Читать книгу 📗 "Охота за тенью - Ведельсбю Якоб"
Появление датчанок никого не удивило, в Гоа тусовалось немало датчан. Я вспоминаю о том времени, как об одном длинном счастливом полете. Мы с Сарой продолжали встречаться, но Копенгаген не Гоа. К тому же была еще Мария. Теперь из закоулков мозга выныривают и другие картины, и я припоминаю, как они с Йоханом пригласили меня потом в Германию на свадьбу, но ехать я не мог или не хотел, или дело было в чем-то другом, но я так и не ответил на приглашение.
— Короче говоря, Мария пару месяцев назад меня выставила. — Голос Йохана вторгается в мои воспоминания. — Она живет в нашем доме в Шварцвальде, в Баден-Вюртемберге, а я в Копенгагене. Мы поменялись странами.
— Что произошло?
— Долго рассказывать, — говорит он. — Я почти всегда пропадал где-нибудь по работе, тут сложно что-то изменить, а когда наконец объявлялся дома, кажется, только мешал ей. Так или иначе, она попросила меня больше не появляться.
— Вы совсем не видитесь?
— Обычно она звонит пару раз в неделю, но вот уже давненько от нее не было никаких вестей. Она прекрасно обходится без меня.
Взгляд Йохана соскальзывает с меня в меланхолические, туманные грезы. Внезапно его лицо светлеет.
— Но я говорил тебе чистую правду, поверь! — В его тоне появляются требовательные нотки. — Мне просто необходимо что-то поменять в жизни, выйти на новый уровень. Я мог бы работать оператором или вообще кем хочешь в твоем документальном фильме.
— Да я на мели, мне нечем тебе платить.
— Ничего, поработаю за так ради нашей старой дружбы. Я только что сдал крупный заказ, деньги пока у меня есть.
Предложение Йохана настолько заманчиво, что верится с трудом. Кирпичики бесшумно стают на свое место, выстраивая образы возможного будущего, какого я не мог себе и вообразить еще неделю назад. В мозгу не шевелится ни одна мысль.
— Расскажи мне о твоем фильме поподробнее, — говорит он с нетерпением.
Пернилла наливает мне кофе. Молоко прокисло, и мне приходится пить черный с сахаром. Кофе отличный. Мы сидим в креслах в комнате с эркером — одной из трех комнат с окнами на Фредериксберг-аллее, и я вспоминаю, что Янус купил эту квартиру невероятно дешево, когда стал главным редактором. Владельцы его журнала и других скандинавских изданий имеют в собственности массу недвижимости, и в то время недорогое жилье использовалось как некий бонус для главных редакторов. Пернилла надеется, что если все будет нормально, то в новом году она и ее парень переедут сюда. Помолчав, она говорит очень тихо:
— Однажды мне надо было спуститься вниз, в ларек, и я сказала: «Пока, папа, до скорого», а он вдруг ответил: «Встретимся там» — и посмотрел в направлении окна. Это было так странно слышать.
Я подношу чашку к губам. Над коричневым диваном, создание которого явно не обошлось без вмешательства дизайнера, висит картина с реалистически выписанной обнаженной женской натурой. Комната обставлена недавно, и обошлось это в кругленькую сумму.
Я не могу оторвать взгляда от Перниллиного ненакрашенного лица и гладких светлых волос, аккуратно лежащих на плечах. Она поднимает на меня глаза и грустно улыбается. Достает свой мобильный и показывает фотографию:
— Так он выглядел. Незадолго до…
Янус похож на сморщенную жабу, которая преждевременно пробудилась от зимней спячки и ползет по снегу не в ту сторону. На снимке он лежит в огромной больничной палате. Я с трудом узнаю его: волос на голове нет, лицо опухло, глаза глубоко запали. Две худые руки поверх одеяла.
— Отец спросил, в чем, по моему мнению, смысл жизни, и, когда я не смогла ответить, сказал, что пришел к выводу: одного смысла не существует, их множество разных, десять или, быть может, двадцать, и чем больше он размышлял над этим, тем, по его словам, сильнее было его отчаяние оттого, что не сможет реализовать их все. «Так много смыслов становятся мне недоступны», — сказал он, и его лицо словно преобразилось у меня на глазах. Мускулы обмякли, щеки еще больше ввалились, и кожа резче обтянула скулы.
