Читать книгу 📗 "Сотник (СИ) - Вязовский Алексей"
— Вероломство у них в крови, обман не постыден, корыстолюбие безмерно, и ничего нет священного. На Коране клялись! Как с ними дальше управляться? — грустно подытожил Дюжа результаты своего расследования.
«Если бы этого заговора не было, — подумал я, — его нужно было бы выдумать. Перед нашим уходом из Хивы такая чистка будет очень кстати!»
Прибыл разбуженный Платов, оценил масштаб бедствия, тут же сообразив, что произведенные аресты создадут вакуум власти, который непонятно кем заполнять. Распорядился отделить духовенство от светских чиновников и уединился с верхушкой улемов в одной из комнат дома Юсуф-Аги. Результат его ночных бдений я мог сейчас наблюдать в куринишханы — на плитах перед ханским троном валялись преимущественно военные и гражданские чины. Всех их ждали мучительная смерть и конфискация имущества, высылка семей в горы на рудники и полное забвение рода конграт, а нашего войскового казначея — несколько дней напряженной работы по описи и распределению отнятого добра. Только у одного девон-беги, сборщика налогов, обнаружилось ценностей на почти миллион бухарских танга (2).
Пока Мамаш-хан, нещадно потея под пятью халатами, творил свое немудрящее правосудие с единственно возможным приговором — на кол, на кол, на кол, — Платов продолжал обрабатывать хивинских улемов. Они не отличались ученостью, как бухарские, но и не были заносчивы и надменны. Многие из них от всей души стремились, насколько возможно, просветить своих соотечественников и смягчить грубость их воинственного нрава. В общем, наш атаман решил сформировать новое правительство из тех, кто раньше стоял на низшей ступеньке государственного аппарата — из ахундов, профессоров и учителей начальных школ. Никто не брался предсказать, и я в том числе, выйдет ли из этого какой-то толк или нас ждет новый заговор. Только уже похитрее первого.
К полудню все закончилось, государственный переворот состоялся, но вовсе не тот, на который рассчитывали заговорщики. Как по мне, воздух в Хиве стал заметно чище — в переносном смысле, конечно, ибо на улицах как пованивало, так и продолжало смердить.
— Мамаш-хан, — улучил я минуту для совета своему бывшему проводнику, — ты бы назначил какого-нибудь визира следить за городской чистотой.
— Мой лучший друг, вашбродь, — ответствовал мне хан, хитро щуря по привычке глаза, — ценю твой совет, как от ата. Вонять плохо, умирать мне совсем худо. Зачем урус-сардар себе забрал?
Киргиз матерел на глазах — куда только девался скромный бек с непомерными амбициями? И вопрос он задал не в бровь, а в глаз: с его охраной нужно было срочно что-то придумать, приданный ему конвой из казаков — скорее для форса, чем толковые бодигарды. Между прочим, пулю со стеклом мы так и не нашли, куда подевалась, так и не выяснили. Но ребят, уже прижившихся в моей сотне, я никому не отдам.
— Эээ… Кажется меня атаман зовет, — поспешил я свернуть разговор и ретироваться.
Оказалось, сам того не подозревая, угадал. Не успел заглянуть в комнаты атамана, из которых выходили озабоченные муфтии и улемы, как получил поручение.
— После обеда прием бухарских послов устроим. Подготовь там все, что нужно.
* * *
Кто бы мне рассказал, как нужно принимать послов, тем более при восточном дворе. Обязанности местного министра иностранных дел выполнял по совместительству мехтер, которого уже определили на кол. Как-то мне было не комильфо подходить к страдающему от боли человеку и расспрашивать его о тонкостях дипломатического протокола. Честно сказать, я даже уже пожалел, что не выбил у Платова решения ограничиться арестом заговорщиков и помещением их в местную тюрьму. Восточные нравы с колами надо смягчать — наблюдать жестокие мучения мехтера и других заговорщиков было тяжело.
Пришлось возвращаться к Мамаш-хану в надежде, что он хоть что-то знает.
