Читать книгу 📗 "Прощай Атлантида - Фреймане Валентина"
Честно признаюсь, прошедшие века, история и литература со своими бесчисленными сюжетами в то время увлекали меня по-прежнему больше, чем актуальная политика и проблемы общества. Странным образом у меня не было чувства, что это моя действительность и что она касается меня лично. Неосознанное, но непоколебимое чувство безопасности и неуязвимости, столь благодатное для моего детства, создало как бы стеклянную стену между мной и все более угрожающим, сотрясаемым противоречиями и конфликтами реальным миром.
В то время, когда гражданская война в Испании только начиналась, отцу предложили гонорар в десять тысяч фунтов стерлингов (сумму по тем временам огромную, к тому же это был бы только аванс!) для того, чтобы он безукоризненно юридически оформил крупную многоступенчатую международную сделку с учетом валюты и законодательства нескольких стран. Лишь бегло ознакомившись с предложением, отец от него отказался, хотя при переезде в Ригу деньги нам бы очень пригодились. Слышала, как он сказал матери: "Дело нечисто". О дальнейшем он знал и рассказал нам лишь как сторонний наблюдатель.
Итак, трос дельцов — из Брюсселя, Парижа и Риги — решили гражданскую войну в Испании использовать в целях выгодной торговли оружием. Надо было, закупив оружие в Чехословакии, доставить его в средиземноморский порт (если не ошибаюсь, в Геную), погрузить в нанятое там судно и везти в Испанию. Конечно, для юриста тут было немало работы. Груз должен был пересечь несколько стран, плюс еще фрахт корабля, наем экипажа и многое другое. Самым пикантным было то, что этим трем господам удалось втихую заключить договор с обеими сторонами — один и тот же груз оружия предлагался и республиканцам, и фалангистам, не без внушительного аванса с обеих сторон. Вначале все шло как по маслу: доверху нагруженное судно вошло в воды Средиземного моря. Отец сказал, что ему сообщили об этом по секрету, и он сам гадал, кому же его отвезут. Но и он не мог предугадать дальнейшего. Внезапно, неизвестно почему и как, невдалеке от берегов Испании судно потерпело крушение и затонуло. Там, на дне Средиземного моря, оно лежит и по сей день, и вопрос, кому все-таки предназначалось оружие, утонул вместе с ним. Обошлось без человеческих жертв, так как все спасательные шлюпки были заранее не только наготове, но и заполнены людьми, все добрались до берега. Корабль был застрахован на круглую сумму, и владельцы никаких убытков не потерпели, скорее наоборот. Но отец, рассказывая об этой афере, кратко добавил, что, по его мнению, на судне вообще не было никакого оружия. Где и кому оно до того было тайно продано, так и останется одной из загадок истории. Конечно, афера такого размаха прошла гладко еще и потому, что в Европе все уже начало разваливаться и рушиться. Гражданская война в Испании завершилась. Франко победил с помощью немецкой и итальянской авиации, Гитлер занял Чехословакию, все концы были спрятаны в воду. На этот раз и в буквальном смысле. Трое компаньонов заработали фантастическую сумму, — хорошо еще, что позаботились о безопасности людей. Они не были убийцами, эти трое, всего лишь жуликами мирового масштаба.
Признаю со стыдом, что всю эту историю в первую очередь восприняла как криминальный роман или сценарий фильма. Слава Богу, отец ко всему этому был непричастен, а цинизм и криминальную энергию не известных мне ловкачей можно было счесть ио-своему забавными. Из этого могла бы получиться неплохая приключенческая сатира. Тогдашний политический расклад в Европе, подлинные судьбы стран п людей, на фоне которых выстраивалась интрига, мне все еще не казались реальностью, имеющей какое-либо отношение к моей жизни.
НАЧАЛАСЬ ШКОЛА
Ходить и первый класс я начала в Берлине. Учебный материал — читать, считать, писать — я освоила уже дома. Все, что относилось к моей учебе, было, главным образом, в ведении отца. В соответствии с его представлениями об образовании я тогда же частным образом начала учить латынь — задолго до того, как она была предусмотрена в школах.
