Читать книгу 📗 "Избранное - Скоп Юрий Сергеевич"
— О чем же?
— О сути сегодняшнего понятия «план».
— Америку открываешь?
— Нет.
— Тогда велосипед…
— Кыш! Я серьезно. Тебе не кажется странным, что мы, то есть ты, он и я, конечно, периодически перевыполняя или просто выполняя планы, ну, скажем, как в прошлом году, тем не менее все торчим и торчим на одном и том же месте?.. На каком, я тебе сейчас объясню. Ты только не ухмыляйся… Вспомни, пожалуйста, как одиннадцать минувших месяцев мы на всех законных основаниях, так сказать, раздавали премии… И тогда никого не смущало и никто не краснел при этом, что премии эти начислялись нам всем тогда — от коменданта общежития, методиста-физкультурника, управдома и кладовщика до меня и Михеева — в то самое время, когда комбинат не обеспечивал опережающего темпа роста производительности труда над заработной платой… А в результате? Отсюда, естественно, и вопрос — как же так, господа хорошие? Это же фантомастика какая-то! А как же?.. Перевыполняем, выполняем и — нате — если уж положить руку на сердце — не выполняем, выходит… В чем дело?
— Ну знаешь, Алексей, ты эти вопросы не мне задавай. И так вот на меня не гляди. Не страшно. Я человек маленький. А ты у нас шишка. Все знаешь без книжек. Стало быть, и спрашивай об этом у кого следует…
— Это у кого же — «кого следует»? — передразнил Гаврилова Кряквин.
— А хоть у кого! Я-то почем знаю… Промеж себя, по закоулкам-то, мы все шибко храбрые. А вот моя бы воля — я бы первым бы делом такой… ну, рентген, что ли, придумал и просвечивал бы им всякого начальника на предмет его духовитости. Ага, скажем, у этого гайка ослабела, стал он за свою шкуру побаиваться — пошел вон!.. Комбинатище-то какой! — Гаврилов махнул рукой в сторону, далеко-далеко дымящихся труб обогатительной фабрики. — А план? Фу! Где она — логика или как там еще?.. План-то, он к чему призывает? Напряжению. Чего можешь, то и давай. Вот к чему. А мы? Туфту гоним. Что, не так? Рвем у горы что поближе да пожирнее — авось обойдется. Ты-то про это лучше знаешь. Триста страниц сочинил, как писатель. Толку-то от твоего сочинительства? Погоди, скоро все опять, как сначала, начнем. В третьем квартале опять станешь икру метать. Точно, могу поспорить. Хоть на что!.. Вскрыши не будет, вагончиков… штук по триста в сутки и — Вася, не чешись! Склады рудой завалишь, а после опять рудники останавливать? Ох и старая же песня!.. До каких только пор ее петь будем!..
— Ну ты и разошелся… Вопишь, как на пожаре… — Кряквин двинул друга плечом. — А хочешь знать, только не обижайся, ладно?
— Ну?
— …весь крик твой — звук один. Ага, Ваня.
— Твой-то… — огрызнулся Гаврилов.
— И мой тоже. Успокойся, снежку поешь. Я же говорил… Уж чего-чего, а бичевать-охаивать мы мастера… Да-а… Тут нас хлебом не корми — дай только вокальные данные потренировать. Дальше-то что? Что дальше рева вот этого, а? Да ни фи-га. И знаешь почему? Трудно. Дальше-то мозгой шевелить надо, а мозгов не хватает…
— Одолжи, если лишку…
Кряквин так и прыснул. Но резко оборвал смех и уже абсолютно серьезно заговорил:
— В этом повинен не ты, понял? И не он. И не я, как мне кажется…
— А Пушкин, да?
— Пушкин тоже ни при чем, Иван Федорович. Повинен в этом, ребята, наш несовершенный пока еще механизм управления производством.
— О! Нашел виноватого, — фыркнул Гаврилов. — Механизм-то при чем тут?..
