Читать книгу 📗 "Воин-Врач (СИ) - Дмитриев Олег"

Народ запрудил всю портовую площадь, сидели на крышах каких-то построек и на деревьях. Их было много. Пришли седые старики. На руках матерей капризничали дети. И почти все были в простой серой домотканой одежде, не щеголяя на поминках ни высокими шапками, ни дорогими шубами. Почти, но не все.

Внезапно непроглядное небо со стороны обрыва слева, откуда летел, кажется, уже так давно крылатый волк с оборотнем-седоком, осветила зарница. А через некоторое время над замершей толпой раскатились далёкие звуки грома. Крайне неожиданные в осеннюю пору, да без привычных ветра и дождя.

«Скачет уже. Пора и нам начинать.» — выдохнул Всеслав и шагнул вперёд.

В памяти вдруг пронеслись образы из далёкого предвоенного детства: жаркое лето, тёмные сизые облака, наползавшие на яркое Солнце, что одевали улицу в тени. И уверенный голос отца. Он учил по наручным часам, по секундной стрелке, определять, далеко ли гроза. Мы хором считали, сколько секунд прошло со вспышки молнии до первых громовых ударов.

— Запомни, сынок: грозы бояться нельзя. Ты будущий мужчина, солдат, воин. Мы не боимся молний и грома ни на небе, ни на земле. Их пугаются только тёмные деревенские старухи, да ещё куры и прочая скотина — прячутся и дрожат. Не прячься, сынок, и не дрожи. Бояться глупо, скучно и неинтересно!

Всеславова память принесла почти такой же разговор, только время они с его отцом измеряли спокойными ударами сердца. Оно и сейчас у нас билось ровно, размеренно.

— Слушайте меня, люди добрые! — полетел снова над головами Всеславов голос. И огни факелов качнулись в такт ему. — Мы провожаем честных воинов! Храбрых корабельщиков-гребцов! Двух безвинно убитых вдовиц-старушек, что всю жизнь растили детей и учили их добру и Правде!

На словах про добро за обрывом снова зарокотало, а зарницы полыхнули уже с обеих сторон.

— Их жизни отняли душегубы, убийцы и разбойники! Но клятву верности нарушить не вынудили. Каждый до последнего стоял на своём, спасая тех, кому служил! Без сомнений, без страха, с одной только верой!

Воздух стал гуще, а раскат грома, казалось, ощутился каждым, всей кожей и всей душой. Края неба сверкали всё чаще.

— Я клянусь, что семьи и дети тех, кого мы провожаем сегодня, не будут знать нужды! Дети и внуки павших вырастут, храня в сердцах память о них! Пусть каждый знает, что Честь и Правда живы и почитаемы на Руси!

Грохнуло сильнее, и мне послышались одобрение и удовлетворение в этом звуке. Вряд ли радовалась атмосфера. А вот на так часто поминаемых Всеславом Богов похоже было больше. Вспышки будто сливались, и в бликах их было видно, что смотрели изумлённые люди не на князя, а куда-то ему за спину, выше, да с такими лицами, что остро захотелось обернуться и вскинуть мечи. Но сперва нужно было договорить. Гроза приближалась быстро, время от вспышек молний до ударов грома сокращалось, фразы надо было кроить короче, чтоб укладывались меж ними.

— На всё воля Божья! И я, князь Всеслав, сын Брячислава, с земель Полоцких, при всём народе русском клянусь, что я и вои мои всегда будут беречь и хранить Правду, и Честь!

Шарахнуло так, будто всё Небо кто-то расколол прямо за моей спиной. А не сводившие с него глаз люди стали валиться на колени.

— Прими души павших сегодня, Отец Небесный! И клятву мою прими!

Всеслав развернулся спиной к толпе, разведя руки в стороны.

Сполохи зарниц уже почти не гасли. А на небе, над мачтой струга, клубились чёрно-синие тучи. И молнии змеились на них понизу, как седина в густой бороде. И вспыхивали в разрывах выше, в невероятных огромных провалах-глазах, что смотрели в самую душу каждому на земле.

Гром ударил так, что едва не сбил с широко, крепко расставленных ног. И в грохоте можно было услышать что угодно: торжество, согласие, хохот. Я услышал слово «Прав!», прозвучавшее так, если его прорычала бы невероятных размеров гора.

Белая изломанная стрела, поток пламени толщиной с дерево, разорвала небо и вонзилась прямо в мачту. И струг полыхнул разом, весь, от носа до кормы. Вспыхивали ветки под ним, как сухая солома. А от клубов неожиданно светлого в ночном небе дыма полетели снопы искр. Как крылатые души тех, кого позвал и принял сам Бог.

