебя есть все, что нужно.

— Как ты сможешь себя обеспечивать? — спросил папа. — Без медицинской лицензии.

Фрэнки задавала себе тот же вопрос. Она никогда не платила аренду, не искала дом, не жила самостоятельно. Покинув родителей, она прямиком отправилась в бараки Вьетнама. Когда она решила все бросить, ее выручили Барб и Этель, дали ей жилье. Пока она проходила лечение, отец нанял адвоката, который добился, чтобы «вождение в нетрезвом виде» заменили «опасным вождением», и ей вернули водительские права. У нее даже собственной банковской карты никогда не было.

— Я не знаю, куда поеду и что найду. Но это нормально. Когда оставляешь семью и идешь на поиски себя, нормально чувствовать страх.

— Ах… — потрясенно выдохнула мама.

— Мне нужна тишина, — продолжала Фрэнки. — Все стало таким… громким после Вьетнама. Даже раньше, со смерти Финли. Я хочу жить в месте, где буду слышать лишь шелест листьев на ветру и вой койота. В месте, где я бы сосредоточилась на себе. Окрепла. Я хочу завести собаку или даже лошадь. Хочу дышать полной грудью. Спасибо вам за мой милый коттедж. Я бы хотела продать его и на эти деньги начать все заново.

Какое-то время родители молча смотрели на нее.

— Мы будем волноваться, — наконец сказала мама.

За это Фрэнки ее и любила.

— В этот раз я не ухожу на войну, — улыбнулась она. — Я вернусь. И вы сможете навещать меня, где бы я ни остановилась.

Жарким днем в конце августа Фрэнки сложила вещи в отремонтированный «мустанг», зашла в бунгало и положила ключи на кухонный столик. Она оглядела пустые комнаты. Будет прекрасно, если этот дом купит молодая семья, вырастит здесь детей, которым будет так же хорошо и свободно, как когда-то было ей и Финли. Они полюбят подвесные качели, которые сделал Генри, будут устраивать пляжные вечеринки на дни рождения.

Она в последний раз обошла дом, в последний раз закрыла входную дверь.

Рядом с «мустангом», скрестив руки, стояла Барб.

На газоне, возле ее ног, была воткнула табличка «Продается».

— Привет, — сказала Барб.

Фрэнки рассмеялась.

— Кто тебе позвонил? Мама? Генри? Вокруг одни стукачи.

— Угу. Ты же не думала, что я отпущу тебя на поиски новой жизни совсем одну?

— Ты замужем. У тебя пасынки. Ты совсем не обязана заполнять собой мою пустую жизнь.

Барб закатила глаза.

— Ты моя лучшая подруга, Фрэнки.

Так оно и было.

— Этель тоже хотела приехать, но она снова беременна. И ей прописали постельный режим. Она просила передать, что ее необъятный толстый дух с нами.

Мимо, звеня колокольчиками, проехал фургон мороженщика. Сейчас со всей округи набегут ребятишки. Фрэнки прикрыла глаза. На долю секунды ей снова стало десять, она пыталась поспеть за своим старшим братом, на их лица падал золотистый свет.

Фрэнки снова рассмеялась и обняла Барб, потом села на водительское сиденье и завела машину. По радио громко заиграла песня «Подсевший на чувства» [53].

Проехав несколько кварталов, Фрэнки притормозила.

У калитки, обнявшись, стояли родители и махали ей. Сколько они так простояли, чтобы мельком увидеть ее перед отъездом? За последний месяц они попрощались уже десятки раз десятками разных способов.

Фрэнки помахала и посигналила на прощанье — родителям, Коронадо, детству и Финли. Промчавшись по городу, «мустанг» въехал на мост, оставив позади гавань с ее многочисленными лодками. В зеркале заднего вида Коронадо был похож на райский остров с красивой открытки.

Не зная, куда заведет их дорога, Фрэнки и Барб ехали на север и слушали «Криденс», «Ванилла Фадж», «Крим», Дженис, «Битлз», «Энималс», Дилана и «Дорз».

Музыка Вьетнама.

Музыка их поколения.

В Дана-Пойнт Фрэнки свернула на шоссе номер один и поехала по побережью, слева простирался бесконечный Тихий океан. В Лонг-Бич случилась авария, поэтому она свернула на автостраду, затем еще на одну, меняя дороги по велению сердца.

Фрэнки позволила сложной сети калифорнийских дорог самой вести ее вперед. С новым ограничением скорости в пятьдесят миль в час ей приходилось постоянно поглядывать на спидометр.

Проехав центр Лос-Анджелеса с его граффити, бандами и решетками на окнах, они оказались на Сансет-стрип — в мире огней, рекламных щитов и музыкальных клубов.

Они проехали по всему великолепному калифорнийскому побережью и провели несколько ночей в долине Санта-Инес. Любуясь золотыми холмами, Фрэнки сказала:

— Мне нравятся открытые пространства, но хочется еще больше простора. И, может быть, лошадей.

— На север, — сказала Барб.

Так они принимали решения: на ходу, на поворотах, на дорогах, где собирались проехать и где оказывались случайно.