Читать книгу 📗 "Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь"

Не в силах забыть того, что тогда случилось, на следующий праздник лета она снова отправилась в город на берег реки и долго смотрела на лодочные гонки; в самый разгар веселья неожиданно хлынул дождь, вымочив всех до нитки. Скрываясь от дождя, дед с внучкой и псом дошли до дома Шуньшуня и втиснулись в один из его уголков. Какой-то человек проходил мимо них со скамейкой на плечах. Цуйцуй узнала в нем того, кто год назад провожал ее до дома, и сказала деду:

— Дедушка, это вот тот человек провожал меня домой, он, когда шел с факелом по дороге, так похож был на разбойника!

Дед промолчал, но когда тот человек снова прошел перед ним, тут же схватил его всей пятерней и со смехом сказал:

— Ха-ха, вот ты какой! Зову его домой вина попить — а все никак, нешто боишься, что в вине яд будет, что отравлю тебя, эдакого сына неба!

Человек, увидев, что это старый паромщик, заметил и Цуйцуй и засмеялся:

— Цуйцуй, да ты выросла! Эрлао сказал, что тебя рыба на берегу слопает, так теперь эта рыба тебя и не проглотит!

Цуйцуй не промолвила ни слова, только улыбалась, не разжимая губ.

В этот раз, хотя из уст этого похожего на разбойника работника и прозвучало имя «Эрлао», сам Эрлао не появился. Из беседы деда и этого человека Цуйцуй поняла, что он отмечает праздник лета в Цинлантане [139], в шестистах ли ниже по течению. Не увидев в этот раз Эрлао, она, однако же, познакомилась с Далао [140], а также со знаменитым в этих краях Шуньшунем. После того как Далао вернулся домой с пойманной уткой, старый паромщик дважды похвалил ее упитанность, и Шуньшунь велел Далао отдать утку Цуйцуй. Узнав же о том, что дед и внучка живут в нужде и на праздник не могут приготовить цзунцзы [141], он подарил им много остроуглого лакомства.

Когда этот известный человек разговаривал с дедом, Цуйцуй притворялась, что разглядывает реку и ее берега, однако уши ее очень цепко ловили каждое слово. Человек сказал деду, что Цуйцуй очень красива, спросил, сколько ей лет и есть ли у нее жених. Хотя дед с большой радостью и много хвалил Цуйцуй, но в ее брачные дела посторонним лезть не разрешал, а потому насчет замужества отмолчался.

Когда они возвращались домой, дед нес утку и остальные вещи, а Цуйцуй освещала факелом путь. Они прошли вдоль городской стены; с одной стороны был город, с другой — вода.

— Шуньшунь и вправду хороший человек, — сказал дед. — Очень щедрый. Далао тоже очень хороший. Все люди в этой семье хорошие!

— Все люди? А ты разве всех в этой семье знаешь? — спросила Цуйцуй.

Дед не понял ее вопроса, потому как сегодня был слишком весел, и засмеялся:

— Цуйцуй, а если Далао захочет взять тебя в жены и сватов пришлет, ты согласишься?

— Дедушка, ты с ума сошел! — сказала Цуйцуй. — Еще раз скажешь такое, и я рассержусь.

Дед хоть ничего и не сказал, однако было очевидно, что в голове его беспрерывно вертится эта нелепая идея. Цуйцуй разозлилась и быстро пошла вперед, размахивая факелом из стороны в сторону.

— Цуйцуй, не балуй, я упаду в реку, и утка уплывет!

— Кому нужна эта утка!

Дед понял, почему девочка расстроилась, и запел весельную песню, которую поют гребцы, когда плывут через пороги, и хотя голос его был хриплым, слова звучали четко, ни одного старик не переврал. Цуйцуй ступала, слушая, но внезапно остановилась испросила:

— Дедушка, твоя лодка сейчас плывет в Цинлантань?

Дед не ответил, продолжая петь, и оба они вспомнили об Эрлао из семьи Шуньшуня, который как раз встречал праздник лета на порогах Цинлантань, и ни один из них не знал, где именно находятся мысли другого. Дед и внучка дошли до дома в полном молчании. Когда они добрались до переправы, сменщик, что присматривал за лодкой, как раз причалил к берегу, ожидая их. Они переправились, зашли в дом, очистили и съели цзунцзы, после чего сменщик засобирался в город, и Цуйцуй зажгла для него факел, чтобы было чем освещать путь. Когда он взобрался на гору, Цуйцуй с дедом смотрели на него с лодки, и девочка сказала:

— Дедушка, смотри, разбойник на гору забрался!

