Читать книгу 📗 "Охота за тенью - Ведельсбю Якоб"

— Глазам своим не верю! — вырывается у нее. — Уж не ты ли это, Петер? Откуда тебя принесло?

— Вообще-то, я живу в Копенгагене, — улыбаюсь я.

— Я в курсе. Но что ты тут забыл?

— Хотел тебя озадачить. А это Йохан. На самом деле мы по работе, снимаем фильм.

— Мы раньше уже встречались, но это было сто лет назад, — говорит она изрядно растерявшемуся Йохану.

Он ничего не успевает ответить, потому что Ханна несется ко мне и повисает у меня на шее, а потом и на шее Йохана, целуя нас обоих в щеки.

— Добро пожаловать! Я всегда это говорю, и говорю я это, потому что действительно так думаю, братишка!

Она упирает руки в боки и улыбается во весь рот.

— Занята? — спрашиваю я.

— Я всегда занята. У наших студентов каникулы, и мы хотим сегодня устроить большую новогоднюю вечеринку. Поэтому на кухне дым коромыслом. Хотим сделать фондю, по всем правилам, как мы это делали в детстве. Само собой, я хотела бы, чтобы вы присоединились. Вы остановились в гостинице? Если нет, найду вам пару свободных комнат.

— Прекрасно. Нас разве дома не треской кормили?

Ханна качает головой, как бы говоря: «Не помню!» — и обнимает меня.

— Давайте покажу вам ваши комнаты. Потом ты можешь поводить твоего друга по дому, показать, что где, если, конечно, сам еще не забыл. У нас студенты со всего мира, здесь яблоку негде упасть, — говорит она, обернувшись к Йохану.

Мы пересекаем разбитый во дворе сад. Там растут апельсиновые деревья.

— Знаете, многие мои подруги сюда переехали. Молодые еще женщины, моего возраста, но мужья у них какие-то полуживые — от стресса, выпивки и наркоты, при том что все они прекрасно устроены и работать им не надо. Так чего ради терпеть эту постоянную холодрыгу и дожди в нашем родном Датском королевстве? — Она внезапно останавливается. — Если хотите, можете рвать апельсины прямо с ветки.

— Несмотря ни на что, ты все еще говоришь «в нашем родном»?

— Старая привычка. Эта печальная страна не вызывает во мне больше никакой ностальгии. Если бы не отец…

— Ты ему звонишь?

— Ты прекрасно знаешь, что это нереально.

— Я частенько звоню и расспрашиваю персонал о том, как он там.

— Супер, Петер. И когда ты последний раз у него был?

— А ты?

Мы останавливаемся перед флигелем, в котором располагаются комнаты учащихся.

— Ах да, Ханна, ты же считаешь, что всенепременно нужно окончательно и бесповоротно порвать со своими родителями и обращаться с ними, как с дерьмом, чтобы увидеть мир свежим взглядом, — язвительно выпаливаю я, переходя грань допустимого.

— Именно. Я и не надеялась, что ты окажешься в состоянии уловить мои мысли.

Ханна поворачивается кругом на каблуках и уходит. Раздается звук хлопнувшей двери.

— До нее с детства все докапывались, и я никак не могу отвыкнуть ее дразнить, — говорю я.

— Кажется, она разозлилась.

— Отойдет, она такой человек.

— Или ты такой человек?

Минуту спустя Ханна появляется снова, качает головой и начинает смеяться.

— Да, по-другому у нас никогда не получалось, — говорит она Йохану. — Но это отнюдь не значит, что я этого господина в грош не ставлю.

Она ударяет меня по плечу кулачком.

— Теперь ты понимаешь, о чем я говорил: она раздражительна и агрессивна.

— Я была намного младше всех в семье. Мой старший братик полагает, что я была маленьким крысенышем, портившим ему жизнь, однако вот этот парень заботился обо мне. До вечера! — кричит она через плечо и уносится прочь.

Мы с Йоханом расходимся по своим делам. Я принимаю ванну и ложусь в постель. Лежу и не могу оторвать взгляда от белой горы, чья вершина теряется в облаках.

