Читать книгу 📗 "Столица - Менассе Роберт"
«D’accord, — сказал Строцци, — d’accord. Думаю, что не подвергну гибкость своих полномочий слишком большой перегрузке, если…»
«Пардон?»
«Думаю, — улыбнулся он, — я полномочен сразу, без повторных запросов, дать вам согласие: председатель поддерживает эту идею и выступит на открытии с речью. Протокол нашего разговора вместе с этим согласием я распоряжусь подготовить незамедлительно. Вы получите его еще сегодня».
Вот она, победа Ксено. Она получила, что хотела. Так она говорила себе, когда добралась до дома № 70 по улице Иосифа II и первым делом зашла в столовую за кофе. С бокальчиком кофе она направилась к столику во дворе, за которым сидели двое саламандр, села рядом, вдруг ощутив горячую симпатию к графу Строцци, наверно, деловые костюмы и правда надо бы запретить, она спросила, не найдется ли у них сигареты, сейчас как раз настало время в виде исключения покурить, саламандры отпрянули, будто она спросила про мышьяк или опиум. Тут во двор вышли Мартин и Богумил, тоже с бокальчиками кофе, Ксено махнула им рукой, сказала:
— Good news! [147] Jubilee Project отныне — желание председателя. Кто-нибудь угостит меня сигаретой?
Ее вдруг охватило опасливое чувство, но она подавила его. Дело в том, что под конец Строцци обронил еще две-три фразы о дальнейшем планировании: «Ах да, я позабочусь, каким образом нам подключить к проекту страны-члены».
«Страны-члены? То есть Совет? — сказала Ксено. — Зачем? Мы ведь решили, что проект — дело Комиссии».
«Да, верно. Но основали Комиссию страны-члены».
«Bien sûr. Разумеется».
Именно тогда Ксено потеряла бдительность. Это «bien sûr» определенно стало брешью в ее защите. Она проморгала сабельный удар. А встреча-то завершилась. Своим «bien sûr» она повесила себе на шею институты, которые, как вполне обоснованно предлагал Мартин, подключать не следует, — Совет и Парламент. Вместо одной нити теперь целый ворох, уйма важных интересов, а не единственный общий. И уже несколько дней спустя она, так стремившаяся оказаться на виду, хотела только одного — стать невидимкой, свалить все на Мартина, а Мартин тогда уже сидел у постели брата в венской больнице «Скорой помощи» имени Лоренца Бёлера.
Но до тех пор еще состоялось межслужебное совещание. Там все тоже прошло прекрасно. Большинство гендиректоратов совещание проигнорировали. Любому в Комиссии, кто хотел продвинуть тот или иной проект, всеобщее отсутствие интереса здорово облегчало жизнь. Ведь таким образом он получал возможность сразу, не отбиваясь от несчетных мнений и контрмнений, неконструктивных предложений и мелочной критики, делать большие шаги и создавать факты, которые затем исключали отступление. О совещании известили всех.
Конечно, прислали кого-то из ГД «Информация», ведь, что ни говори, изначально проект исходил от миссис Аткинсон, с которой Ксено поддерживала постоянный контакт. Пришла и представительница ГД «Миграция и внутренние дела», что в результате окажется весьма полезным, поскольку мероприятия в память о Холокосте находятся в ведении этого гендиректората и она вполне могла помочь компетентностью и контактами. Пришел и молодой человек из ГД «Торговля», тут не обошлось без Фридша, который явно хотел быть в курсе проекта Ксено, сам молодой человек лишь кое-что записывал и временами кивал. Удивительно, что присутствовал и сотрудммк ГД «Юстиция и потребители». Кам выяснилось, чиновник, отвечавший в «ЮСТ» за сотрудничество с «Культурой», был внуком уцелевших в Холокосте французских граждан. Мартин тотчас заинтересовался:
— Живы ли еще ваши дед и бабушка?
— Увы, нет. Обоих уже тридцать лет мет в живых.
— Из «Сельского хозяйства» никого нет? — иронически осведомился Мартин в начале совещания.
ГД «Сельское хозяйство» имел самый большой бюджет, был как бы государством в государстве, с железной политикой собственных интересов, но, как известно, слабой поддержкой интересов других гендиректоратов. Представитель «Информации» заметил:
— Крестьяне проявляют ответственность, когда дело уже быльем поросло.
Среди собравшихся никто, разумеется, не только не возражал против широкой кампании по улучшению имиджа Комиссии, но и не ставил под сомнение идею поместить уцелевших в Освенциме в центр ее юбилея. Информация, что этот проект есть пожелание председателя, каковое председатель успел подтвердить, сделала все остальное, так что документ Мартина был в целом одобрен, обсуждались лишь некоторые практические и организационные пункты: календарный план, финансовые средства, ресурсы, а также кадры. Примерно через полтора часа совещание закончилось, и теперь все определенно стало на рельсы.
Пятница, вторая половина дня. По дороге домой Мартин Зусман купил в сырной лавке на Вьё-Марше багет, бутылку «Сансер-блан» и небольшое сырное ассорти. Продавец, молодой парень — от всего, что он с наслаждением нарезал и любовно запаковывал, у него у самого слюнки текли, — уболтал его купить еще и инжирную горчицу, из Тичино, новинку ассортимента.
