Читать книгу 📗 "Меткий стрелок. Том II (СИ) - Вязовский Алексей"

— Забесплатно боятся. А положу сто долларов участникам облавы — наберется толпа. Собачек моих попробуем задействовать.

— Я займусь этим — кивнул тезка — За деньги желающих найдем.

Добить меня решил уже под вечер.. Билл «Морж» Мортон. За последний месяц он выбился в бригадиры старателей, что работали на моих участках, сдавала золото по итогам дня тоже он.

— Итон! — он подошел ко мне в салуне, осторожно лавируя между телами, лежащих на временных лежанках чечако. — Проблема! Снег уже не тает днем, лег до весны. Выработка упала. Как мыть-то как? Вода замерзает, ручьи встали! Скоро и на реке начнется ледостав.

Проклятье! Зимой промывка затруднена! Старатели… тысячи старателей… что они будут делать, когда река встанет? Сидеть без дела? Они рванут в город проедать привезенные запасы. А те, у кого их нет? Они просто умрут! Тут даже хоронить погибших будет проблема. Как долбить могилы в этой мерзлоте?

— Будем пока отогревать кострами! — решил я. — Разводить большие костры на участках!

— Так можно — почесал в затылке Мортно — Но понадобится отдельная бригада, что будет заготавливать дрова. И хорошо бы утеплить хижины — доски промерзают.

Я задумался над тем, что добыча золота в мерзлоте потребует больше людей. Колодцы для добычи зимой требовали отогрева грунта кострами, а потом выгребания породы. Это работа для десятков человек, для сотен! На каждом участке! А золотоносный слой чем дальше, тем залегал глубже. Копать придется много.

Радовало одно. Леса вокруг была много. Хватит надолго.

Проблемы множились, наваливались, словно волны шторма. Оливия, чечако, бандиты, зима, голод, болезни, криминал… Этот город, что я строил, превращался в адскую ловушку. Чем дальше, тем больше Эльдорадо оборачивалось кошмаром.

Юкон начал замерзать второго ноября. Сначала я заметил изменения у берегов. Там, где течение слабее, где вода стояла почти неподвижно, появилась тонкая, хрупкая каемка льда. Она блестела на солнце, как сахарная пудра, и казалась такой нежной, что от малейшего движения воздуха могла треснуть. Заводи сдались первыми. Там лед быстро набирал толщину, становился матовым, белел.

Но основное русло еще сопротивлялось. Я стоял на высоком берегу, смотрел вниз и видел, как меняется сама «суть» воды. Она потеряла свою легкость. Появилось то, что речники называют «сало» — вода стала какой-то вязкой, мутной, будто в ней растворили жир. Это невидимые глазу ледяные кристаллики, их миллионы, они придают воде такую странную консистенцию.

Потом появилась «шуга». Это уже настоящий лед, но еще не сплошной — ледяная каша, мелкие, рыхлые льдинки, которые течение несло вниз, собирая их в серые, движущиеся поля. Они выглядели, как огромные стада овец, медленно бредущих по реке. Я слышал, как они шуршат, сталкиваясь друг с другом, этот звук был непривычным после привычного плеска волн.

Шуга уплотнялась, слипалась. От берегов, где лед уже окреп, отрывались небольшие поля, плыли, врезались в эту кашу, дробя ее или, наоборот, прилипая. Около опор пирса, за крупными камнями или мысами течение замедлялось, и там эти льдинки накапливались, образовывали заторы. Река будто начала кашлять и давиться.

С каждым днем ледяные поля становились больше. Они росли от берегов к середине, как две армии, движущиеся навстречу друг другу. Между ними еще оставалась темная, бурлящая полоса — самое сильное течение, которое до последнего отбивалось от мороза. Эта полоса казалась особенно темной и холодной на фоне серых, наступающих льдов.

Шум воды, ее рокот и плеск, постепенно стихали. Теперь был слышен лишь шорох движущейся шуги, треск ломающегося у берега льда или глухое постукивание больших льдин.

И вот наступил день, когда я проснулся и, подойдя к окну, увидел: реки больше нет. Точнее, она есть, но она стала другой. Вся, от берега до берега, была покрыта сплошным ледяным покровом.

Не везде лед был гладким. Где-то он ровный и темный, где-то — нагромождение торосов, застывших в момент схватки льдин, похожих на маленькие, белые горы. Поверхность серая, иногда с синеватым отливом в тенях.

