Читать книгу 📗 "Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей"

— Не надо было лезть к девчонке! — буркнул я, и слова показались мне чужими, плоскими, не выражающими и сотой доли того, что творилось в душе. Хотелось сказать ему такое, чтобы ещё больше разорался, но я сдержался. — Не рыпайся, а то кровью истечёшь, и никто тебя не заштопает!

Поезд с последним вздохом замер, окончательно остановившись. И в этой внезапной, гробовой тишине сразу стало слышно всё: его хриплое, прерывистое дыхание, гулкую дробь сердца в ушах. В коридоре поднялась суматоха, застучали двери, послышались взволнованные голоса заспанных пассажиров. Чьё-то любопытное лицо возникло в дверном проёме, и следом раздался пронзительный, разрывающий душу женский визг, перешедший в отчаянный вопль:

— Убили-и-и-и!

В купе заглянули другие лица, бледные, испуганные, с расширенными от ужаса зрачками.

— Никто не мёртв, но милицию надо вызвать! — резко, почти по-командирски, бросил я, стараясь перекрыть нарастающий гам. — Эти трое собирались совершить преступление! Их надо в… поликлинику сдать, на опыты…

Что-то нервное, искажённое, заставило меня ляпнуть эту нелепицу. Хотел сказать «в милицию». Хотел! А сорвалось с языка эта фразочка из детской сказки, будто мозг, спасаясь от кошмара, искал хоть какую-то знакомую, пусть и нелепую, опору.

Покачивание окончательно стихло, и я, наконец, смог высвободить зажатую ногу. Я отполз в угол, прислонившись спиной к прохладной стенке, и машинально облизнул разбитую губу, почувствовав солоноватый вкус крови. Адреналин, что все это время жёг меня изнутри, как крепкий спирт, начал потихоньку отступать. На освобождённое место тут же хлынула боль — тупая, ноющая. Она разливаясь по рёбрам, спине, руке.

Это в кино герои-каратисты могли запросто полк противников раскидать до обеда, а потом ещё с десяток до ужина, оставаясь свежими и неуязвимыми. В реальности же вряд ли какой каратист смог бы в этой тесной, коробке не получить ни одного ответного толчка. Мне ещё несказанно повезло, что тот самый ножик, выбрал для себя в итоге иное место квартирования, не найдя дороги ко мне сквозь сумятицу толчков, страха и слепого случая.

Чех не хотел меня убивать, но порезать думал. Может быть, поэтому сейчас сидит не с перерезанным горлом, а всего лишь с раной.

В коридоре раздались громкие крики, командный голос. Потом появились люди в форме. Я выдохнул.

Можно было выдохнуть. Немного расслабиться.

— Петька? Ты как здесь? — показалась голова Серёги. — Чего с этими уродами? Хоть живые?

— Товарищи! Товарищи! Разойдитесь по своим местам! — громко скомандовал милиционер, подошедший одним из первых. — Женщина, у вас там ребёнок плачет, а вы тут заливаетесь! Идите в своё купе! Мужчина, вы что-то видели? Свидетелем будете?

При произнесении слова «свидетели» все как-то начали рассасываться. Остались Мария Сергеевна и Серёга. Ларису явно оставили в другом месте, чтобы не волновать лишний раз.

— Так, что у вас тут произошло? — спросил рыжеватый милиционер, судя по погонам — капитан.

Он оглянулся на своих коллег:

— Занесите этих внутрь. Что там с раной?

— Болит, — жалобным голосом проговорил чех. — Этот плохой товарищ ворвался к нам. Начал драку. Вырубил моих друзей. Боксёр, наверно. Потом меня вот пырнул…

— Да врёт этот урод! — не выдержала Мария Сергеевна. — Всё как есть врёт!

— Гражданка, а вы всё видели? — спросил милиционер.

— Они к нам днём завалились. Пьяные. Вели себя по-хамски. Приставали к Ларисе, а потом… Когда девочка вышла в туалет, то они её к себе затащили и хотели… А она беременная! Товарищ милиционер, разрешите я дам этому по харе разок, а? — проговорила боевая тётка.

— Так, не разрешаю. В общем, дело ясное, что дело тёмное. А что вы скажете? — спросил милиционер у меня.

Я криво усмехнулся и посмотрел на него:

— Мария Сергеевна всю правду сказала. Я среди ночи проснулся и увидел, что соседки нет. Встал, чтобы сходить в туалет и услышал возню в их купе. А потом увидел, как эти трое хотели изнасиловать девушку.

— Да всё ты врёшь, курва! — выкрикнул чех. — Я тебя найду!

