Читать книгу 📗 "Охота за тенью - Ведельсбю Якоб"
— А ты действительно до сих пор не понял, кто я, Петер? — спрашивает она. — Я надеялась, что ты меня узнаешь.
— Конечно, я тебя узнал. Ты все такая же, Сара.
Я не могу отвести от нее взгляда, и, когда она поднимается из-за стола, я переношусь за ней к буфету и обратно, внезапно она тащит меня на танцпол, я ощущаю ее тело, прижатое к моему, и думаю, что надо не забыть сказать ей — люди будущего, я верю, будут тосковать по тому времени, когда у каждой страны была своя собственная стать, традиции, валюта, язык, но сейчас не время опять заговаривать о политике, это подождет, мы танцуем до полуночи, торопливо целуемся под бой церковных часов и чокаемся шампанским.
— У тебя такой вид, словно ты погружен в свои мысли, — говорит Сара.
Мы стоим во дворике вместе с толпой других гостей и курим на двоих кубинскую сигару.
— Нет, что ты… Я хотел тебе кое-что сказать, но теперь уже не помню, что именно. Принесу еще шампанского. Не уходи никуда.
Я спешу к бару, оглядываюсь на нее, она замечает мой взгляд и оборачивается в мою сторону. Протягивая ей фужер, вдруг понимаю, что она хочет знать, кажется ли мне привлекательной, и говорю ей, что она очень красива, еще красивее, чем тогда, в незапамятные времена в Гоа. Я не в состоянии управлять своими мыслями, они носятся вокруг на крыльях шампанского, я чувствую себя идиотом, ведущим себя как маленький ребенок, который переоценивает силу собственной притягательности. Когда-то я, возможно, и умел обращаться с женщинами, но сейчас надеяться на это почти бессмысленно, и, конечно, шансов с Сарой у меня никаких, я слишком долго был в употреблении, и в моем шкафу чересчур много скелетов.
— У тебя было много женщин тогда, — внезапно шепчет она мне на ухо. — Их все еще много?
— Разве? — глупо переспрашиваю я. Потом качаю головой. — Нет, никого не осталось.
В ней есть что-то детское, свежесть молодости, создается ощущение, что для нее все — игра. В этом что-то есть. Всего лишь игра — флиртовать со мной, болтать о политике, а потом о все более и более личном.
К матчу между нами все готово. Еще немного, и мы углубимся в воспоминания о наших прежних отношениях, о том, что в них пошло не так, подробнее расспросим друг друга о детях, родившихся у каждого из нас, а потом и о различных обстоятельствах, в результате которых сидим в этот новогодний вечер в Ронде, городе, известном своей корридой.
— Ты мне тогда очень нравился, ты мне и теперь нравишься, — говорит она и берет меня за руку. — Ты все время как будто где-то витаешь, ты и в Гоа был не от мира сего, это милая черта, но позволь дать тебе маленький совет: мир вокруг не стоит таких серьезных размышлений.
— Потанцуем?
Мой желудок переполнен шампанским, падающими звездами, лунным светом, желанием.
— Именно об этом я и говорю, — шепчет она и берет меня под руку.
На танцполе наши тела снова оценивают друг друга. Пока на нас не налетают Йохан и Ханна и не вешаются нам на шею, желая счастливого Нового года и чмокая в щеки, и пока до Йохана не доходит, что Сара — это та самая Сара, тогда он начинает рассказывать про Марию, а Ханна называет меня своим ужасно доставучим обожаемым братиком и произносит спонтанную речь о том, как любит меня, несмотря на все мои бесчисленные промахи и нездоровую привязанность к отцу; тут Йохан бросается на мою защиту, и я замечаю в своей ладони руку, которая тащит меня с танцпола на улицу, в ночь, где голоса и музыка звучат приглушеннее. «Неужели любовь — самая непобедимая из жизненных сил, неужели она. поселившись однажды между двумя людьми, вечно будет пробуждаться к жизни?» — шепчет мне внутренний голос. Потом дверь закрывается, и я остаюсь наедине с пылающим телом Сары.
«Надеюсь снова тебя увидеть. Целую и обнимаю», — написано на листке бумаги, лежащем на прикроватном столике; ниже — номер телефона и смайлик.
Я потягиваюсь и спускаю ноги с кровати. Чувствую себя отлично — я в порядке, и я доволен. И чувствую прилив внутреннего тепла. Тепла и холода одновременно. Пишу на обороте листка: «Спасибо за чудесный вечер. Уехал заканчивать фильм. Может быть, мы еще встретимся». Подпись «П».
