Читать книгу 📗 "Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей"

— Коста велел передать: «Держись, товарищ. Всё наладится», — она произнесла это с какой-то кривой, незлой усмешкой, точно знающая какую-то страшную правду, которую мне ещё только предстоит узнать. — Ешь, пока не остыло. И миску после себя вымой. Я не служанка. Потом выходи во двор.

Дверь закрылась. Я взял миску. Похлёбка была густой, наваристой и невероятно вкусной. Я ел, заедая грубым куском хлеба, и смотрел в окно на клочок чужого неба. Было странно и горько. И почему-то именно в этот момент, с миской простой еды в руках, в полном одиночестве, я впервые почувствовал, что может быть, возможно, я и вправду не брошен.

Просто помощь здесь выглядит иначе. Не как объятие, а как дрова, которые нужно переколоть. Не как ласковое слово, а как миска похлёбки, поставленная на пол. И собака, которой ты понравился.

Я допил чай, собрал посуду и вышел в сени искать воду, чтобы помыть её. Как и обещала Мария, Рекс последовал за мной по пятам, виляя хвостом. Его умная морда и какой-то особый, одобряющий взгляд вдруг дали понять — всё это и есть тот самый «лад», о котором говорил Коста. Только начинается он не с чего-то большого, а с малого.

С чистоты своей миски. С аккуратно сложенных поленьев. С тяжёлой работы, которая отвлекает от тяжёлых мыслей.

Глава 22

Весь день я развлекался с Рексом. Сторожевой пёс устал сидеть на цепи и охранять дом суровой хозяйки. Он носился, как щенок, задорно лаял, пока мы с ним бегали по полю за городом. Казалось, что пёс вспомнил детство и теперь развлекался, как мог.

То на задние лапы присядет, то помчится стрелой за брошенной палкой, то с задорным лаем попытается догнать быстрых стрижей. Оно и понятно — псу требовалось движение. А много ли движения за калиткой? Только по территории пробежаться, да вернуться обратно…

Мы гуляли около двух часов. За это время я успел оценить лесную чащу за городом, непроходимость кустов. Если пойду один, то могу заблудиться и попасть в ласковые руки пограничников. А там уже доказывай, что не олень…

Так что да — без провожатой никак.

Сам городок Тахов был по размерам всего ничего. Один из тех провинциальных городков, где почти все друг друга знают и в той или иной мере имеют отдалённое родство. Поэтому я старался особо не светиться, а когда Рекс нагулялся, то вернулся к Марии.

Ещё два часа я колол дрова. Помогал женщине на общих началах, да к тому же давал телу нагрузку. Всё-таки без спорта тяжеловато. А так… готовился переход, и требовалось разогнать кровь по телу.

Мария наблюдала за моей работой из окна, сложив на груди руки. Взгляд её был спокоен, но в уголках губ пряталась твёрдая усмешка — знак одобрения от людей, которые сами не привыкли сидеть без дела.

Топор врезался в полено с коротким сухим щелчком, и две аккуратные ольховые чурки отлетали в стороны. Ритм был чёток и быстр: удар, щелчок, удар, щелчок. Мускулы спины и плеч горели ровным, дельным жаром, и это было хорошее, честное чувство усталости, а не та изматывающая душная усталь, что накапливается в городе от бессмысленной беготни.

Работал молча. Мысли текли лениво и вязко, как смола, выпаривая из головы всё лишнее. Оставалось только тело, топор, поленница, растущая ровными рядами, да далёкий крик коршуна в вышине. Здесь, в этой глуши, время текло иначе — не минутами, а вот такими вот рублеными плахами, охапками хвороста и длинными вечерами, когда за окном кроме звёздной тьмы да редкого огонька на выселке и нет ничего.

Кончив, воткнул топор в колоду, сгрёб охапку щепы и отнёс в сарай. Рекс, успевший за эти два часа переварить всю свою вольницу, лежал у крыльца, положил тяжёлую голову на лапы и следил за мной умным, внимательным взглядом. Так как он меня не отпустил, то с чистой совестью мог отдыхать.

— Спасибо, — раздался из-за спины голос Марии. Она вышла на крыльцо, протягивая кружку с водой. Вода была ледяная, из колодца, с вкусом железа и спёртой земляной прохлады. — Силёнка у тебя есть. Не городской ты, видать.

