Читать книгу 📗 "Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь"

Правители в этих краях имели строгую иерархию: выше всех — боги, затем — чиновники, а уж потом — деревенский староста и ответственный за проведение ритуалов шаман. Все жители содержали себя в духовной чистоте, верили в богов, чтили закон и проявляли уважение к чиновникам. В каждой семье кто-нибудь служил в армии и потому ежемесячно получал небольшое денежное довольствие и меру зерна. Кроме того, военные могли получить от властей участок казенных сельскохозяйственных угодий, двести лет назад конфискованных у коренных жителей тогдашним правительством. Жители городка каждый год приходили к храму Небесного Владыки, чтобы, сообразно семейному достатку, совершить ритуальные жертвоприношения: преподнести богам свинью, барана, собаку, курицу или рыбу. Они молились, чтобы небесное благословение помогло им получить богатый урожай, хороший приплод от шести домашних животных и птиц [162]; просили, чтобы сыновья и дочери росли здоровыми, чтобы высшие силы отвели от них беды и болезни, они обращались к богам по случаю свадеб и похорон. Все жители города платили установленный местными властями налог, а также добровольно жертвовали деньги храму или шаману, проводившему магические обряды. В делах они сохраняли искренность и простоту, следовали древним ритуалам. Весной и осенью, в начале и в конце сезона земледельческих работ, согласно обычаю, несколько стариков собирали деньги с каждого дома и устраивали кукольные представления в честь духов земли и злаков. Когда во время засухи молили о дожде, дети носили по всему городу украшенные ивовой лозой носилки, в которых сидела живая собака или сплетенное из травы чучело дракона. Во время празднования Нового года нередко встречались «весенние чиновники» [163] в одеждах желтого цвета, распевавшие обрядовые земледельческие песни. В конце года наряжали в красное статую бога Ношэня, устанавливали ее в лучшей комнате дома, громко, подобно раскатам грома, звучали большие барабаны, а шаман в кроваво-красном одеянии трубил в украшенный резьбой и инкрустированный серебром рог. Эта музыка сопровождала ритуальные танцы и песни, которые исполнялись с бронзовыми ножами в руках. Церемония совершалась в честь бога Ношэня в надежде умилостивить его. Помимо тех, кто в свое время был направлен сюда для защиты границ и освоения земель, жили здесь и выходцы из других мест — купцы из провинции Цзянси торговали тканями, торговцы из провинции Фуцзянь продавали табак, а приехавшие из провинции Гуандун снабжали округу лекарствами. В этой местности было не много образованных людей, но много военных. Сочетание двух факторов — политики и перекрестных браков — сформировало верхушку местного общества, которая, с одной стороны, руководствуясь принципами консервативной умеренности, долгое время осуществляла управление территорией, с другой стороны, владела на правах частной собственности большей частью земель. Однако представители этого класса имели общие корни со многими другими жителями этих мест и были потомками все тех же военных поселенцев, в свое время отправленных сюда для колонизации окраинных земель. В этих краях на склонах гор росли тунговые деревья и ели, в шахтах добывали киноварь и ртуть, в хвойных лесах росли грибы, в пещерах было много селитры. В городах и селах не было недостатка в смелых, честных, преданных своему делу военных, а рядом с ними были мягкие, трудолюбивые, домовитые женщины. На кухнях в домах потомков офицеров цинской армии готовилась вкусная еда, а в лесу дровосеки распевали красивые песни, полные радости жизни.

В сорока ли к юго-востоку от этого места протекает великая река Хуанхэ, на плодородных равнинных берегах которой раскинулись рисовые поля и мандариновые сады. На расстоянии двадцати ли к северо-западу начинается горное плато, а там недалеко и до деревень мяо, со всех сторон окруженных высокими горами. Склоны этих больших и малых гор покрыты высокими темно-зелеными елями. В ущелье берет начало небольшая порожистая речка, которая по пути вбирает воды тысячи горных ручейков и единым потоком устремляется вниз, рассекая лесные чащи. Крестьяне с помощью бамбука делают водоподъемные колеса, чтобы отводить воду для орошения полей. Вода в речке круглый год чистая и прозрачная, в ней много окуней, карасей, карпов — самые крупные больше человеческой ступни. Возле домов на берегу можно встретить высоких белолицых улыбчивых женщин. Эта речка, огибая городок с севера, устремляется дальше и через сто семьдесят ли впадает в реку Чэньхэ, которая несет свои воды в озеро Дунтинху.