Струг прогорел, вскидывая к чёрному небу ворохи искр, когда ломалась и трескалась древесина, за считанные минуты. Над горой золы и углей поднимались тонкие светлые дымные змейки. Ветерок, неожиданно лёгкий и тёплый, дул от города, с горы, чуть клоня их к воде. Небо очистилось от туч, выступили яркий серп растущего месяца и бесчисленные звёзды. Ни единой дождевой капли так и не упало.

— Ну-ка, поставь меня к нему поближе, Гарась, — проскрипел из-за спины голос Ставра Черниговского.

Лесной великан подошёл неслышно, как и Рысь, что появился с другой стороны, слева. Склонив голову, развернулся и сел с прямой спиной, установив на землю плетёный короб. Вытянув руки из лямок, повернулся обратно. И неожиданно опустился на колени. И глаза его блестели тревожно. Как и терявшиеся в косматой бородище мокрые дорожки от них. Заплаканных лиц в молчавшей толпе было большинство, но именно его слёзы поразили, как нечто уж и вовсе невероятное.

До тех пор, пока из кузова не вымахнул с неожиданной прытью, как чёрт из табакерки, старый воин. Крепкие, изрубленные в давних сечах, руки его вынесли короткое безногое тело и опустили наземь. Покрытое морщинами и страшными старыми шрамами лицо тоже было сплошь мокро от слёз.

— Я тьму раз видал, как люди говорили с Богами, — на весь берег хрипел он, будто привычно перекрывая голосом шум сечи. — Что со Старыми, что с Новым. Под ночным небом, под сводами храмов и пещер, при свете дня и во тьме ночной. Помогая себе песнями, дымом трав да кореньев, отварами да снадобьями. Бесчисленное множество раз люди просили Их, жаловались, умоляли, обещая взамен разное. И вот он, первый и единственный раз за всю мою слишком долгую жизнь, когда Бог ответил! Вслух! При мне! При каждом из нас! — раскинул он руки, и за спиной его качнулась и зашумела морем будто просыпавшаяся толпа.

— Это, люди, чудо настоящее! О таком детям-внукам говорят, каждый раз радуясь и душой теплея, вспоминаючи! Как живыми глазами Бога видели! И того, кто говорил с Ним. Не прося, не плачась, а клятву верности принося!

Они утирали слёзы. Не поднимаясь на ноги. Будто ожидая чего-то ещё.

— И каждый, кто за спиной его стоял перед Богом, на себя часть той клятвы принял! И от каждого из нас ждёт теперь Он обещанного. Не подведём, люди, Бога! И великого князя нашего не подведём! Сами Честь и Правду беречь станем, детям и внукам заповедуем! И тем славна и велика будет земля наша. Русь!

— РУ-У-УСЬ!!! — подхватила хриплый крик старого воя толпа. Дождалась.

Как и положено на тризне, каждый принёс к дымившейся куче золы и углей жмень землицы или несколько камней. Народ тянулся торжественной молчаливой лентой, которой не было ни конца, ни края. И было их много. Почти весь город был на берегу. И за неполный час, наверное, над могилой вырос курган, высотой почти в тот самый струг, что забрал в последнее плавание на небо души тех, кто встретил удар молнии на лавках и вдоль бортов. И тех, кто был под досками днища.

После была сама церемония поминок, здорово отличавшаяся от тех, что видел я. Похожими были, пожалуй, только добрые слова, адресованные покойным, да воспоминания из жизней от тех, кто хорошо знал их, от родни и друзей-ратников. Не было ни привычной кутьи, ни ожидаемых скорбных лиц. В этом времени провожать в последний путь принято было весело, с песнями и плясками, с кострами и хороводами. Да и путь, судя по княжьей памяти, был не последним. Это у греков покойники дожидались второго пришествия, и ждать им предстояло ох как долго. У северян войны попадали в геройский терем, где пили, ели свинину, пели песни и хвастались. То есть занимались ровно тем же, чем и при жизни. И, вроде как, ожидали какой-то последней битвы, когда в одном ряду против каких-то демонов или злых Богов встанут все, живые и мёртвые. Души русов же имели все шансы появиться на земле без такого долгого ожидания. Как учил дедко Яр, каждый, кто жил по совести, и не запачкал себя злом сверх меры, мог народиться в мир снова. Бывало, даже в той же самой семье, в том же роду.