— Так, Семёнов. Возьми показания у граждан. Опроси потерпевшую. А ты, хреноголовый, заткнись! Тебя надо перевязать. Хотя, за такое расстрелять мало! Беременную девку на троих разложить хотели? Да вам за это вышка светит, твари! — неожиданно рявкнул капитан.

— Да мы не знали! — вырвалось у чеха, а потом он споткнулся и заюлил. — То есть, я плёхо гавариять по-руски! Я не понямать ничаго! Я не знать, матка боска.

— Вот сука, и русскую речь сразу же забыл! — хмыкнул милиционер. — Семёнов, вы ещё здесь? Иди, оформи всё, как надо. Через сколько будет остановка? — это он спросил уже у подбежавшей проводницы.

— Через полтора часа, — ответила та растерянно.

— Должно хватить. Идите за аптечкой, а то сдохнет эта падаль здесь. Вонять будет. Мы же пока тут посидим, — он кивнул третьему милиционеру. — И да, пусть поезд трогается дальше. Передайте машинисту, чтобы связался с нашими коллегами на остановке.

— Да, сейчас всё сделаю. Ох ты, вот же как бывает-то, — покачала головой проводница. — Вот что водка проклятущая делает…

— Идите! — скомандовал капитан.

Мы с милиционером Семёновым прошли в наше купе. Там сидела всхлипывающая Лариса, которую успокаивали двое девушек из нашей туристической группы. Увидев меня, Лариса вскочила и кинулась обнимать:

— Спасибо! Спасибо! Петя, если бы не ты… Они же меня… А я…

— Всё-всё-всё, — погладил я её по голове, чувствуя, как мелко и часто дрожит её тело, словно у пойманной птицы. — Всё прошло. Они получат по заслугам.

Слова эти звучали плоско и утешительно, как в плохой пьесе, но иного я найти не мог. Вся ярость, весь адреналин, что клокотали во мне минуту назад, разом ушли, оставив после себя лишь пустоту и тяжёлую, свинцовую усталость во всех членах. Рука сама потянулась к лицу, к ссадине на щеке, и пальцы нащупали влажную полоску полузапекшейся крови.

Милиционер Семёнов, молоденький, с неловкими движениями и очень серьёзным, сосредоточенным лицом, достал потрёпанный блокнот и карандаш.

— Ну-с, гражданочка, — обратился он к Марии Сергеевне, стараясь придать голосу служебную твёрдость, но выходила лишь жалостливая сухость. — Изложите по порядку, как всё было. Не волнуйтесь. Время есть.

Как оказалось, Лариса прибежала в купе и переполошила всех своей бессвязной речью. Сергей понял, что к чему и бросился к стоп-крану. Его действия пришлись как нельзя более кстати. Потом уже кинулись за милицией, за проводницей, за остальными.

Пока давали показания проводница принесла бинт, вату и йод. У меня была только ссадина на лице, да разбитые губы. Остальное не требовало обработки. Пощипывало знатно, но резких вспышек не было. Значит, ничего не сломано. Уже неплохо.

Показания с нас взяли. Рассказали почти всё, как есть. Я не стал говорить про вилку, так как она пропала в ходе разбирательств. Уже потом Серёга сказал, что он тишком вытащил её из ноги чеха. Не хотел оставлять в качестве улики. Лариса вряд ли видела моё оружие, а я не стал говорить, что нанёс тяжкие телесные при помощи холодного оружия.

Только кулаки, только голова и ноги! А что с ногой? Да хрен его знает — упал неловко!

Чехов сняли на остановке в Жмеринке. Выводили в наручниках. На перроне их уже ждали. Нас тоже хотели снять, но я взмолился, сказал, что если такое будет, то мы вряд ли когда увидим Чехословакию, а повидать хотелось.

С нас взяли расписку, что по возвращению из путешествия ещё раз дадим показания по месту жительства и будем готовы в случае суда выехать в нужное место. Подобную расписку мне давать было несложно. Всё равно я возвращаться скоро не собираюсь, а если вернусь, то уже другим человеком и в другое государство.

Ларису удалось кое-как успокоить. Однако, всё оставшееся время до пробуждения, я слышал, как она потихоньку всхлипывала на кровати внизу.

Думал, как однажды услышал от одной из симпатичных женщин своего времени, что насильников надо приговаривать к высшей мере наказания. Что если они рушат жизнь женского пола, то и самим им жить незачем. В такой момент я подумал, что если насильники будут знать, что им светит вышка, то они вряд ли будут оставлять своих жертв в живых. Всё одно край, так зачем оставлять в живых ту, кто сможет опознать?