— А при том, Ваня, при том… Как аукнется, так и откликнется. Представляешь, на одной шестой части всей земли общество людей впервые за всю историю человечества надумало планировать самое себя. А?.. Люди решили планировать свою судьбу… Представляешь? Это же неслыханная и прекрасная дерзость! Они, объединенные этой великой идеей, задумали планировать себя разумно, ответственно, с гарантией, понял? А в таком деле план уже не просто план. Не-ет… Его понятие с ходу подравнивается к понятию разум. Чувствуешь? Разум. Значит, мы все… и ты, и он, и я… начинаем жить, живем и будем, следовательно, жить в сфере единого плана. Все! Ну, кроме дураков… Иногда мне становится жутко от понимания самой сути подобной задачи… Я ее начинаю чувствовать кожей. Она ведь… черт его знает что! Проста? Да вроде бы да… Раз понятна, значит, проста. Впрочем, истины, наверно, потому и просты, что они истины… От того-то и стоит, видать, обращаться с ними как можно бережнее. Ведь каждый-то из нас несет в себе свое сокровенное, личное. Планиду свою. Судьбу!.. У-у… Тут нам, людям, имеющим дело с планом, важно уметь предвидеть… Да-а. Предвидеть. Разное. Всякое… Вагоны, учебники, вибропитатели, проходчиков и так далее, и так далее. Предвидение — система бездонная. И думать тут надо глубоко. Мы же пока еще позволяем себе мыслить мелко. И это очень и очень даже тревожно… Без совершенного предвидения — несовершенно планирование. А несовершенное планирование — значит, несовершенное мышление в сфере его. Вот тебе и дефицит опять же… Вот и получается у нас — чуть что не так где, не по-нашему выходит… мы орем, разносим все и вся в пух и прах! Ты орешь, он орет, и я такой же! Не так, что ли?..
Гаврилов кашлянул и пожал плечами.
— Молчишь? И правильно делаешь. Для того чтобы улучшать, совершенствовать что-то, надо хотя бы знать, как улучшать, как совершенствовать…
— И с кем совершенствовать, — неожиданно вставил Тучин.
Кряквин остановился. Достал из пачки папиросу и, раскуривая ее, внимательно посмотрел на сосредоточенное лицо начальника Нижнего.
— Что вы имеете в виду?
— Вас.
— Продолжайте.
— Скажите, Алексей Егорович, я вас об этом давно спросить хотел… Вы что же — уже заранее предвидели финал деятельности Студеникина на Нижнем?
— Да, — резко ответил Кряквин.
— И знали, что он своей деятельностью, в кавычках естественно, садит рудник на мель?
— Да, знал.
— И не мешали ему творить это?
— А зачем? — усмехнулся Кряквин.
— Странно… Вы… Для чего?
— А для того, чтобы вы, Павел Степанович, сняли рудник с мели.
— Теперь понятно. Спасибо…
— Да пока что не за что, Тучин. Не за что… Так что ты это… дыши глубже, не напрягайся. Я же ведь вижу, как тебе охота сейчас уесть меня. Вижу, Паша… А хочешь знать — почему вижу? Да потому как я вот таким, как ты, уже был, понял? Вот так. Еще вопросы будут?
— Просьба.
— Давай.
— Снимите с должности главного инженера на Нижнем Семенова.
Кряквин медленно-медленно выдул из себя дым. Хитро прищурился.
— Имеется кандидатура на его место?
— Да.
— Кто?
— Иван Федорович Га…
— Что-о?! — Гаврилов так и подсунулся к тучинскому лицу. Тот отшатнулся. — Что ты сказал?
— Погоди, Иван, — остановил его Кряквин. — Не мешай умным людям. Вы что — серьезно решили это? — спросил он у Тучина.
— Категорически!
— О-го… — Кряквин вытащил из кармана носовой платок. При этом он все время внимательно разглядывал Тучина. Потом вдруг размашисто хлопнул его по плечу:
— Молодец, Пашка! Я бы до этого ну ни в жизнь не додумался!
— Да я бы тоже… — шевельнул усами Тучин. — Дефицит помог.
Кряквин расхохотался:
— Ну ты и зараза же!.. Видишь, не зря по рудничку полазили. Не зря…
Григорий лежал на кровати и курил. Над ним на стене, улепленной всякими фотографиями и картинками, круто выгибались похожие на лопасти, ладно отделанные сохачьи рога. На них, колбасным кругом, — патронташ и потасканная централка. Рядом с кроватью на табуретке хрипел магнитофон.
В комнате, узком пенальчике на одно окно, в привычном для хозяина беспорядке стояли стол с разобранным радиоприемником, хилая этажерка с небольшим количеством книг, и, пожалуй, все…
Пепел Григорий стряхивал в пустую бумажную гильзу, что придерживал одной рукой на груди. Порвалась пленка, и Григорий не сразу остановил магнитофон. Полежал еще, косо наблюдая, как салатит кассета, но все-таки решил склеить разрыв. Склеил и снова запустил пленку с начала, а сам принял прежнее положение под раскидистыми сохачьими рогами. Теперь он смотрел в потолок, двигая глазами по трещине в штукатурке, и думалось ему про разное, так, короткими вспышками возникало то одно, то другое…
