Читать книгу 📗 "Таких не берут в космонавты. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич"

— Спасибо! — сказал я.

Подтолкнул Черепанова в сторону ведущих со сцены в зал ступеней, около которых внизу нас уже ждала Лена Зосимова. Тут же схватил вновь пошатнувшегося и будто бы дезориентированного Алексея за плечо. Точно поводырь я довёл Лёшу до лестницы. Смял ему на плече пиджак: вцепился в его одежду, на случай Лёшиного незапланированного падения. Но Черепанов пришёл в себя: пусть неуклюже, но он всё же спустился с подмостков. Я не понял, увидел ли Лёша улыбку Зосимовой. Но он послушно пошёл к двери служебного выхода, куда я его подтолкнул. Зосимова юркнула мимо нас, блеснула кокардой.

Уже в дверном проёме я услышал её голос:

— Ребята молодцы! Замечательно спели.

Зрители с ней согласились: в зале снова громыхнули аплодисменты.

— Василий и Алексей ещё не раз порадуют нас сегодня своими музыкальными номерами, — объявила Лена. — А наш праздничный концерт продолжается…

Мы с Лёшей переступили порог. Дежуривший у служебного хода комсомолец прикрыл дверь — голос Зосимовой стал тише. Я всё ещё придерживал Черепанова за плечо. Обнаружил, что в коридоре многолюдно: увидел Иришку, Надю-маленькую, Генку Тюляева, черноволосую Галину, братьев Ермолаевых. Иришка подошла ко мне, поздравила с удачным выступлением. Примерно те же слова сказала Надя переводившему дух Черепанову. Я подтолкнул Алексея к стульям. Тот занял своё место, шумно выдохнул. Я заметил придвинутый к стене стол, на котором стоял заполненный прозрачной жидкостью стеклянный графин и два стакана.

Я указал на графин рукой и спросил:

— Что там?

Взглянул на Лукину.

— Вода, — ответила Иришка. — Всё это мальчики вместе с Максимом Григорьевичем из учительской принесли.

Я решительно плеснул воду в стакан, протянул его Черепанову.

Потребовал:

— Пей.

Лёша выполнил моё распоряжение: опустошил стакан наполовину. Он выдохнул, улыбнулся. Взглянул сперва на Надю Степанову, затем на меня.

Сказал:

— Нормально выступили. Ведь так?

Я показал Алексею поднятый вверх большой палец.

Заверил:

— Ты молодец. Профессионал. Всё прошло превосходно.

Иришка и Надя тоже заверили Черепанова, что мы выступили хорошо. Я уселся рядом с Лёшей, сделал глоток из стакана, смочил горло. Выслушал щебетание Лукиной (та делилась своими впечатлениями о начале концерта). Пробежался взглядом по лицам заходивших в актовый зал пионеров. Вспомнил, что вторым номером в концертной программе значился танец «Марш пограничников». Украшенных пионерскими галстуками и солдатскими пилотками детей до актового зала проводил наш учитель литературы. Он похвалил меня и Черепанова: сообщил, что прослушал «начало песни». Сделал комплимент моей двоюродной сестре: похвалил её стрижку.

Я тоже посмотрел на слегка смутившуюся Иришку. Отметил, что Генка Тюляев не сводил глаз с преобразившейся Лукиной. Тюляев казался непривычно скованным и молчаливым. Мне показалось, что концерт его сейчас не интересовал. Я видел: в Генкином взгляде то и дело мелькала растерянность. Этой лёгкой растерянностью Тюляев сейчас походил на Черепанова (который сидел на стуле, вертел головой — будто к чему-то прислушивался). В зале снова зазвучала музыка. В неё вплеталось топанье детских ног по подмосткам сцены. Алексей посмотрел мне в лицо и виновато улыбнулся.

Признался:

— Кажется, я растерялся.

Черепанов дёрнул плечом.

— Мне и самому было немного не по себе, — ответил я. — Не ожидал, что наш номер произведёт такой фурор.

— Лёша, ты молодчина, — заявила Иришка. — Отыграл уверенно и без помарок.

Алексей вздохнул.

— А мне показалось… — сказал он.

Я прервал его.

Сказал:

— Тебе показалось. Ты действовал грамотно. Выглядел матёрым артистом: словно полжизни провёл на сцене.

Лукина взглянула на Генку.

Тюляев сказал:

— Парни прекрасно выступили. Даже Черепанов.

Надя Степанова погладила Лёшу по плечу.