— Вы не поверите, но она куда лучше бургундской moutarde aux figues [148]. — От восторга он смачно чмокнул кончики пальцев и добавил: — А к козьему сыру инжирная горчица совершенно необходима, да что говорить, вы и сами знаете, но на сей раз вы обязательно должны купить тичинскую.
— Ладно, на сей раз возьму тичинскую, — сказал Мартин, который никогда еще не покупал здесь инжирную горчицу.
Дома Мартин выложил сыр на тарелку, вместе с горчицей поставил на стол. Сыр с горчицей? Отломил кусок багета, на вкус как вата. Жарко, дышать нечем, Мартин разулся, снял брюки, открыл окно. Вино не охлажденное. Он положил его в морозилку, достал из холодильника пиво, стал у открытого окна, глянул вниз, на площадь. Отхлебывал пиво прямо из бутылки, курил сигарету, смотрел в окно, на людскую толчею внизу, с сигареты падал пепел, на тарелке таял-растекался сыр.
Картина, представшая Мартину за окном, напомнила ему детскую книжку, которую он любил и, еще не умея читать, снова и снова подолгу рассматривал. Называлась она «Город», из серии «Найди рисунок!», большого формата, с толстыми картонированными страницами, пестрящими множеством изображений. У матери никогда не было времени рассматривать с ним картинки, и он давно забыл, кто подарил ему книжку, но это наверняка был подарок, потому что родители в жизни бы ее не купили. А вот Флориан, старший брат, иной раз вечером садился к нему на кровать, и они вместе рассматривали книжку, как он сейчас рассматривал площадь… «Где цветочница?»
«Тут!»
«А где полицейский?»
«Тут!»
«Где почтальон?»
«Вот он!»
«Где пожарная машина?»
«Вот!»
«Где фонтан?»
«Тут!»
«Где овощной ларек?»
«Тут!»
«Где мужчина в коротких штанах, с фотоаппаратом?»
«Вот он!»
«Где женщина с хозяйственной сумкой?»
«Вот!»
«Где солдаты с автоматами?»
«Вот, вот, вот и вот!»
В этот миг зазвонил смартфон. Мартин глянул на дисплей, номер был незнакомый, он ответил.
Вот так, в трусах, с бутылкой пива в руке уныло глядя на «город», он узнал, что брат в больнице.
В двенадцать лет Алоис Эрхарт вступил в МАК, Марияхильфский атлетический клуб, маленький, боевой районный спортклуб. Помнится, вступил он туда по желанию отца, а не по собственной инициативе. Никаких разговоров: Алоис безусловно обязан стать членом Клуба. Иначе что скажут люди? Сын торговца спорттоварами, а спортом не занимается? В ту пору мир был меньше, народ думал в районном масштабе. Раз ты живешь в шестом районе Вены, то изволь знать всё — кто, что, как и почему, от Лаймгрубе до Магдалененгрунда и от Гумпендорфа до Линке-Винцайле. Алоис Эрхарт хорошо помнил, как отец с восторгом вспоминал какую-то свадьбу, состоявшуюся в приходской церкви Святого Эгидия на Гумпендорфер-плац: «Это была самая красивая свадьба в Марияхильфе!» В Марияхильфе! Не в Вене! Ты жил в Марияхнльфе и, когда шел вниз по Марияхильферштрассе, через Бабенбергерштрассе в первый район, то шел «в город». В кафе «Кафка» на Капистрангассе судачили, что «мальчонку», сына «спортивного Эрхарта», всегда видели только с книжками, но никогда — с мячом. И Алоис мигом стал членом Клуба. Пришлось выбрать секцию. О гимнастике не было и речи, это не для мужчин. Спортивные снаряды тоже не для него, он и в школе боялся их как огня, на уроках физкультуры даже одного маха с переворотом на турнике сделать не мог. Правда, клубного тренера по гимнастике считал остроумным и симпатичным: Янош Дьёрди, пятидесятишестилетний беженец из Венгрии, который сам себя называл «Янош, отец гимнастики», при первой же встрече сказал с очаровательным венгерским акцентом: «Там, где занимаются гимнастикой, можно спокойно задержаться, у злодеев брусьев не бывает!» Ну уж нет, никаких брусьев, никаких коней, никаких турников! МАК славился своей боксерской секцией. По трем весовым категориям она воспитала австрийских чемпионов. Тренер по боксу, Тони Мархардт, ущипнул Алоиса за плечо, хриплым голосом буркнул что-то неразборчивое и смерил его таким презрительным взглядом, что Алоис укрепился во мнении, что бокс — это не спорт, а особое поведение сумасшедших. Он с готовностью записался в футбольную секцию, правила он знал, а поскольку в школе все время спорили насчет футбола, сможет с бо́льшим знанием дела участвовать в спорах, а вдобавок самое главное — бегать заодно со всеми и не лезть на рожон, всегда ведь найдутся другие, кому позарез нужно завладеть мячом.