Я только кивнул, вытирая рукавом пот со лба. Объяснять ей, что эта «силёнка» — результат ежедневных тренировок, а не следствие здоровой деревенской жизни, не имело смысла. Здесь свой отсчёт, свои мерки. Пил воду маленькими глотками, растягивая удовольствие.

— В ночь с собой Рекса возьмём, — сказала Мария, глядя куда-то за мою спину, на темнеющий лес. — Ему это полезно. И тебе, поди, не вредно дорогу перед переходом разведать.

В её словах не было ни гостеприимства, ни доброты. Был расчёт. Я ей был нужен сильным и выносливым волком, а не потерявшимся в трёх соснах «оленем». И в этой чёрствой, откровенной деловитости было куда больше чести, чем в сладких городских улыбках.

— Спасибо, — ответил я и протянул кружку назад. — Возьмём, конечно. Вон как он сегодня прыгал, как молодой.

Сумерки сгущались быстро, пропитывая воздух сыростью и горьковатым запахом хвои. В крохотных окошках домов внизу, в Тахове, один за другим зажигались жёлтые квадратики огней. Один большой мир — там, внизу, со своим уютом и взаимными обязательствами. И наш — здесь, на окраине, у леса, где всё проще, жёстче и на своих условиях.

Ближе к вечеру в гости к Марии заявилась какая-то женщина. Похоже, что соседка. Мария цыкнула мне находиться в комнате и не высовываться. С гостьей хозяйка дома тоже была не сказать, что очень ласкова. Она отрывисто отвечала на вопросы женщины, а потом вовсе быстро спровадила ту.

Вскоре появилась в комнате и хмуро буркнула:

— Увидела тебя с Рексом на лугу. А потом ещё услышала шум колотых дров. Решила поинтересоваться — не сын ли мой приехал? Любопытная такая, что твоя сорока отдыхает.

— А вы чего? — не удержался я от вопроса.

— Послала её по известному адресу. Нечего в чужой огород без спросу залезать! Уж ей-то я всё обсказала бы в самую последнюю очередь. Ведь тут пёрнешь возле её дома, а на другом конце Тахова говорят, что обосралась!

— Преувеличивать любит? — понимающе кивнул я.

— Не то слово. Прямо хлебом не корми… Кстати, о хлебе. Вот тебе пирог, чай… Ужином не кормлю, чтобы идти было легче, — Мария взяла со стола и протянула мне. — С набитым животом идти тяжело — он к земле клонит и прилечь уговаривает.

— Спасибо, ух! Горячий! — воскликнул я, когда попробовал отхлебнуть чай и обжёг губы об алюминиевый край. — Может, я на завалинке посижу? Чай как раз постынет. На свежем воздухе всё же хорошо…

Мария в это время взяла со стола одно из двух сваренных яиц и ударила краем о стол. Скорлупа хрустнула, женщина прокатила яйцо по столешнице, а потом начала снимать осколки с варёного бока. Я заметил, что очищенное яйцо почернело от её касаний.

— Вот же зараза, тухлое попалось, — перехватила она мой взгляд.

— Бывает, — философски вздохнул я. — Ну так что, посижу на улице? Посмотрю на закат?

— Да? — посмотрела она на меня, склонив голову. — Ну иди, посиди. Только на задний двор выходи, чтобы соседи на тебя не глазели.

— Будет сделано! — ответил я и, держа в одной руке пирог, а в другой чай.

Я вышел на улицу и поймал себя на мысли, что где-то внутри заныл тоненький комарик тревоги. Вот бывает такое, что ни с того, ни с сего появляется какое-то мелкая тревога, при которой хочется вернуться и разузнать всё наверняка: стоит ли бояться по-настоящему или же выдохнуть с облегчением?

Уселся на завалинку и вдохнул свежий воздух с горьковатым ароматом подгоревшей ботвы.

Что-то было не то…

Нет, я не говорю об отношении самой Марии ко мне. В конце концов, я для неё всего лишь способ заработка. Она и не должна со мной рассусоливать. Попросила наколоть дров и выгулять собаку… За это накормила и угостила пирогом на вечер.

После этого проводит за кордон и позабудет, как я вообще выглядел. Вон, даже имени не спросила. А что скрывала меня от соседки? Ну так это в самом деле не хотела пересудов по городку. Не хотела лишний раз становиться предметом разговоров.

Вроде бы всё нормально и объяснимо…