Черепанов улыбнулся — уже радостно.

Он обвёл взглядом столпившихся вокруг нас школьников и заявил:

— Знаете, а мне тоже понравилось. Честное слово! Хотя и было страшновато.

Из актового зала появилась Лена Зосимова. Она прикрыла за собой дверь — оставила только узкую щель, из которой доносились звуки марша. Лена взглянула на собравшихся в коридоре школьников, решительно прошла к столу, взяла графин. Воду в стакан она налила уверенно — её рука не дрогнула. Лена залпом опустошила на четверть заполненный стакан и шумно выдохнула. Пилотка на её голове вновь покосилась, будто от усталости. Зосимова похвалила меня и Лёшу. Сказала, чтобы мы не расслаблялись и не отвлекались. Сообщила, что нам сегодня ещё предстояло сделать «много работы». Задержала взгляд на Иришке.

— Хорошая причёска, — сказала она. — Лукина, она тебе очень идёт. Ты прямо… расцвела.

Иришка улыбнулась.

Обронила:

— Спасибо.

Она стрельнула глазами в лицо Тюляева. Генка и не спускал с лица моей двоюродной сестры глаз.

Их взгляды встретились.

На Генкиных скулах вспыхнул румянец — с Иришкиных щёк румянец и не сходил, будто она лишь минуту назад явилась с мороза.

Зосимова усмехнулась, повернула лицо в мою сторону.

— Василий, скоро твой выход, — напомнила она. — Помни: на этот раз ты выступишь один. Не сомневаюсь, что ты справишься. С удовольствием тебя послушаю.

Она глубоко вдохнула и шагнула к входу в актовый зал. Стиснула в руках папку.

Взглянула на меня через плечо и сказала:

— Удачи тебе, Вася.

— Спасибо, Лена, — ответил я. — Тебе тоже удачи. Всё будет хорошо.

— … Музыка Василия Соловьёва-Седого, слова Александра Чуркина, — объявила Зосимова. — Песня называется «Вечер на рейде». Исполняет ученик десятого «Б» класса нашей школы Василий Пиняев.

Я переступил порог зала и решительно подошёл к сцене. Взбежал по ступеням. Зал встретил меня овациями и улыбками. Я вновь поприветствовал гостей школы взмахом руки. Демонстративно улыбнулся ведущей концерта — Лена прошла мимо меня к лестнице, на ходу поправила пилотку. За пианино я не сел. Взял в руки гитару, набросил на себя ремешок. Первые аккорды отыграл, пока шёл к краю подмостков. Гитарный гриф будто бы в нетерпении задрожал у меня под рукой. Поскрипывали под ногами доски. Я остановился, нашёл взглядом лицо Натальи Андреевны Ивановой, у которой на груди блеснула медаль «За оборону Ленинграда».

Иванова улыбнулась — печально. Положила голову на плечо мужа.

— Споемте, друзья, ведь завтра в поход, — запел я, — уйдем в предрассветный туман. Споем веселей, пусть нам подпоет седой боевой капитан…

При подготовке сегодняшнего репертуара я чаще всего спрашивал у Эммы не слова песен. Потому что их слова я помнил прекрасно. Меня интересовала дата создания той или иной музыкальной композиции. От исполнения многих прекрасных песен я сегодня отказался лишь по причине того, что сейчас (в начале тысяча девятьсот шестьдесят шестого года) их ещё не написали. Поэтому я и выспрашивал у своей виртуальной помощницы даты создания того или иного советского шлягера — с сожалением слышал о том, что любимые мною песни ещё не прозвучали с экранов кинотеатров и со сцен концертных залов.

— … Прощай, любимый город! Уходим завтра в море…

Несколько раз я поинтересовался у Эммы историей создания той или иной музыкальной композиции. Выяснял, уместно ли исполнить её на сегодняшнем концерте. Выслушал я и историю песни «Вечер на рейде». Эмма сообщила, что «Вечер на рейде» — одна из первых песен войны. Написана она в Ленинграде, который стал прифронтовым городом уже в первые месяцы Великой Отечественной войны. Поэт и композитор, посвятили её морякам, защищавшим подступы к Ленинграду. Я подумал, когда только что поднимался на сцену: Чуркин и Соловьёв-Седой сочиняли эту песню, а где-то рядом с ними уже трудилась ради победы двенадцатилетняя Наташа, будущая жена нашего Ильи Муромца.

— … О дружбе большой, о службе морской, — пел я, — подтянем дружнее, друзья!..