Главное, что поразило меня — это тишина. Великая река, всегда полная движения и звуков, теперь лежала неподвижно и молчаливо. Казалось, она уснула глубоким сном под своей ледяной броней. Исчезла прежняя мощь потока, но появилась другая — статичная, незыблемая сила льда.

На берег тут же высыпали доусоновцы. Их было тысячи! Моя последняя попытка провести перепись провалилась — все свободные руки заготавливали дрова на зиму и строили хижины для вновь прибывших «чечако». Банально, чтобы разгрузить салун, недавно построенные здания мэрии и больницы. Но думаю, тысяч семь-восемь человек в городе уже проживало.

— Мэр! — меня окликнул хмурый Олаф. Здоровяк протаптывал по берегу дорожку в выпавшем ночью снегу.

— Что тебе? — я подул на руку, отогревая пальцы

— Скукум вернулся с охоты. Там, в верховьях реки, десятки лодок вмерзли в лед.

Опять спасать «чечако»! Я застонал.

Глава 23

Послав Артура за Скукумом, я бросился к складу, где мы хранили зимнее снаряжение. Мои новые муклуки, парка, малахай — все, что сшила для меня Снежинка, было здесь. Быстро переоделся. Теплый, мягкий мех, невесомая кожа карибу — я чувствовал себя другим человеком. Готов к холоду. Готов к делу.

Пришел индеец, спросил, что будем делать.

— Готовь нарты! — крикнул я, затягивая пояс. — Собак! Быстро!

Он кивнул, без лишних слов. Я же побежал к салуну, где уже собрались жители Доусона.

— Кузьма! Иван! — голос мой, несмотря на холод, прозвучал громко. — Скукум говорит, выше по Юкону лодки вмерзли в лед! Там много людей! Нужно идти на помощь! Немедленно! Собирайтесь.

Реакция была мгновенной. Лица доусоновцев, еще минуту назад сонные, ожили.

— Сколько людей, Итон? — спросил Кузьма.

— Никто не знает точно. Но много. Счет идет на сотни!

— Собирайтесь, мужики! — Кузьма обвел взглядом собравшихся. — Кто может идти? Нужны сани, собаки! А ну, быстро!

Поселок зашумел. Люди бросились к своим жилищам, собирая провиант, теплую одежду. Те, у кого были собаки, поспешили к псарням. У меня самого теперь было два десятка лаек, которые я купил у Снежинки. Две полноценные упряжки.

Скукум Джим уже стоял у псарни. Собаки, почуяв движение, взволнованно залаяли. Северные лайки — сильные, выносливые. Каждая собака — это несколько десятков фунтов груза, что она может тащить по снегу и льду. Десять собак — это полтонны или больше. Двадцать — уже тонна.

— Кого берем? — спросил я Джима, пока он выбирал животных, хватая за шкирку, осматривая лапы.

— Сильных, Итон. Выносливых. Кто лед чует.

Он выбрал восьмерых. Я помнил только кличку вожака — «Волчий клык» — и тех трех, что шли впереди — «Буран», «Ветер» и «Гром». Целая стихия, запряженная в нарты. Я сам немного нервничал — это был мой первый настоящий выход с собаками. Учился я недолго, теперь пришла пора сдавать экзамены.

Нарты — длинные, узкие сани без полозьев, с загнутым носом. Упряжь — кожаные шлейки, центральный ремень-потяг. Запрягают цугом, попарно. Джим помогал мне, быстро и умело. Собаки рвались вперед, нетерпеливо подпрыгивая и повизгивая.

— Стоять, черти! — прикрикнул на них Джим.

Наконец, упряжка была готова. Восемь лаек, выстроившиеся в два ряда, привязанные к нартам. На нартах — мешки с теплыми одеялами, провиантом, аптечкой, веревки, топоры, лопаты, еда. Много еды.

На берегу уже собирались другие партии. Староверы с собаками, несколько старателей, у которых тоже были свои упряжки. Штук пять нарт, человек двадцать-тридцать. В Доусоне уже нашлись люди, готовые рисковать жизнью ради незнакомцев. Это было хорошо.

— Идем! — скомандовал я, ухватившись за заднюю перекладину нарты — *погон* по-местному. Вторая пара рук, что держит нарты, управляет ими. Скукум встал впереди, показывая дорогу.

Собаки рванули вперед. Мы двинулись вверх по Юкону, вдоль берега. Под ногами — снег, тонкой коркой покрывающий землю. Справа — замерзшая река, белая, молчаливая. Слева — темный, хвойный лес.