Это место раньше называлось супрефектура Фэнхуан. После образования Китайской Республики она была преобразована в уезд Фэнхуан. После Синьхайской революции 1911 года здесь для защиты дороги из Чэньчжоу в уезд Юаньцзян появился гарнизон во главе с комиссаром военно-полицейской службы [164] района Сянси [165]. Местных жителей было не больше пяти-шести тысяч, а солдат — около семи тысяч. Из-за особой обстановки в регионе военную службу по-прежнему несли и отдельные части зеленознаменных войск [166] — это были остатки местных вооруженных сил, сформированных из ханьцев еще во времена династии Цин.

Я вырос в таком городке и покинул его незадолго до того, как мне исполнилось пятнадцать лет. Через два с половиной года после отъезда я ненадолго приезжал туда, но с тех пор ни разу не входил в ворота этого городка. Это место мне близко и знакомо, там и сейчас живет много людей, но я живу воспоминаниями и представляю городок таким, каким он был в прошлом.

1934 г.

МОЯ СЕМЬЯ

Эпоха Сяньфэн-Тунчжи [167] — одна из страниц новой истории Китая, заслуживающая пристального внимания. В те времена чжэньганьские войска [168] играли важную роль в составе Сянской армии [169], отрядами которой командовали генералы Цзэн, Цзо, Ху и Пэн [170]. Чжэньганьские войска возглавляли молодые генералы и офицеры, большинство из которых до прихода в армию зарабатывали на жизнь продажей сена для лошадей, а самым знаменитым был Тянь Синшу [171]. Четверо из этих командиров, которым было лет по двадцать, получили маньчжуро-цинское звание тиду [172], и среди них был и некий Шэнь Хунфу, мой дед по отцовской линии. Когда этому офицеру было двадцать два года, он был назначен командиром гарнизона города Чжаотун провинции Юньнань. Во второй год периода Тунчжи [173], в двадцать шесть лет, он был назначен генерал-губернатором провинции Гуйчжоу, но вскоре из-за ранения был вынужден вернуться домой, где скоро скончался. Оставшиеся после смерти молодого офицера слава и имущество позволили его потомкам занять в этих краях привилегированное положение.

Почтение, с которым военные в тех местах относились к заслугам моего деда, привело к тому, что его потомки стали держаться в кругу семей военных несколько высокомерно. Когда родился мой отец, бабушка мечтала о том, чтобы в семье снова появился генерал. Надежды оправдались, если говорить о выправке и манере держаться: мой отец с рождения выглядел как генерал. Сильный и крепкий, уверенный в себе и прямой — не было таких качеств, необходимых истинному командиру, которыми бы не обладал отец. Когда ему было десять лет, для него наняли мастера боевых искусств и старого домашнего учителя, чтобы они обучали его всем необходимым генералу знаниям и умениям. Но бабушка скончалась, не дождавшись отцовской славы. Произошло это на третий год после захвата столицы войсками коалиции империалистических стран во время восстания ихэтуаней [174]. В 1900 году пал форт Дагу, возглавлявший его оборону генерал Ло [175] погиб на боевом посту, а мой отец как раз служил при нем помощником. Говорят, что та война уничтожила большую часть имущества моей семьи. По обыкновению, все более или менее ценные вещи, которые были в доме, отец всегда держал при себе, собственно, поэтому они и были утеряны. Исход военных действий был предрешен, и когда Пекин оказался в руках врага, отец вернулся в родные края. Через три года после этого бабушка и умерла. Когда это случилось, мне было от роду всего четыре месяца. К тому времени у меня уже были две старшие сестры и старший брат. Если бы в 1900 году не произошло восстание ихэтуаней, мой отец не вернулся бы домой, и меня бы тоже не было. О смерти бабушки я помню только, как кто-то нес меня на руках в движущейся толпе одетых в белое людей, потом меня поставили на какой-то стол. Десять лет после этого в нашей семье никто не умирал, и в детстве я иногда видел во сне этот образ — единственное воспоминание о том времени.