Читать книгу 📗 "Таких не берут в космонавты. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич"

Тюляев пожал плечами и сказал:

— Ну и что? Вы репетируйте все семь. Пусть уж тогда Ленка Зосимова и Клавдия Ивановна выберут лучшие.

Черепанов усмехнулся… но вдруг посмотрел на меня и сказал:

— Я согласен с Генкой. Какая разница: четыре или семь? Времени у нас полно. Песни клёвые. Это же будет не последний наш концерт? Ведь так? Кто его знает, может нам и все семь песен пригодятся.

Алексей дёрнул плечами.

— Смотри сам, Лёша, — ответил я. — Работать-то тебе.

Я передал Черепанову нотную тетрадь.

Тот пролистнул её, озадаченно кашлянул. Взглянул на Надю Степанову (та будто бы невзначай прикоснулась рукой к Лёшиному локтю) — выпрямил спину и махнул рукой.

Заявил:

— Справлюсь. Смогу. И не такое играл.

Иришка похлопала Алексея по плечу. Надя одарила Лёшу улыбкой.

Я снова повернулся к клавишам.

После новых песен я (по просьбе Черепанова) снова отыграл ставшую для нас едва ли не гимном композицию несуществующей пока группы «Манго-манго». Спели мы её хором. Причём, уже во втором куплете свой голос к нашим голосам присоединил и Генка Тюляев (его на это подбил Иришкин безмолвный призыв).

Поначалу Геннадий пел сковано.

Но уже третий припев он голосил вместе со всеми:

— Таких не берут в космонавты! Таких не берут в космонавты! Таких не берут в космонавты! Spaceman! Spaceman!..

После моего мини-концерта мы расселись в гостиной за столом.

Иришка напоила нас чаем и объяснила Геннадию, чем именно мы сейчас занимались после школы. Она продемонстрировала Тюляеву кучу непрочитанных писем. Улыбнулась, когда Генка при виде стопок пока нераспечатанных конвертов озадаченно охнул. Лукина пояснила Геннадию, что сам я «всю эту кучу» не разберу и до лета. Сообщила, что она, Надя и Лёша временно взвалили на себя роль моих помощников.

Иришка поинтересовалась у Тюляева, поучаствует ли он в этом нелёгком деле.

Генка пожал плечами и ответил:

— Помогу, конечно.

Лукина разъяснила Геннадию принцип, по которому мы делили прочитанную корреспонденцию.

— Вот в тот мешок мы складываем письма, где Васю просто хвалят, — сказала Иришка. — Вон там, на подоконнике, лежат письма от Васиных поклонниц. В них девчонки признаются Васе в любви. Мы пока не знаем, что с теми посланиями сделаем. Пусть мой брат сам это потом решит.

Лукина усмехнулась, стрельнула в меня глазами.

— Ещё мы придумали две группы для важных писем. Назвали их «Обязательно к прочтению» и «Желательно ознакомиться». Пока ни одного такого письма не прочли. Но ты имей в виду: если найдёшь что-то важное — отложи его в сторону и скажи нам.

— Что ты подразумеваешь под словом «важное»? — спросил Генка.

Иришка пожала плечами.

— Не знаю, — ответила она. — Наверное, это нечто такое, что Вася обязательно должен прочесть. Не просто похвалы и любовные послания от пионерок. Например… ну, я не знаю… например, письмо от Юрия Гагарина или от Леонида Утёсова.

Я заметил, как Надя и Лёша усмехнулись.

Генка с серьёзным видом кивнул.

— Понял, — сказал он. — Разберусь.

Читальню мы перенесли из спальни в гостиную. Лёша и Надя разместились плечо к плечу на диване, шуршали страницами, изредка обменивались фразами и улыбались друг другу. Я, Иришка и Генка уселись за стол, засыпали столешницу страницами из тетрадей и распечатанными конвертами.

«Здравствуй, Василий!..» — прочёл я начало очередного письма.

Пробежался взглядом по строкам. Сразу определил, что нашёл очередное «хвалебное» письмо. Написал его не очень друживший с грамматикой студент юридического факультета Ленинградского ордена Ленина государственного Университета имени А. А. Жданова. Информацию об этом студенте Эмма не нашла.

«…Удачи тебе, Василий!» — завершил своё послание студент.

Я спрятал письмо в конверт и положил его в кучку «Вася молодец». Заметил, как удивлённо вскинул брови Тюляев, сидевший по левую руку от моей двоюродной сестры. Наблюдал за тем, как Генка скользил взглядом по странице — его брови при этом уползали всё дальше на лоб.

