Читать книгу 📗 "No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Пельисер Франсиско Мероньо"

— Как вас кормят?

— Очень хорошо. После лагеря нам кажется, будто мы никогда так раньше не ели.

Мы были благодарны французским коммунистам за заботу и помощь. Они приносили нам одежду, обувь, лекарства. Но Ариас буквально изнывал от нетерпения и все повторял:

— Скорее бы поехать в Советский Союз!..

Из Франции мы плыли на советском пароходе «Мария Ульянова». За период плавания немного отдохнули, далеко позади остались все ужасы лагеря для интернированных испанских республиканцев. В Советском Союзе нас поместили в санаторий. Проходили дни за днями, постепенно отодвигая на второй план войну, воздушные тревоги, голод, болезни и ранения, которые мы получали в воздушных сражениях. Мы начинали новую жизнь среди друзей — советских людей.

Помню, мы, как всегда вместе, вышли из кино. Шедший впереди нас Исидоро повернулся к нам и сказал:

— Слышали, к нам должны приехать представители советских профсоюзов?

— Да, а зачем?

— Кто-то мне говорил, что они привезут списки, в которых указано, где кто из нас будет работать.

— Вот и хорошо! Куда направят, там и будем работать! — заметил Браво.

В июне 1939 года, после месячного отдыха в санатории под Харьковом, нас группами направляли на работу на различные предприятия Москвы и Харькова, Одессы и Тбилиси. Через два дня после встречи с представителями профсоюзов мы выехали по месту назначения. А уже через несколько дней после прибытия нашей группы в Москву начались занятия по русскому языку. Пока на занятиях присутствовали не все. Некоторые надеялись научиться говорить по-русски на практике — на работе, на улице, в магазинах. Однако они глубоко заблуждались. Необходимы были регулярные занятия. Многие звуки в русском языке, например «ж» и «з», нам, особенно андалузцам, давались с большим трудом. Наша учительница Мария Ивановна стремилась к тому, чтобы мы не просто заучивали слова, а понимали правила спряжения и склонения, запоминали больше синонимов, так как без их знания мы в разговоре часто попадали впросак.

Сначала мы, «москвичи», работали на конвейере автомобильного завода имени Сталина, затем в цехе по ремонту бракованных моторов.

— Послушай, Ривас! У тебя ведь золотые руки авиамеханика! Изобрети что-нибудь для быстрого извлечения этой проклятой шестеренки из коробки передач! — сказали мы как-то своему земляку — известному в нашей среде рационализатору.

Через неделю Ривас и в самом деле принес свой «извлекатель шестеренок». С его помощью мы стали ремонтировать в три раза больше моторов, чем раньше. А на четвертый день нашей работы по-новому в цехе появилась делегация: начальник цеха товарищ Твердохлебов, главный механик Мамедов, представитель местного комитета профсоюза, фотограф, инженер-экономист и девушка из отдела технического контроля.

Товарищ Твердохлебов сказал: «Поздравляем вас с успехом!» — и крепко пожал всем руки.

— Большое спасибо!

— Встаньте, пожалуйста, вот сюда, чтобы в глубине были видны моторы...

Нас сфотографировали: несколько раз всю группу и отдельно Риваса с его «извлекателем». А в обеденный перерыв мы гурьбой направились в столовую, довольные своими трудовыми успехами.

— Что будем сегодня есть? Надо же отметить наш успех!

— Возьмем все самое лучшее!

Пока другие готовили столовые приборы, я просмотрел меню. И вот оно — наказание за плохую учебу на курсах русского языка!

— Знаете, что сегодня будем есть? — сказал я остальным. — «Голубцы»! Видите? Жареные «голубцы» с подливкой и рисом.

— Давай, иди заказывай жареных голубей, по две порции на каждого, — и пиво!

— В столовой не продают пиво, здесь есть квас.

— А что это?

— Что-то похожее на кока-колу; немного ударяет в голову, если голова, конечно, слабая.

— Давай квас!

Через несколько минут девушка-официантка поставила вам на стол наши голубцы.

— Послушай, девушка, я заказывал в соусе «голубцы» жареные!

— Да, это и есть то самое!

Вся наша компания с удивлением и возмущением взглянула на меня.