Пернилла уже не может сдержать слез, но продолжает говорить чуть охрипшим голосом:
— Я не могла отвести глаз от его белых, как мел, зубов. Их вдруг оказалось слишком много, и они были чересчур велики для его рта, асам рот не помещался на лице, и лицо казалось непропорционально большим по сравнению с телом, когда он лежал там и глотал таблетки одну за другой. А пару часов спустя его не стало.
— Это может прозвучать грубо, но каждый умирает в свой час. Разве нет?
Пернилла поднимается, не ответив.
— Я покажу вам его кабинет.
Прохожу вслед за ней через несколько комнат, и мы оказываемся в последней, оборудованной под кабинет.
— Оставлю вас наедине с его бумагами. Как видите, их довольно много. Я приготовила для них картонную коробку. Завтра, кстати, из Копенгагенского университета придет специалист. Он пишет о датских еженедельниках и очень заинтересовался архивом отца. Поэтому не доставайте, пожалуйста, статьи из папок.
Я киваю, и, отвечая на не заданный мной вопрос, она поясняет:
— Отец приготовил обращение для прессы. Оно было на его ноутбуке вместе с именами тех людей, которым оно адресовалось. Через двадцать минут после его смерти оно попало в новостные бюро. Он ведь был известен в журналистских кругах. — Она колеблется. — Дневник, который я отдала вам, он вел ежедневно, пока лежал в больнице.
— Вы и в самом деле не читали его?
— Я полистала, — отвечает она наконец. — Думаю, все это смесь слухов и перешептываний по углам, на которых отец выстроил свою мрачную фантазию. Он всегда мечтал писать художественные романы.
— Твой отец придавал большое значение тому, чтобы тебя в это не втягивали, так что чем меньше ты знаешь, тем лучше.
— Полная бессмыслица — пытаться помешать женщинам в малоимущих странах рожать детей. Это создаст новые проблемы в обществе, оно постареет, а престарелые не смогут содержать себя и точно так же станут искать пути отщипнуть себе часть нашего благополучия.
— Да, но чем меньше будет рождаться людей, тем меньшее их количество придет к рискованной мысли эмигрировать.
— Гораздо логичнее было бы позаботиться о том, чтобы женщины получили образование и предохранялись, это автоматически приведет к уменьшению рождаемости. — Пернилла оборачивается в дверях. Ее взгляд ничего не выражает. — Само собой, я вычеркну все это из памяти.
В этот момент у нее звонит телефон.
Я осматриваюсь в кабинете. Художественная литература и книги по специальности размещены в алфавитном порядке, а несколько полок занимают черные лакированные ящики с расставленными по порядку номерами журнала, вышедшими за тот период, когда Янус стоял во главе издания. До меня доносится голос Перниллы, но слов не разобрать, они сливаются в один сплошной негромкий гул. Все написанные Янусом статьи аккуратно вырезаны, лежат в прозрачных файликах, вставленных в черные твердые папки, — на каждой белым шрифтом указан год.
Помимо сотен интервью с домохозяйками, владельцами борделей и порнозвездами, которые без утайки рассказывают о себе и своей работе, о том, в каких позах они занимаются сексом, о мужчинах своей мечты, любимых блюдах, планах на будущее, — кроме всего этого, тут собраны «невероятные» и «потрясающие» сюжеты со всего света. История миллионера, который променял блага цивилизации на жизнь с человекообразными обезьянами в тропических лесах Калимантана. История четверых близнецов, чье детство прошло в застроенном нищими хибарами квартале Мехико-Сити; преодолев невероятные трудности, они добились престижных профессорских должностей по естествознанию в ведущих американских университетах. Правдивые, полные драматизма отчеты о контрабанде наркотиков, заказных убийствах, горных восхождениях и работе спасателей, не считая статей о любительской рыбной ловле, переведенных на разные языки. На всех вырезках один и тот же снимок: Янус в вечной жилетке репортера и бейсболке.