— Если бы послы были от туркемнов или киргизов, — задумался повелитель Хивы, — можно было бы их в юрте принять. Ее для такого случая и держат в куринишханы. Но бухарцы другое дело. Эх, знал бы заранее, лучше бы эту отрыжку старого верблюда, мехтера, в землю закопал. Могли бы расспросить…
Примерно так мне изложил хан на ломанном русском языке наше затруднение. К моему облегчению, тут же нашелся выход. Мы сидели с ним в его покоях и лакомились домлямой — томленой в собственном соку бараниной с большим количеством овощей, запивая ее образовавшимся в процессе тушения бульоном. Блюдо было поистине ханским, отрываться от еды не очень-то и хотелось, но тут нам на помощь пришел ошпаз, гаремный «официант». Он нам присоветовал расспросить эшик огаси или «привратника» ханских покоев. Слугу призвали к ответу.
Как я и ожидал, на нас вывалили кучу мелких подробностей, да вот незадача: все опять сводилось к мехтеру. Он должен был проверить указ с печатью от эмира, подтверждающего полномочия посольства, потом ввести гостей в зал приемов, доложив о цели их прибытия. Затем приходил черед подарков. Если хан был доволен, он отвечал: «Посол, ты жив и здоров? Твой приход честь для меня». Такая формулировка служила сигналом для начала переговоров.
— Полковник Дюжа нам мехтером послужит, — рассмеялся я. — Послы у него как бы под арестом. Вот он их и приведет.
Примерно так все и вышло.
Хан вновь восседал на своем «троне» перед куринишханы, выполнявшего теперь роль не зала судебных заседаний, а зала приемов. По периметру площади выстроились казаки с обнаженными саблями и десяток киргизов, где-то набранных Мамашем. Справа от кресла стояли Платов при всех регалиях и генералы, слева — уцелевшие после разгрома заговора верховные улемы. Где-то неподалеку орали посаженные на кол заговорщики — этакий средневековый вариант оркестра Почетного караула (3).
Появился Дюжа и, слегка дурачась, объявил:
— Послы бухарские!
— Проси! — буркнул Платов, не обращая внимания на Мамаш-хана.
Привели троицу посланников.
Ночью я не особо их разглядывал, теперь же мог рассмотреть в подробностях. Парочка в расшитых шелковых халатах походила на смесков, результат смешения татарской и персидской крови. Широкоскулые, жидкобородые, они обладали одновременно чувственными губами и выразительными глазами навыкат. Третий был другим. С густой черной бородой и хищным носом-клювом, смуглый, он скорее походил на пуштуна, на которых я в свое время насмотрелся. Такой же колючий взгляд из-под бровей — опасный тип, старавшийся держаться в тени остальных бухарцев. Но без особого успеха. Он даже чалму носил иную, не говоря уже о его выправке и несуетливых движениях, выдававших в нем бойца. Его представили как Медраим-Агу.
Послы передали подарки для хана — пачки халатов, шелковые ковры и несколько седел с богатой отделкой.
— Пусть говорят, чо надо! — махнул Платов рукой.
Бухарец — не Медраим-Ага, а другой — завел цветастую речь о вечной дружбе между ханством и эмиратом, о замечательных изменениях в политическом устройстве Хивы, которое поспособствует пресечению хищничества на караванных путях, о пользе от изгнания туркменов-разбойников, о долгих традициях добрососедства урусов и Бухары…
Атаман, постепенно наливаясь кровью, внимательно слушал это долгое выступление с множеством витиеватых выражений восторга, с экскурсами в историю, ссылками на священные тексты. Мне показалось, что он не только раздражен, но и порядком устал — давала себя знать бессонная ночь. Я быстро сбегал в его покои и притащил ему табурет. Глаза послов превратились в квадратные, когда рядом с «троном» появился стул без спинки и когда наш атаман, благодарно мне кивнув, на него уселся.
— Почему вас застигли в доме мятежника? — прервал бухарца Матвей Иванович, когда тот завел свою шарманку по второму кругу.
Посол не смутился. Он многозначительно улыбнулся, будто урус задал странный вопрос, ответ на который известен каждому.
— По заведенному церемониалу посланники, явившись в столицу сиятельного хана, прежде чем быть ему представлены, должны посетить первых лиц государства. Мехтер и накиб относятся к их числу. Мы вручили им подарки и свои грамоты.