— Братцы! Вы уж меня извините! Я ведь не знал, что «голубцы» — это не жареные голуби, а листья капусты с начинкой. Может, внутри там кусочки жареных голубей, а? Давайте попробуем?

Мы все с удовольствием съели по две порции «голубцов», а затем вернулись в цех. Настроение у нас еще больше поднялось, когда мы узнали, что Ривас за свое изобретение получит премию, а фотографии остальных, как передовиков труда, будут вывешены на Доске почета. Работая вместе с советскими людьми, мы старались внести свой посильный вклад в их созидательный труд и в эти дни почувствовали себя по-настоящему счастливыми. Вместе с нами в то время работал и Хосе Паскуаль Сантамария, мой товарищ, который через несколько лет погиб в жестоком бою в небе Сталинграда...

Я помню, как мы впервые познакомились с русскими морозами. Мы только начали работать на автомобильном заводе в Москве. Мороз тогда нам показался какой-то катастрофой, которую невозможно пережить. Это была первая зима для испанцев, приехавших в СССР. Мы вышли на улицу с завода в полном молчании. Было без пяти минут час — конец второй смены на заводе. На остановке трамвая мы встретили Бланча и Роденаса.

— Что случилось? Не ходят трамваи?

— Похоже, что так. У людей уже есть опыт: раз они

идут пешком, значит, трамвая не будет. Посмотри, сколько снега! Все пути замело!

Снега действительно было на полметра, а то и больше.

— Всего десяток трамвайных остановок! — пытался успокоить нас Паскуаль. — Всего пять километров до дома!

И мы пошли, подняв воротники, засунув руки в карманы и напевая популярную в те времена песенку: «Тучи над городом встали...»

Замерзли мы так, что, казалось, не отогреемся вообще. Многие потом говорили, что и одной такой зимы мы не выдержим. Выдержали, привыкли и даже полюбили русскую зиму с ее ядреными морозами и пушистым снегом...

* * *

У других испанских летчиков судьба сложилась иначе. Еще когда в Испании продолжалась война, в летной школе в Кировабаде, где обучали летному делу испанских юношей, были прекращены все полеты. Каталонию уже захватили фашисты; в руках республиканцев оставалась еще центральная часть страны, однако прибыл приказ о прекращении полетов. Курсанты четвертого выпуска научились тогда летать лишь на У-2.

— Что нас ждет? — спрашивал старший группы испанских курсантов лейтенант Хуан Капдевилья комиссара школы полковника Мирова.

— Мы занимаемся этим вопросом, и на днях он, вероятно, будет решен.

— Пожалуйста, полковник, — попросил Доминго Бонилья, заместитель Капдевильи. — Решите его

поскорее! Наши ребята очень волнуются, поползли различные слухи, а это хуже всего.

В один из весенних дней комиссар собрал во дворе школы двести курсантов.

— Товарищи! — начал он свое выступление, обращаясь к курсантам, которые смотрели на него с тревогой. Голос их комиссара сегодня звучал гораздо строже, чем обычно. Все напряженно ждали, что он скажет о положении в Испании. — Война в Испании закончилась поражением республиканцев, но это временное поражение, потому что нельзя окончательно победить народ, который три года мужественно боролся с фашизмом. Придет день, и народ Испании порвет цепи и снова обретет свободу! Вы, товарищи, не должны падать духом. Получен приказ прекратить занятия в школе. Вы молоды, и вам предоставляется свобода выбора: вы можете остаться жить и работать в Советском Союзе, где вы будете полноправными гражданами, однако тот, кто хочет вернуться в Испанию, может это сделать, препятствий этому не будет. И хотя у нас с Испанией нет теперь дипломатических отношений, возвращение можно осуществить через третьи страны...

За несколько минут все было сказано. Полковник Миров медленно сошел с трибуны. Курсанты молча проводили его взглядами. Для него эта речь была тяжким испытанием. И сам он как-то сразу постарел и грузной походкой отошел от трибуны. Таким раньше комиссара не видели.

То, что курсанты услышали от Мирова, их глубоко потрясло. Все молчали, пытаясь осмыслить свое новое положение. Это было крушением их надежд. А ведь они мечтали стать пилотами, чтобы, вернувшись в Испанию, сражаться с фашизмом. После митинга все ходили растерянные; разговоры и споры обрывались на полуслове...