Читать книгу 📗 "Метод инспектора Авраама - Мишани Дрор"

– Не в этом дело, – тут же ответил Маалюль. – Мы просто предлагаем проверить все варианты.

– Послушай, – вмешался Шрапштейн, – если мы меняем свою версию и предполагаем, что Офер Шараби отсутствует со вторника после обеда – потому что это последний раз, о котором мы точно знаем, где он находился, – тогда меняется вся картина. Это говорит о том, что, с нашей точки зрения, он пропал перед тем, как уехал его отец, ане после того. Тогда и тот факт, что ранец обнаружился в мусорном контейнере после того, как отец вернулся, может приобрести другой смысл. Странно, что ранец возник через две недели после того, как пропал. Тебе не кажется, что стоит это проверить?

Элиягу кивнул, и Авраам Авраам заговорил, стараясь придать своему голосу деловой тон:

– По-моему, это выглядит весьма надуманным. Можно также предположить, что он исчез в понедельник, а человек, которого во вторник зафиксировали школьные камеры наблюдения, – это двойник, разве не так? Если вы считаете, что родители утаивают информацию, значит, ставите под сомнение мое расследование. Иначе это не назовешь. А я вам говорю, что они информации не утаивают и что делают все возможное, дабы помочь расследованию. Я единственный сидел у них в доме, говорил с ними и видел, что на них обрушилось. Это чистая несправедливость – сомневаться в той версии, которую они сообщили. И я не собираюсь на это клевать.

– У тебя есть другая теория, которая может объяснить, почему мы не в состоянии восстановить то, что случилось в среду? – осторожно спросил Шрапштейн.

Возможно, именно из-за этой осторожности Авраама и прорвало:

– Нет у меня теории, и я теорий не ищу! Я брал свидетельские показания у родителей Офера и знаю, что они сказали. Это ты работаешь с теориями, разве не так? Слез, наконец, с теории о живущем по соседству преступнике и решил оседлать его родителей?

Эяль промолчал – вместо него заговорила Илана:

– Ави, хватит. В этом нет ничего личного, и здесь никого не пытаются критиковать. Я прошу вернуться к расследованию по-взрослому и по-деловому.

И снова воцарилось молчание. Авраам не мог объявить Лим, что просит освободить его от этого дела. Потому что без него они обратят расследование на Рафаэля и Хану Шараби. А он не хотел, чтобы кто-то, кроме него, снова их допрашивал. Зазвонил мобильник Иланы. Она говорила шепотом, прикрыв рот рукой. Маалюль воспользовался этой помехой, чтобы сменить тему разговора, а Шрапштейн сделал вид, что его что-то позабавило, но было видно, что посягательства на свою честь он не простит. Он послал кому-то текстовое сообщение.

Элиягу тем временем стал расспрашивать Авраама:

– Ну, давай колись. Что ты там делал?

– Ну честно, ничего, – отозвался инспектор.

– И как там у них все устроено?

– Мне показалось, что на уровне. Но точно судить не берусь. Программа обмена опытом провалилась, потому что все отделение пахало сутками – широко освещаемое в прессе расследование убийства. Вкалывали, как ломовые лошади. Но вроде успешно, потому что в последний день перед моим отъездом они задержали подозреваемого – судя по всему, убийцу.

Илана попросила извинить ее и вышла из кабинета, чтобы продолжить беседу по телефону. Маалюль стал расспрашивать про расследование, и Авраам Авраам рассказал то, что знал. В начале недели, после того как в предместьях Брюсселя, на картофельном поле, было найдено тело Иоганны Гетц, арестовали ее сожителя и опубликовали этот факт в СМИ. Это для понта. У сожителя было твердое алиби: в тот уик-энд, когда женщина исчезла, он гостил у родственников в Антверпене. Полиция надеялась, что арест и реклама заставят убийцу быть менее осторожным. Через два дня сожителя отпустили, и вместо него был задержан хозяин квартиры, которую снимала Иоганна. Он жил в том же доме, на третьем этаже. Пенсионер, в прошлом директор школы, внешне довольно странный, с пронзительным взглядом и прической в стиле Альберта Эйнштейна. Не зная французского и лишь просматривая газеты, Авраам Авраам понял, что бывшие ученики и коллеги рассказывали всякие шокирующие подробности про эксцентричность своего директора и про его странные повадки. Не был ли и этот арест чем-то вроде трюка, инспектор не знал. В залах заседаний штаб-квартиры Брюссельской полиции демонстрировались бесконечные чертежи, относящиеся к разным периодам постройки дома убитой, воздвигнутого в начале двадцатого века, и он решил, что полиция может искать боковые выходы, возможно, когда-то заблокированные – видимо, следователи считали, что напавший (или напавшие) на Иоганну вытащил ее из квартиры или из дома не через главный вход. Директор находился под арестом до утра субботы, а затем был задержан другой сосед, голландец лет тридцати с хвостиком, безработный, приехавший в Брюссель несколько лет назад. Вероятно, он-то и был убийцей. В последнем разговоре с Авраамом по телефону Жан-Марк Каро назвал этого соседа психопатом.

