Читать книгу 📗 "Воин-Врач (СИ) - Дмитриев Олег"

Я вспомнил истории, как у каких-то восточных, Тибетских, вроде бы, монахов в моё время в ходу было то же самое. Когда умирал их главный Лама, по провинциям, сёлам и кишлакам, или как они там у них назывались, выезжали гонцы. И непременно находили пацанёнка, который потом безошибочно определял в куче подделок настоящие вещи, что принадлежали мёртвому патриарху. Традиции было несколько тысяч лет, и заканчиваться она не планировала.

Как человеку, от мистики и религии далёкому, мне все эти концепции были одинаковы. Но, как врачу, тем более с недавних пор живущему второй раз, идея бесконечного круговорота душ и торжества жизни над смертью была значительно ближе.

Этим отстранённым морально-нравственным и духовным размышлениями мы с Всеславом предавались уже по пути на княжий двор. Ему, а точнее — нам, предстояла встреча с любимой женой после долгой разлуки. И мысли об этом тревожили обоих. Почему-то сильнее, чем беседы с Богами и полёты на крылатых волках.

Глава 19

Карты, деньги, нетопыри

Когда со стола убрали посуду, Всеслав велел принести тонкую шкуру и угля побольше. Дарёна с сыном на руках сидела возле окна, с братишкой играл Глеб. Роман смотрел на младших братьев, изображая взрослое снисхождение, но чувствовалось, что сам бы не прочь был посюсюкать. Но не на людях. Старший сын великого князя — это не шутки. Это ответственность, как говорил отец. Роман с ним и раньше-то никогда не спорил, а уж после вчерашнего-то…

За столом остались сотники и Юрий. Ждали ещё безногого Ставра с его огромным поводырём-переноской, за ними уже убежала Домна.

— Рома, Глеб, идите ближе, — позвал Всеслав. — Смотрите сюда. Будем слушать, чего на миру случилось, пока мы с кротами да червяками в яме в горелки играли.

Князь нарочно шутил и смеялся при каждом возможном случае над этим годом, что пришлось выбросить из жизни и ему, и сыновьям. Потому что видел и по себе, и по ним, как в течение этого подземного плена менялся настрой. Ярая ненависть к предателям, бесчестно и подло преступившим клятву, менялась со временем менялась на злую, но безысходную, тянущую душу апатию. Приходил и страх. Глебка по возрасту боялся чаще, хоть и старался не подавать виду. Ромка отлично усвоил семейный воинский навык и превращал страх в ненависть. Несколько раз сторожа, устав слушать его крики и удары по брёвнам поруба, отливали их всех водой. Потом приходилось долго сохнуть — ветра под землёй не было, как и места, чтоб развесить сырую одежду. Хотя вешай-не вешай, а Солнца тоже не было, и сушить тряпки приходилось на себе.

Очень редко, раз за одну-две луны, приходили вести «с воли». И лишь однажды удалось ответить на них, зная, что караульщики не слышат и не перехватят. Вернее, даже не зная, а надеясь. И вышло это аккурат за неделю до того, как копьё ночного убийцы пронзило время и пространство, притащив в этот мир меня. Умница Рысь команды выполнил все, в срок и блестяще. Поэтому и удалось подняться из-под земли сразу на великокняжеский престол. Дедко Яр «наводил мосты» с местными единоверцами, страдавшими от преследований ромеев, византийских пропагандистов новой веры. Гнат по корчмам да торгам, по всей округе искал и примечал дружинных, кто не был в восторге от власти Ярославичей, трио которых правило, опираясь на алчность и обман. Причём, ничуть не стесняясь «кидать» даже друг друга. Поражение от половцев на Альте-реке, что окончательно отвратило народ от слишком хитрой троицы князей, по слухам, тоже произошло из-за этого. Понадеявшись на дружинных и на собственные полководческие таланты, о которых братья были излишне высокого мнения, Изяслав и Всеволод не стали нанимать в помощь ни смоленцев, ни черниговцев, как предлагал Святослав. Во-первых, боялись его усиления, ведь Чернигов был именно Святославовой вотчиной. Да и деньжат свободных не нашлось — потратились на очередную аферу с Микулой со товарищи, закупив много зерна и отправив частью свеям, а частью полякам. В конце лета, не зная, каким будет урожай, не подумав о запасах до весны.

