Читать книгу 📗 "Обед, согревающий душу - Юн Ким Чжи"

— Вандефул! Вандефул!

Кымнам сделала глубокий вдох. Закрыла глаза и выдохнула. Пережившее яркие эмоции тело обессилело. Сбылось одно из главных желаний ее жизни. По щекам побежали слезы.

Ночной Нью-Йорк был прекрасен. Она отправилась в ресторан на верхнем этаже, откуда открывался вид на ночной Манхэттен. На ней было черное платье ниже колен, черные туфли на высоких каблуках и ожерелье из крупного жемчуга. Оказавшись в ресторане, она применила все свои навыки английского: попросила место у окна с красивым видом, заказала стейк средней прожарки и вино «Зинфандель», произведенное в Долине Напа. Ее английская речь звучала спокойно и ясно. Испытав гордость за себя, она положила руки на белую скатерть, освещенную мерцающими свечами, и с достоинством сложила их так, как видела в одном из фильмов с Одри Хепберн.

Одетый с иголочки официант поставил на стол белую тарелку со стейком. Его подавали со спаржей и ломтиками моркови, вырезанной в форме цветов. Красное американское вино полилось в чистый, хорошо отполированный бокал.

Взглянув на официанта, Кымнам невинно пошутила:

— Уилл олвейз хэв Нью-Йоркз! [135]

В ответ на ее широкую улыбку официант так же улыбнулся, демонстрируя ровные зубы. Кымнам приподняла бокал и слегка покрутила запястьем. Яркий аромат дубовой бочки коснулся ее носа. Глядя на реку Гудзон, она наслаждалась видом пронзающего облака небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг и статуи Свободы, виднеющейся вдали. Это было волшебно. Ее глаза, словно объективы фотокамер, пытались запечатлеть каждый момент неповторимого вечера.

— Уилл олвейз хэв ми! [136]

С довольной улыбкой Кымнам поднесла бокал ко рту и сделала глоток. Но вдруг она заметила, что мерцающая на столе белая свеча почти догорела. Прозрачный свечной воск растекся и затвердел белым пятном. Огонь погас. Она подняла голову. Ночной Манхэттен за окном медленно таял в темноте. Огни Бруклинского моста, свет небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг и даже факел в руке статуи Свободы погасли один за другим. Перед глазами встала глубокая темнота.

Кымнам с трудом открыла глаза, и в нос ударил резкий запах спирта. Кто-то рядом обработал руки дезинфицирующим средством. Все еще сидевшая на стуле в зале ожидания Кымнам с горечью улыбнулась.

— Мм. Итс вери делишес… [137] — словно еще не очнувшись от грез, тихо произнесла Кымнам. И тут она резко подняла обмякшее тело и вскочила с сиденья. Глаза ее вновь заблестели.

Получив на стойке рецепт, Мунчжон возвращалась обратно. Схватив дочь за руку, Кымнам скорым шагом направилась к выходу из больницы.

— Ты куда, мам? Нам же в аптеку!

Но Кымнам не ответила. Она выскочила на обочину и, замахав рукой, начала ловить такси.

— Куда ты собралась? Что сейчас может быть важнее покупки лекарств?

Один из автомобилей остановился напротив Кымнам. Забравшись в такси, она крикнула водителю:

— На Апкучжон, к торговому центру!

— Торговый центр? Зачем тебе? — продолжала выпытывать Мунчжон, но Кымнам упорно молчала.

«Это обидно и несправедливо. Я не могу просто так сдаться. Пансионат? Ха! Посмотрим, кто кого».

Кымнам выпучила глаза и засопела. Больница осталась позади, а Кымнам продолжала грозно глядеть на здание, провожая его глазами.

Такси подъехало к торговому центру. Кымнам взбежала по эскалатору, не дожидаясь, пока он доставит ее наверх. Увидев магазин, торгующий чемоданами, Кымнам бросилась внутрь.

— Дайте мне самый большой чемодан!

Увидев это, бегущая следом Мунчжон улыбнулась. Она видела, как маме было страшно и как она пыталась унять дрожь в ногах в кабинете врача, но этот ее бодрый голос, ее попытка храбриться вызывали у Мунчжон слезы. В носу защекотало. Ей было жалко Кымнам, и одновременно с этим она восхищалась ею.