В возрасте неполных семи лет меня отдали в первый класс экспериментальной частной школы профессора Йенсена. Эго не было обычное учебное заведение. Уже внешне — комфортабельная вилла в зеленом пригороде Берлина ЗсМасЫетес недалеко от озера, где в частных особняках жили состоятельные люди. Из центра города ехать надо было довольно далеко. За мной тогда присматривала гувернантка француженка (точнее — швейцарка). Она возила меня туда на такси, а иногда мы добирались на Ь’-Вакп — берлинском метро и на автобусе. Поездки в демократических транспортных средствах меня особенно радовали: чувствовать вокруг чужих людей, наблюдать за ними и фантазировать было так увлекательно! Гувернантка, ожидая окончания моих занятий, прогуливалась или сидела с книгой в парке.
Странным образом об этой школе я не сохранила почти никаких воспоминаний. Насколько ярко помню пестрое общество в доме фрау Бергфельд, десятки людей, встреченных там, и множество других берлинцев — служащих, портних, шоферов, продавщиц, — настолько же учителя и
одноклассники этой школы нс оставили никаких следов в моей памяти. Мне не хотелось дружить ни с кем из них. В Берлине я по-прежнему водила дружбу лишь с двумя детьми — Штеффи, мама которой работала в универмаге, и, конечно, с Паулем.
В школе профессора Йенсена испытывали какие-то новейшие педагогические методы, смысл которых для меня так и не прояснился. И впоследствии я не пыталась выяснить, какие нововведения в теории воспитания были тогда в моде. Зато необычные приемы обучения освежали содержание уроков, в котором для меня чаще всего не было ничего нового. Нам не нужно было так долго и старательно выводить в тетрадях разные закорючки, так как умение читать, писать и считать в детские головы пытались внедрить при помощи звука и ритма. В классе мы орудовали разными музыкальными инструментами, например, во время счета били в барабан, и даже правила грамматики учитель связывал со звуками фортепьяно, скрипки и арфы. Это хотя бы развлекало. Весной и осенью, когда было не слишком прохладно, уроки проводили в саду. Никогда потом в своей жизни я не слышала и не читала о таком методе. И сама школа тоже осталась в памяти как сгусток тумана.
Во втором полугодии второго класса я уже училась в Риге.
Именно тогда наша жизнь в корне переменилась. В конце 1929 года весь капиталистический мир был потрясен великой депрессией, кризисом. Лично мы по-настоящему его ощутили год спустя. Моему отцу, деятельность которого была связана с международными банками, биржей и крупными корпорациями, почти не предлагали новых договоров. Вдруг оказалось, что придется жестко и безжалостно подсчитывать расходы. Вместо двух апартаментов мы могли себе позволить только один, не по карману теперь были и французская гувернантка, и дорогая частная школа. И тогда
решено было перевести меня в рижскую школу. Родители могли не тревожиться: в Риге меня ждали заботы бабушки, большая, красивая комната в квартире маминых родителей. [3 Риге наймут немецкую гувернантку, это дешевле и проще. В сущности в моей жизни ничего особо не менялось — я всегда курсировала между Ригой и Берлином. Только до того я жила в Берлине с родителями и ездила в Ригу в гости к дедушке с бабушкой, теперь будет наоборот.
Отец для моего дальнейшего образования выбрал немецкую школу с хорошей репутацией — так называемую Лютершколу. Это было частное двухступенчатое учебное заведение для девочек, состоявшее из Немецкой начальной школы и гимназии имени Лютера; руководство и состав учителей были общими. Кстати, выбор у нас был. В Латвии с ее последовательно демократическими законами, наряду со школами с латышским языком обучения, которые, понятно, преобладали, национальные меньшинства с достаточной численностью — немецкое, русское, еврейское, польское — располагали школами на родном языке с очень основательным изучением латышского, значит, государственного языка. В этом смысле Латвия и Эстония считались образцом — до середины тридцатых семьи могли свободно выбирать, в какой школе будет учиться их ребенок, что отвечало принципу культурной автономии в рамках национального государства. Во времена Ульманиса приняли новый закон об образовании, в котором было определено обязательное образование или в школе своего национального меньшинства, или в латышской.