Теперь же обо всём, что происходило за этот год, пока обманом захваченный в плен Полоцкий князь с княжатами сидел под землёй, Всеслав вспоминал и говорил легко, как об очередном приключении, которых в жизни его хватало. Потому что очень не хотел, чтобы это «сидение в порубе» испохабило парней. Ясно, что год — это не двадцать три года, которые провёл в темнице Судислав Псковский после того, как его законопатил туда «мудрый» Ярослав, опасаясь конкуренции. Но, вроде бы, не окоченели парни душами, не озлобились. И князь был этому искренне рад. Нельзя будущим вождям расти исключительно в страхе, злобе и обмане. Тех же братцев-Ярославичей возьми — неужели хороши выросли?

Сыновья с улыбками подходили, садясь по обе руки от отца. Не имея представления о том, чего он задумал, они верили ему безоговорочно и готовы были всегда и во всём поддержать и выполнить его волю. Как вчера, например, когда он передал с Лютом наказ: «беречь Дарёну и Рогволда, на берег не спускаться, к окнам близко не подходить». Другие бы обиделись, мол, самое интересное опять пропустить пришлось. Всеславичи же были уверены в том, что князь знает, что делает. И семейную прибаутку про то, что нельзя класть все яйца в одну штанину, тоже помнили. А лик Перунов, что искрил над берегом белыми глазами и серебряными нитями молний в бороде, им и так виден был, даже не подходя близко к окнам. Его здесь все видели, да, поди, и не только тут. В Полоцке, может, и не разглядеть было, но в Турове, Пинске, Чернигове и Речице видали наверняка — уж больно велик был да страшен.

На расстеленной шкуре Всеслав уверенными скупыми движениями провёл несколько линий. Даже мне, со здешней географией знакомому слабо, было ясно — реки. Вот Днепр тянется с севера на юг, вот Западная Двина, вот Сож, Неман, Припять и Висла. Сверху, стало быть, Балтийское море, внизу Чёрное, что в этом времени Русским зовут. Хорошо зовут, правильно.

Ведомая какими-то недоступными мне знаниями, рука князя наносила на карте крестики-города, половину из которых я тоже не знал, и границы княжеств-государств, о которых тоже имел представление довольно слабое. Почти вся Прибалтика, к примеру, осталась вообще без отметок, белым пятном. За Онежским и Ладожским озёрами тоже особо ничего не было. Не было узнаваемого Кольского полуострова, что кашалотьей мордой нырял в Белое море. Которого, кстати, тоже не было.

Память князя обозначала отмечаемые на карте места, чтоб, наверное, я тут, внутри него, вовсе уж двоечником себя не чувствовал. Но только продолжала удивлять. Столицей Польши была не Варшава, а какое-то Гнезно. Вместо Софии и Будапешта были Преслав и какой-то Веспрем. Швеция тоже удивила отсутствием Стокгольма, но наличием Ситгуны, что бы это ни было. Зато Стамбул стоял именно там, где и раньше, то есть позже, только назывался Царьградом.

В дверь, раскрывшуюся с душераздирающим скрипом, едва ли не на карачках пробрался Гарасим. Ну да, не под его профиль тут окопы рылись, конечно. Вежливым басом, в котором явно читались некоторые опаска и, на удивление, смущение, он поприветствовал всех собравшихся, и снял рюкзак, высаживая на лавку Ставра. Тот здоровался без смущения, привычно. Явно за столами сиживал, доводилось с приличными людьми беседовать, не всю жизнь по лесам да папертям без ног отирался.

— Дедко Яр, Ставр, смотрите, — начал князь, обращаясь к старшим, но глянув и на Алеся с Гнатом, — вот земли наши и соседские. Вот тут мы, вот Киев, вот Днепр, от него уж сами отложите на восход да на закат сколь надо. Мы с сынами за год червяков накопали с большим запасом. Пора и на рыбалку идти.

Сотники и тайные советники, а Яр со Ставром на них походили вполне, ухмыльнулись совершенно одинаково княжьему намёку. Дарёна же с Домной наоборот выглядели чуть встревоженно, но тоже абсолютно одинаково. Оно и понятно, женщины такие намёки обычно воспринимают не как шанс в бою славу и честь добыть, а как растущую вероятность вдовами остаться.