Читать книгу 📗 "Прощай Атлантида - Фреймане Валентина"
Так он ушел из нашей жизни. Позже я слышала, что Экка Ионовна нашла какую-то родию и вернулась в Финляндию, а Жан отправился в Париж и там начал работать в киноотрасли, став героем сплетен в связи с бурными страстями между ним и французской кинозвездой Вивиан Романс, потом какое-то время он жил и снимал фильмы в Египте. Позже его след для меня был потерян.
Однако в моей памяти благодаря Жану сохранился один приятный эпизод из того времени, когда я уже готовилась стать барышней. Еще я по-настоящему ею не была, вряд ли мне тогда было больше двенадцати лет, значит, Жану — около двадцати. Он вполне догадывался, что мне нравится, и однажды я получила приглашение на вечерний спектакль. В Берлине было два больших театра варьете — У/тЬег-дагЬеп и 8са1а. В театре 8са1а пел даже Беньямино Джильи (СгдИ), на этот концерт я ходила с родителями, а с Жаном провела незабываемый вечер в Винтергаргене, где выступал известный музыкальный клоун, классик цирка Грок. Помню его артистизм и мастерство, когда он играл разом на нескольких инструментах. Но вечер мне запомнился не поэтому. Незабываемым было ощущение, что впервые в жизни я вышла в свет в сопровождении молодого человека, совсем как взрослая барышня, — не рассказать, как я была горда!
Новые жильцы и обедающие в пансионе фрау Бергфельд появились на рубеже и в начале тридцатых годов, когда в Германии звуковое кино окончательно вытеснило немые фильмы. Германия после США была второй звуковой кинодержавой в мире. В Америке звуковую аппаратуру патентовали и внедряли начиная со второй половины 1927 года, а в 1928 году уже выпускали один за другим звуковые фильмы. В том же году в Германии также началось производство звуковых фильмов. Зато во Франции, на большой студии фильмов в пригороде Парижа Жуанвиль еще долго не было звуковой аппаратуры, поэтому первые французские звуковые фильмы озвучивали в Берлине на студии в Бабельсберге. Так, между прочим, в Бабельсберге была оснащена звуком и первая звуковая картина Рене Клера Под крышами Парижа. Все это широко и увлеченно обсуждалось и на улице Мейнеке.
В переходный период от немого к звуковому кино происходил еще один интересный процесс, о котором сейчас знают в основном только те, кто занимается историей киноискусства. А именно — еще года три-четыре не было возможности произвести так называемую синхронизацию, то есть озвучивание уже снятых фильмов на другие языки. Для того, чтобы популярные кинокартины показывать в других странах, снимали версии фильма на нескольких языках. Обычно — немецкие, французские и английские. Происходило это таким образом: по сценарию готового немецкого фильма, в тех же декорациях, с той же музыкой, с переводом текста на другой язык, фильм снимали заново. Попадались актеры, которые знали требуемый язык, их тоже переснимали. Если же этой возможности не было, ангажировали актеров из соответствующей страны. Все это могла себе позволить только Ь'Р'А, для других фирм языковые версии были не по карману. Версия на другом языке создавалась только при полной уверенности в том, что это будет кассовый фильм. Так в Бабельсберге несколько лет подряд вереницу немецких фильмов параллельно снимали и во французской, и в английской версии, так как англичане тоже медлили с внедрением новой аппаратуры. Были немецкие актеры, которые свободно владели одним из этих языков, реже — обоими. К примеру, любимая звезда немецкого музыкального кино Лилиан Харвей сама играла и во французских и в английских вариантах, только с разными партнерами. Не в последнюю очередь и эго было причиной ее исключительной популярности во всей Европе. Ее неизменным партнером в немецких фильмах был популярный и в Латвии Вилли Фрич (ИЧ11у РгИзск), во фран цузских же вариантах в амплуа героя-любовника вместе с ней постоянно снимался молодой красивый актер Анри Тара (Непгг Сага1). В своих звуковых фильмах во всех трех вариантах также играла только Ольга Чехова, а Рената Мюллер и Конрад Фейдт — в английских вариантах.
Поскольку уже в возрасте девяти-десяти лет я серьезно увлекалась кино и хотела понять его особенности, я старалась посмотреть оба варианта фильмов; сделать это можно было лишь на самой киностудии, — до берлинских кинотеатров, естественно, доходил только немецкоязычный.
Зрители в Латвии получали всегда оригинальный, немецкий вариант, ибо немецкий, как и русский язык, в то время знали почти все.