Пытаюсь собраться с мыслями, перечитываю ее записку, и тут на глазах у меня выступают слезы. Не знаю, что со мной происходит, но я не могу их остановить. Нет ничего страшного в том, чтобы принять ее предложение, говорю я себе, и верхом глупости было бы отказаться от шанса увидеть ее снова. Рву листок на мелкие клочки и смываю их в унитаз.
Набираю ее номер и попадаю на автоответчик. Оставляю голосовое сообщение: «Мы с Йоханом, по всей видимости, проведем несколько дней в Марбелье, в их с Марией квартире в апартаментах „Принцесса Плайя“. Может, заглянешь к нам? Я бы хотел снова тебя увидеть».
Йохан и Ханна сидят вместе с остальными гостями в столовой, где пахнет свежеиспеченным хлебом и кофе. Йохан машет мне рукой и выдвигает стул. Я беру в буфете еду.
— Ты уже успел бросить бедную Сару? — насмешничает Ханна.
— Я понятия не имею, где она. Ты знаешь?
— Ей сегодня надо было попасть на какой-то обед, а завтра намечена встреча в Танжере, — начинает Ханна. — Мне тут стало известно, что вы с Йоханом направляетесь по делам в Михаc. Какой сговорчивый клиент вам попался! Согласен дать интервью первого января. Хотя он, возможно, и не в курсе, что ему придется давать интервью?
— Это не твоя забота, но я действительно рассудил, что в такой день легче застать человека врасплох.
— Когда вы вернетесь?
От меня не ускользает, как она гладит руку Йохана.
— Не знаю.
— Большинство учащихся начнут возвращаться уже сегодня, так что ночлег вам не гарантирован. Но за углом есть небольшая гостиница с завтраком. Я там жила несколько месяцев, пока строился дом.
— Мы переночуем в моей квартире в Марбелье, — отзывается Йохан.
Мы едем по узкой дороге, которая балансирует на горном склоне и довольно скоро начинает спускаться крутым серпантином к морю, и паркуемся перед роскошным особняком в пригороде Михаса.
«К. Хольк» — значится на бронзовой табличке. Отсюда открывается прекрасный вид на живописную местность с площадками для гольфа, прибрежными городками и сине-зеленым морем, сливающимся в дымке с безоблачным небом. Немного поколебавшись, перехватываю взгляд Йохана и жму на звонок. Дверь открывается, и перед нами предстает Кристиан Хольк в домашних тапочках и халате. Он похож на человека, увидевшего привидение.
— Кто там пришел? — доносится из дома женский голос.
Я замечаю в темной прихожей Гертруду Фишер.
— У вас, журналистов, не существует понятия чести. Сейчас Новый год! Выключайте камеру и убирайтесь! — кричит она, отодвигает в сторону не произносящего ни звука Кристиана и захлопывает дверь.
Звоню снова, безрезультатно. Упорно стоим и ждем, потом звоним опять. Теперь дверь рывком распахивается, и взбешенная женщина кричит из темноты, что мы находимся в частных владениях и, если мы не уберемся, она позвонит в полицию. Йохан снимает эту сцену на камеру.
— Нам надо собраться с мыслями, — говорю я, когда мы возвращаемся к машине. — Если мы хотим с ним побеседовать, нужно действовать энергичнее. Кристиан Хольк должен понять, что есть всего два варианта: либо он предстанет перед общественностью как человек, который раскрыл планы, вынашиваемые «Мишн зироу», либо окажется одним из лиц, стоящих за этими планами.
Мы возвращаемся к вилле.
Кристиан Хольк стоит на выложенном плиткой полу перед дверью и вполголоса разговариваете Гертрудой Фишер, уже одетой. Заметив нас, она кивает ему, быстрым шагом идет по дорожке нам навстречу и проходит мимо, не сказав ни слова. Звонко хлопает дверца машины, и колеса с визгом пробуксовывают на асфальте.
— А, вот и вы наконец, ха-ха. Выключите-ка на секунду камеру, — просит Хольк устало. — Петер Беллман, не так ли? Вы думаете, что нашли ответы на все вопросы, но на самом деле вы удивительно мало знаете о вещах, не порожденных вашей фантазией. Едва перестав бесцельно бороздить выдуманную вами реальность, вы тут же переноситесь в прошлое и начинаете жить в нем. Что ж, вернемся в 80-е, почему нет, во времена вашего величия, в те времена мир еще можно было обозреть. Холодная война положительно отображалась на стабильности и обозримости мира, сегодня уже не то, сегодня мир далеко не так предсказуем.