Я взял в руки новое письмо. Но не распечатал его — следил за выражением Генкиного лица.

Тюляев прочёл письмо, хмыкнул.

Он поднял на меня глаза и сказал:

— По-моему, я нашёл.

— Что ты нашёл? — тут же спросила Иришка.

Она уронила на столешницу исписанные неразборчивым мелким почерком тетрадные страницы, над которыми вздыхала уже минут десять, если не все пятнадцать.

— Что там у вас? — подал голос Черепанов.

Геннадий поднял руку, показал нам письмо.

— Что там? — повторила Лёшин вопрос Иришка.

— В принципе, это письмо из группы «Вася молодец», — сказал Тюляев. — Вот только его автор…

Генка выдержал паузу.

— Юрий Гагарин? — спросил Черепанов.

Генка покачал головой.

— Нет, не Гагарин, — сказал он. — Заслуженный лётчик-испытатель СССР Юрий Гарнаев.

Тюляев показа мне листы бумаги и заверил:

— Здесь так написано.

Лёша и Надя соскочили с дивана, будто подброшенные пружинами. Подошли к столу.

— Что он написал? — спросил Алексей.

— Хвалит Василия, — сказал Тюляев.

— Ну, это понятно, — произнёс Лёша. — А что ещё?

Генка протянул Черепанову письмо и заявил:

— Сам прочти.

— Не, у меня дикция плохая. Лучше пусть Иришка.

Лёша указал пальцем на Лукину.

Тюляев вручил письмо моей двоюродной сестре.

Иришка бережно взяла в руки тетрадные листы, опустила на них взгляд.

— Здравствуй, Василий… — прочла она.

«Эмма, найди мне информацию о заслуженном лётчике-испытателе СССР Юрии Гарнаеве».

«Господин, Шульц, найдено…»

«Прочти мне статью из русскоязычной Википедии».

«Юрий Александрович Гарнаев родился семнадцатого декабря тысяча девятьсот семнадцатого года в городе Балашов. В тысяча девятьсот тридцать третьем году учился в Ленинграде на судомеханика, работал кочегаром на пароходе „Республика“. С тысяча девятьсот тридцать четвёртого года жил в посёлке Лопасня…»

Я слушал голос виртуальной помощницы, звучавший у меня в голове: Эмма перечисляла, где жил и работал Юрий Гарнаев.

Одновременно я прислушивался к голосу Иришки Лукиной, которая читала вслух письмо от лётчика-испытателя.

— … Смысл жизни там, где борьба и победа… — читала Лукина.

«…Двадцать первого августа тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года Юрию Гарнаеву присвоены звания „Герой Советского Союза“, — говорила Эмма, — и „Заслуженный лётчик-испытатель СССР“…»

В моей голове словосочетание «Юрий Гарнаев» переплелось со словами «Юрий Гагарин». Я понял, что это не случайно, лишь когда Эмма упомянула о состоявшемся в шестьдесят пятом году во французском Ле Бурже авиасалоне, в котором принимала участие советская делегация.

«Всё, Эмма, я вспомнил. Это тот лётчик, который был вместе с Гагариным на авиавыставке во Франции. Они дружили: Гагарин и Гарнаев. Я читал об этом. Гарнаев погиб на юге Франции при тушении лесных пожаров. Когда это случилось?»

«Юрий Александрович Гарнаев погиб шестого августа тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, — ответила виртуальная помощница, — в катастрофе вертолёта. Похоронен Юрий Гарнаев в Москве на Новодевичьем кладбище…»

«Это у вас он уже похоронен, — сказал я. — А у нас он ещё пишет хвалебные письма комсомольцу-герою. До августа шестьдесят седьмого ещё есть в запасе полтора года. Тот вертолёт пока не взлетел, Эмма. Да и пожары во Франции ещё не начались».

— … Не думаешь о неудаче, — читала Иришка. — Не веришь в неё. В этом — главное! Такая профессия…

Письма мы читали до возвращения с работы Иришкиных родителей.

Перед уходом Тюляев вручил мне клочок бумаги с рядом написанных чернилами цифр.

— Это номер моего домашнего телефона, — сказал он. — Звони, если вдруг… ну, ты сам понимаешь. Там за вашим домом на остановке таксофон есть. Я сам оттуда иногда домой названиваю.