Читать книгу 📗 "Сотник (СИ) - Вязовский Алексей"

Черт, черт, черт! Этот наглец прав в одном: нам никак нельзя проливать с ними кровь, иначе вся моя миссия пойдет насмарку. Одно дело мелкая шпана малика Ашика, которую мы покрошили у ручья, и совсем другое воины-гильзаи. Как у горцев Кавказа «канла», так и у пуштунов «бадал», то есть кровная месть, является сверхпопулярным народным обычаем. Мы можем их порвать с победным счетом — в этом я был почти уверен, — но что будет потом? Второе по численности племенное объединение Афганистана объявит бадал всеми урусами?

И, тем не менее, мне вся эта сцена надоела, осточертели эти надменные гильзаи — ну дайте же умыться! Я приблизил коня вплотную к более низкой лошади их предводителя, отчетливо сознавая, что сейчас не время выказывать слабость или нерешительность. Наклонился, будто собрался что-то поведать, и, пользуясь преимуществом в высоте, схватил его за предплечье. С силой надавил на болевую точку. Лицо пуштуна исказила гримаса боли, но он терпел, только дергал рукой, пытаясь освободиться.

— Я знаю, что такие, как вы, никогда не отступают. Умрут, но выполнять приказ. Но вот беда — мы сделаны из того же теста. И у нас кремневые ружья!

Я давил все сильнее. Наконец он не выдержал и закричал. Отпустил руку и сильно толкнул его в грудь — пуштун чуть не вылетел из седла и был вынужден схватиться непострадавшей рукой за лошадиную гриву, онемевшая правая болталась как тряпка. Теперь мне ничто не мешало его разоружить. Лишиться на глазах у товарищей своего пешкабза, затем кхайбера — позор и страшное оскорбление! Я бросил отнятое оружие на землю и сделал вид, что хочу забрать его ружье. Предводитель сполз на лошадиный бок, отгородится от меня седлом. Сам напросился: рука метнулась сама собой, чтобы столкнуть афганца на землю. Он полетел в дорожную пыль.

Гильзаи гневно закричали и схватились за рукояти своих мечей. Мой аргамак, повинуясь командам коленями, совершил прыжок вперед и ударил грудью в морду следующую лошадь, и ее наездник грохнулся оземь. Я выхватил из седельной кобуры пистолет и навел на следующего. Щелчок взводимого курка заставил его побледнеть — ему явно было знакомо мое оружие.

«Не такие уж они каменные, какими стараются выглядеть», — мелькнула задиристая мысль.

Пуштуны онемели, а их предводитель вдруг закричал мне в спину с оттенком отчаяния:

— Колдун! Верни мне руку!

Колдун? Он назвал меня колдуном?

В голове словно щелкнуло, фрагменты целого сложились воедино. Гильзаи прослышали от своего хозяина о необъяснимом для их разума моем трюке с Земан-шахом: устроил ему немного-немало экскурсию в райские кущи. Теперь рука вожака — я коснулся ее, и она онемела (да еще к тому же правая, самая важная!). Горцы-афганцы очень суеверны. Сталкиваясь с непонятным, тут же пытаются найти объяснение в сверхъестественном. Кто в здравом уме полезет сражаться с колдуном? Они расступились, открывая нам дорогу, градус агрессии понижался с каждой секундой.

Или все проще? Откуда им знать, что камни у меня? Быть может, принц Шуджа дал им команду нас попугать, но не переходить черту? Не сложилось? Тогда не нужно обострять. Предводитель его людей запросто мог, называя меня колдуном, просто пытаться спасти лицо. Вечно с этими горцами так — никогда не поймешь, что у них на уме.

Я спрятал пистолет обратно в кобуру, развернулся в седле:

— Часа не пройдет, и твоя рука к тебе вернется! Передай во дворец: завтра утром я готов встретиться с обоими принцами.

Гильзай сверкнул глазами — не сказал бы, что гневно. Что-то прокричал своим людям. Афганцы начали разъезжаться в стороны, не спуская с нас настороженных глаз.

— Камни! Они с тобой? Ты нашел их? — в его голосе послышались просительные нотки.