Таким образом в те три-четыре года, пока на студиях ПРА шли съемки многоязычных вариантов, в Берлине появился ряд известных французских актеров, и кто-то из них всегда жил в пансионе фрау Бергфельд. Там я и знакомилась с ними. К числу самых знаменитых принадлежала Аннабелла, вскоре приглашенная в Голливуд. С ней был ее второй муж Жан Мюра {Мига!,), но и первого, Альбера Прежана (Рщеап), время от времени приезжая в гости, я знала по фильму Рене Клера Под крышами Парижа. Поэтому мне, конечно, было очень интересно из киножурналов позже узнать о ее третьем, голливудском браке с любимцем публики Тироном Пауэром (в Латвии писали Тайрон), с которым она познакомилась на съемках американского боевика Суэц. Аннабелла и Жан Мюра были из тех немногих, кто на меня не обращал ни малейшего внимания, и это меня задевало. Я уже могла оценить, что Жан Мюра мужчина весьма импозантный, но какой задавала — в упор меня не видит! В пятидесятые годы в Риге я снова увидела его на экране в картине Сильные мира сего с Жаном Габеном. Мюра, уже в солидном возрасте, выглядел и спустя три десятилетия мужчиной статным и при вле нательным.
В отличие от этих двух, со мной и моим верным Павликом — теперь уже очкастым гимназистом — в пансионе с удовольствием занимался молоденький, худенький французский парень, внешне, по-моему, так себе, зато очень веселый, остроумный и всегда полный азарта, сегодня я бы сказала — артистичный. Он нас с Паулем просто очаровал: шутил, жонглировал и показывал волшебные фокусы, учил нас разным песенкам и глупостям. Он подарил мне несколько своих фотографий с возвышенными посвящениями, я в Риге ими могла похвастаться. Имя этого юноши было Пьер Брассер (Вгаззеиг), вскоре он стал одним из самых знаменитых французских актеров театра и кино.
В течение тех лет в гости приходили и другие, но запомнились по-настоящему лишь те, кто обращал на меня внимание. К родителям в гости приходил, например, Осип Рунич, звезда русского дореволюционного немого кино, один из партнёров Веры Холодной в знаменитых мелодрамах. Он жил в эмиграции в Берлине, снимался в немецких немых картинах. Всегда элегантный красавец, великолепно умевший носить фрак. Кажется, у Рунича были родственники в Риге, во всяком случае, мы его встречали и там. В Риге он иногда выступал в Русской драме и, будучи евреем, играл также и на идиш в Еврейском театре на улице Сколас. Я была совершенно потрясена, когда сравнительно недавно в Берлине, па просмотре знаменитых немых лент, увидела Рунича в фильме 1923 года Дантон. Какое разочарование! Он играл ужасно, применяя все худшие штампы пантомимы. Даже представить невозможно, что несколько десятилетий тому назад это был всеми обожаемый кумир экрана.
Так естественным путем кино со своими проблемами, о которых я слышала краем уха, со своими персонажами, с которыми я ежедневно сталкивалась, стабильно вошло в мою жизнь. И этот интерес, со временем распространившийся и на театр, больше не оставлял меня.
К тридцатым годам относится случай из сферы деятельности отца, привлекший мое внимание как сюжет, пригодный для приключенческого жанра. Если во мне и сохранялись какие-то иллюзии насчет мира бизнеса, они развеялись. Отец, как уже упоминалось, на темы своего профессионального опыта не распространялся и тем более не касался сведений, составлявших тайну его клиентов; из прочих же событий он рассказывал разве о тех, которые в домашнем кругу могли быть занятными или поучительными. Случай относится ко времени, когда разгоралась гражданская война в Испании и исход ее был непредсказуем, а в Германии к власти уже пришел Гитлер. Как бы чужд ни был для меня мир политики, в этом вопросе у меня была четкая позиция. Мои симпатии целиком принадлежали законно избранному республиканскому правительству Испании. Его противников, фалангистов генерала Франко, вооружали и поддерживали их собратья, фашисты Германии и Италии. Тут собственно и размышлять было не о чем: против этих сил объединялись люди самых разных взглядов, надо было защитить от смертельной угрозы человеческие и гражданские свободы, демократические права. Из Латвии гоже отправлялись добровольцы для поддержки республиканцев Испании. Хотя среди них были люди несхожих воззрений, к примеру, коммунисты, к которым у нас дома особых симпатий не испытывали, я запомнила, что есть крайние ситуации, когда такое единение необходимо. Из маминой родни на испанский фронт тоже уехал один парень, чтобы вступить в Интернациональную бригаду, причем он вовсе не был коммунистом. Этим Максом, который мог бы устроиться в теплом местечке под крылышком богатого отца, я в тот момент восхищалась от всей души. Он ведь поступил точно гак же, как уважаемый мной писатель Хемингуэй. Между прочим, уже тогда до нас доходили слухи о двуличной позиции СССР в этой борьбе. Да, советские официальные представители и пресса громогласно призывали к поддержке республиканцев, да, в Испании в составе интербригад храбро сражались добровольцы из Советского Союза, а между тем этих самых героев по возвращении на родину ожидали арест, заключение, смерть. Впоследствии все подтвердилось. После возвращения из Испании был осужден "за шпионаж" и расстрелян знаменитый журналист того времени Михаил Кольцов, с которым мои родители за границей случайно познакомились на каком-то приеме и потому особенно болезненно восприняли известие о его гибели. Такова была историческая реальность.