Илана вернулась в кабинет успокоенная и улыбающаяся и сразу вмешалась в разговор:

– Я что, пропустила рассказ?

– Но как они на него вышли? – поинтересовался Маалюль.

– Честно говоря, не знаю, – признался Авраам. – Может, с помощью ее чулка.

– Какого еще чулка?

– Тело было обнаружено без чулка. Шерстяного, розового. Они по поводу этого чулка просто сходили с ума. Почему, я не понял. Все были уверены, что именно чулок и выведет их на убийцу. Поди знай, может, так оно и случилось. Вечером я позвоню Жан-Марку, поблагодарить его за гостеприимство, – и спрошу, нашелся ли чулок.

Напряжение слегка разрядилось, и они вернулись к делам. Илана завершила заседание.

– Прежде всего я прошу всех успокоиться. Как я уже говорила, тут нет критики в чей-то адрес, и я не хочу, чтобы нечто подобное легло тенью на расследование. Договорились? Мы не делаем выводов и не отбрасываем никаких версий. Дождемся результатов из лаборатории и поглядим, есть ли что-то, над чем стоит поработать. Кроме того, продолжим искать свидетелей, видевших, как выбросили этот ранец. Эяль, я хочу, чтобы ты продолжил рыть в этом направлении. Ави, ты пригласишь родителей Офера на дополнительную беседу и попытаешься деликатненько проверить их версию; посмотришь, нет ли там противоречий, чего-то, что попахивает замалчиванием или желанием запутать следы. Но я не хочу дать им почувствовать, что мы сомневаемся в их показаниях, так что делай все очень тонко. Мне важно, чтобы ты провел с ними дополнительные дознания, хорошо? Принимаешь? Если хочешь, останься на пару минут, и мы поразмыслим вместе над стратегией этого расследования. Есть еще направления, которые мы хотим проверить?

Шрапштейн и Маалюль промолчали. А когда все уже встали, чтобы уйти, Авраам Авраам вдруг сказал:

– Да. Думаю, мы еще не закончили с опросом соседа, учителя английского, Зеева Авни. Он позвонил мне в четверг в Брюссель и попросил о дополнительной встрече. Возникло ощущение, что мужик нервничает. Он сказал, что хочет сообщить сведения, не связанные с этим расследованием, но уперся, что беседовать хочет только со мной. Такое чувство, что ему хочется поговорить и что ему есть что сказать помимо того, что он уже нам сообщил.

– Я тоже считаю, что это направление стоит проверить, – сказал Элиягу, а Авраам добавил:

– Мне чутье подсказывает, что его участие в этой истории больше того, что он рассказал, и если мы будем делать прослушку, его бы я тоже послушал.

– Ну так поговори с ним, что за проблема? Когда он приедет в участок?

– Нужно ему позвонить. Я приглашу его на сегодня или, может, на завтра, на утро.

Илана выглядела теперь какой-то другой, и Авраам Авраам спросил себя, с кем и о чем она говорила по телефону.

– Я не хочу никаких столкновений между двумя направлениями, – заявила она. – И у нас достаточно оборудования, чтобы подключиться к любому, кого мы посчитаем нужным для расследования.

По пути домой инспектор заскочил в участок и взял из своего кабинета папку с делом. Оттуда поехал на улицу Гистадрут и припарковался чуть поодаль от дома родителей Офера, на другой стороне улицы. Некоторое время он сидел в машине и ждал.