Академия кулинарного мастерства расположилась в респектабельном квартале, среди множества многоэтажных вилл и особняков, прячущихся за высокими желтыми стенами. «Защита от нелегалов и вороватых иммигрантов», как выражается Ханна, склонившаяся над мойкой в кухне: она помогает двум невысоким испанкам извлекать из упаковки кубики льда в форме сердечек, предназначенные для традиционной здесь сангрии.

Помимо приблизительно сорока датчан, живущих при академии, тут обитают англичане, немцы, норвежцы, шведы и пара русских, и значительная часть проживающих собралась теперь в столовой, где в виде подковы расставлены столы. Вдоль стен стоят блюда с говядиной и курицей, различные виды колбасок и соусницы — полное самообслуживание. Горка домашних багетов и ворох салатных листьев составляют гарнир.

Аперитив уже ударил в головы, и чем шумнее становится в столовой, тем громче орут присутствующие, стараясь быть услышанными. Мы с Йоханом машем друг другу с разных концов стола, где оказались таблички с нашими именами.

Садясь за стол, мы с соседкой перешучиваемся по поводу разношерстной публики: нечто подобное в семидесятые можно было увидеть, купив куда-нибудь путевку по системе «все включено».

Из шкафов, причем не из самых пыльных их уголков, извлечены яркие платья и разноцветные юбки — в такие одевались в те годы, когда мы были молоды и печень позволяла праздновать по полной, однако это не винтаж, просто стиль ретро и сейчас в моде в Испании, я вижу это по женщине, с которой меня посадили рядом, и популярная сеть модных магазинов одежды работает именно в этом пестром направлении, которое еще во времена Франко создали туристы, довольные выпивкой, едой и солнцем. Нас приглашают сесть, и, прежде чем я успеваю открыть рот, соседка опять обрушивает на меня поток слов:

— Это было еще до пропасти кризиса, в которую летит страна, до евро, до потока нелегальных иммигрантов. Тогда Испании было чем гордиться, кроме пары футбольных команд, неплохо играющих в еврокубках, тогда еще чувствовалось дыхание истории и люди выпрямляли спину при одном воспоминании о том, что страна буквально минуту назад была одной из крупнейших в мире колониальных держав. Но все это в прошлом, — говорит она и смотрит на меня с кривой усмешкой.

Я ловлю на себе ее взгляд. Надо бы признаться, что я ее узнал, и предположить, что тут не обошлось без Ханны, которая рассаживала гостей. Мне прекрасно известно, что они знакомы уже тысячу лет. Но я молчу. Ведь остается шанс, что она не поняла, кто я. Неужели я до такой степени пообтрепался? Может, она просто играет, проверяя, узнаю ли я ее. Меня подмывает сказать, что я узнал бы ее, мою первую любовь, и столетней старухой. Ее губы сердечком, локоны, падающие на красивое, с правильными чертами лицо, длинные ресницы медленно и мягко прикрывают лучащиеся темно-синие глаза, изящные пальцы с орнаментом тончайших сосудов. И общее ощущение теплоты и радости жизни, которое от нее исходит.

Но она не умолкает:

— Испания сама подтолкнула себя к пропасти, став разменной монетой в европейском проекте всеобщего товарищества. А теперь приходится выслушивать от тех же самых испанцев непрестанное нытье по поводу того, что финансовые требования Евросоюза не дают стране подняться. Но испанцы же сами, подобно грекам, итальянцам и многим другим странам — членам Евросоюза, заездили эту лошадку, отхватывая миллиарды на развитие сельского хозяйства и структурных фондов, все это пошло на прокорм коррупции и на ошибочные стратегии роста…

— Может, за что-нибудь выпьем? — начинаю я, но она еще не закончила, даже не думает заканчивать.

— Европа вся загибается, весь континент. Попробуйте представить себе Европу, в которой вы выросли и которой за время вашей жизни удалось избавиться от стольких диктаторов, вождей, предводителей военной хунты и других антидемократических сил. Посмотрите на любую демократическую страну в отдельности, и вы увидите, что каждая — часть европейского разнообразия. А теперь перенеситесь мысленно на двадцать лет вперед. Уверена, к тому времени все это многообразие схлынет. Может, от него останется какая-то незначительная часть, которую дети будут проходить на уроках истории, но одно совершенно ясно: мы все делаем успехи в немецком.

— Давайте познакомимся, — осеняет меня.