— Я немедленно отправляюсь в путешествие! Больничный халат мне не к лицу!

— Правильно, мама. Поедем вместе.

— Я не стану для тебя обузой. Я буду жить как нормальный, здравомыслящий человек. Так что не волнуйся!

Мунчжон фыркнула:

— В этот раз моя очередь быть мамой, а ты побудь моей дочкой. Ты же заботилась обо мне все это время.

— Думаешь, я это делала, чтобы потом просить о том же? Слишком корыстно. Это не по мне. Я не обременю тебя.

— Мама, если ты забудешь алфавит, я с нуля обучу тебя каждой букве. Если забудешь, как варить рис, я покажу все, начиная от того, как его правильно промывать. Все, как ты меня учила. Так что поехали вместе в Нью-Йорк. И больше ни слова!

— А ведь мы в торговом центре. Ты больше не боишься?

Мунчжон огляделась по сторонам и пожала плечами.

— Разве мамы чего-то боятся?

Они крепко взялись за руки, и линии их ладоней, соприкоснувшись друг с другом, слились в одну длинную линию жизни.

Ранним утром, еще до восхода солнца, из распахнутой настежь двери «Изумительного ланча» прямо на улицу струится запах свежеприготовленного риса и сладкого сикхе. А из бежевой колонки «Маршал», как всегда, звучит Moon River. Широко улыбаясь, в проеме появляется Кымнам в кремовом фартуке с оборками. И вешает на дверь аккуратно написанное от руки объявление:

Это был последний рабочий день перед отправлением в Нью-Йорк. Кымнам купила самый большой чемодан, в который сложила все необходимое, однако последние несколько дней на душе было тревожно. Обсудив все с Мунчжон, изучив необходимую информацию и тщательно все обдумав, она в конце концов приняла решение: вместо того, чтобы сбегать из больничной палаты, устроить побег до попадания в больницу. Впрочем, это был не побег, а скорее честный бой лицом к лицу. Выбранный Кымнам способ борьбы с болезнью. Она решила отправиться с Мунчжон в Нью-Йорк, а уже там и лечиться, и путешествовать, и восстанавливаться. Не было времени плакать, злиться и жаловаться на судьбу. Она решила принять все как есть и двигаться вперед. С гордо поднятой головой. В своем собственном стиле!

Она встала перед зеркалом и, хлопнув в ладоши, воскликнула:

— Хэв э найс дэй, Кымнам!

Лицо ее просияло. Так же ярко, как льющийся в окно лунный свет. Кымнам с наслаждением прикрыла глаза и постаралась впитать каждую секунду этого мгновения, которое, возможно, уже не повторится.

Она вернулась на кухню, где ее ждала приготовленная заранее гора продуктов.

Словно спортсмен перед выходом на ринг, Кымнам размяла руки:

— Сикхе пускай пока варится… Кимпаб сверну по вкусам: с тунцом, кимчхи и сыром. Миссис Тток принесла достаточно рисовых колбасок, так что для ттокпокки все есть. Для пулькоги нужно будет приготовить грибы и маринад. Обязательно замочить лапшу для чапчхэ… Сделать яичный рулет, и все!

Раздался звонок. Звонила Мунчжон.

— Я приду помочь. Перетрудишься, еще плохо станет.

— Ох, ты мне поможешь тем, что не будешь вмешиваться. Сегодня я все сделаю сама. Все от начала до конца! Ведь это последний день, когда я накрою стол для моих родных.

— Родных?

— Конечно. Если мы делим один обед, то все друг другу родные.

— Как же ты тогда полетишь в Нью-Йорк? Не будешь скучать по своим родным? Еще и билет в один конец. Точно не покупать обратный?

— Да. Ван вэй тикет [138]. Окей? Я больше не работаю. Я вери бизи [139].

— Хорошо. Понадобится помощь — сразу звони мне.

— Окей.

Руки Кымнам вовсю хлопотали. Сегодня она запретила кому бы то ни было помогать ей. Хотелось все сделать самой. Чтобы дорогие ей люди просто пришли забрать свои контейнеры с едой. Именно так, легко и беззаботно, ей хотелось проститься со всеми. В своем стиле. Хотя за этой беззаботностью прятались и грусть, и сожаление, и горечь расставания.