Дед тянул за трос, рассматривая дымку на водной глади, как будто увидел там что-то, и еле слышно вздохнул. Когда он тихонько переправился на противоположный берег, то велел Цуйцуй выйти, а сам остался у лодки, поскольку было время праздника и значит, будут еще деревенские, кто ходил в город смотреть гонки, и теперь среди ночи заторопится домой.

Днем старый паромщик схлестнулся с продавцом пергамента, которого переправлял на другой берег. Один не мог принять деньги, которые ему давали, второй же не мог их не давать.

Видимо, изысканные манеры, с которыми тот предлагал оплату, угнетали паромщика; он даже как будто рассердился и заставил человека взять деньги обратно, насильно всунув их ему в руки. Но когда паром причалил, этот человек спрыгнул на пристань и рассыпал целую горсть монет по дну лодки, после чего, смеясь, поспешил уйти. Паромщику нужно было переправлять другого путника и он не мог догнать его, поэтому закричал внучке на пригорке:

— Цуйцуй, помоги мне, задержи того парня, который пергамент продает, не позволяй ему уйти!

Цуйцуй не поняла, в чем дело, но тут же вместе с псом бросилась на перехват первого человека, который спускался с горы.

— Не надо меня задерживать! — хохотал тот.

Подоспел второй торговец и рассказал Цуйцуй, в чем дело. Уяснив суть, девочка вцепилась в одежду продавца пергамента, повторяя: «Нельзя уходить, нельзя!» Пес, выражая солидарность, заливался возле нее лаем. Остальные торговцы смеялись так, что даже идти какое-то время не могли. Прибежал запыхавшийся дед, силой всунул деньги в руку того человека, да к тому же еще и подкинул ему в корзину пучок табака и, потирая руки, засмеялся:

— Ступай! Теперь ступайте!

И все эти люди, дружно смеясь, ушли.

— Дедушка, — сказала Цуйцуй, — а я-то думала, что тот человек украл у тебя что-то и будет с тобой драться!

— Он денег дал, а мне эти деньги не нужны! — ответил дед. — Сказал ведь ему, что не нужны, так он спорить начал, ничего не слушает!

— Ты все ему вернул?

Дед захлопнул рот и покачал головой, а потом засмеялся с хитрым видом и снял приколотую к поясу медную монетку, которую оставил у себя, и передал Цуйцуй со словами:

— Он получил столько табаку, что до самого Чжэньганя курить можно!

Издалека раздался нестройный бой барабанов; пес прислушался к нему, навострив уши. Цуйцуй спросила деда, слышит ли он что-нибудь. Дед, обратившись во внимание, тут же понял, что это за звук, и ответил:

— Цуйцуй, вот и праздник лета наступил. Ты помнишь, как в том году Тяньбао Далао подарил тебе утку? Утром Далао с толпой уехал в Восточную Сычуань, когда переправлялся, спрашивал о тебе. Ты ведь наверняка забыла, какой в тот день был ливень. Если мы в этот раз пойдем, то снова нужно будет с огнем домой возвращаться; помнишь, мы с тобой с факелами домой шли, путь освещали?

Цуйцуй как раз вспоминала все, что случилось на минувший праздник лета, но, когда дед спросил, она чуть раздраженно покачала головой и нарочно сказала:

— Не помню я, не помню.

На самом же деле она имела в виду: «Как же я могу не помнить?!»

Дед понял и сказал:

— А в позапрошлом году было еще интересней, ты ждала меня одна у реки и чуть было не осталась там, я уже думал, что тебя большая рыба съела.

Цуйцуй засмеялась.

— Дедушка, разве это ты думал, что меня заглотила большая рыба? Это мне другой человек говорил, а я тебе рассказала. Ты в тот день боялся только, что тот старик из города заглотит твою горлянку с вином! Вот же память у тебя!

— Я уже стар, память совсем никуда не годится. Цуйцуй, ты уже взрослая, сможешь сама сходить в город посмотреть гонки. Не бойся, рыба тебя не проглотит.