— Завтра! Все завтра, — ответил я и скомандовал своим людям. — Держать строй! Руки на ружьях, но первыми огонь не открываем!

Снова приняв гордый вид, возбужденный новой легкой победой отряд двинулся за моим конем в сторону ворот в караван-сарай. Люди Зачетова приветствовали нас криками, но продолжали держать карабины, направленными в сторону афганцев.

— Что тут у вас, Гавриил?

Урядник поморщился, как от зубной боли.

— Да приехали, нехристи, сперва зубы нам заговаривали облыжно: дескать, чувствуем к урус-казак неизъяснимую любовь. А потом как давай стращать. Пытались нас в комнаты загнать, пришлось малеха во дворе потолкаться. За грудки хватались, но до стрельбы дело не дошло. Тут Кузьма зембуреку свою как положит прямо перед ними. «Выметайтесь, говорит, а не то всех тут положу, у меня тута картечь, хоронить неча будет!» Фитиль зажег, уже почти поднес к пушке. Ну те и сдулись — очень уж они орудию уважают…

Я устало рассмеялся. Идея взять в поход один единственный зембурек мне до последнего момента казалась перебором, а вот поди ж ты — пригодился фальконет.

— Что с девушками?

— Спужались малость, особливо персиянка твоя. В комнатах ждут, с ними Кузьма теперь. Охраняет.

— Лошадь мою обиходьте! — попросил я, спрыгивая с аргамака.

Туркмены давно нас научили, как поить ахалтекинца в горячем его состоянии: воды дать вволю, но всегда после этого скакать на нем во весь опор, для того чтобы «смешать воду с кровью и возвести ее до температуры животного тела». Верно сие или нет, мы не знали, но много раз имели случай убедиться, что при правильном уходе мышцы и дыхалка коня остаются в прекрасной форме.

— Сделаем, вашбродь!

— Не забудь о постах. Сегодня усиленная стража. Раз фальконет засветили, пусть его жерло смотрит на улицу прямо через ворота.

Зачетов внимательно вгляделся в мое лицо, словно рассчитывал найти в нем ответ на загадки царицы Савской.

— Все так серьезно, Петр Василич?

Я страдальчески вздохнул.

— Сделаем, — повторил он и весело добавил. — Этот караван-сарай на совесть укреплен. От полка смогем отбиться. На башни по углами и по периметру крыши людей расставлю.

Подъехавший к нам поближе Козин внимательно прислушался к моим распоряжениям — он-то был в курсе, с какими гостинцами мы вернулись — и не удержался от вопроса:

— А чего, Вашбродь, верховые, что нам по пути попались, глазенапы свои повылупляли, да и сбегли? Думал, заварушка буде…

— Сбегли и сбегли, — отмахнулся я. — Баба с возу, кобыле легче! Людям отдыхать.

Отдал поводья аргамака подскочившему Мусе и отправился в свою комнату. В арочной нише, за которой скрывалась дверь в девичью обитель, отирался Кузьма. Махнул ему рукой, призывая к колодцу в центре двора караван-сарая, скидывая на ходу черкеску, насквозь пропотевший бешмет и еще более потную нижнюю рубаху.

— Слей мне!

Назаров, ни слова не говоря, набрал воды и помог мне ополоснуться по пояс.

— Ух, хорошо!

Я растерся рубахой, скинул ее и бешмет на руки Кузьме, надел черкеску на голое тело и вернул на место снятый на время мешочек с бесценным грузом. Туда, где висел ранее снятый на время крест и оставленный на месте кисет с донской землей.

— Слугам отдай, чтоб постирали. Утром чтоб все было как новое, — великан послушно, по-совиному угукнул. Я кивнул на арку, где он караулил. — Что там? Слезы-сопли?

— Не! Ругаются.

— С чего б им ругаться?

— Бабы! — как о чем-то само собой разумеющимся прогудел Кузьма.

Я досадливо крякнул и направился в девичью комнату.

Из-за деревянной двери доносились спорящие голоса на повышенным тонах.

Зашел, не утруждая себя предупреждающим стуком.

— Что за спор, а драки нет? — окликнул девушек с порога, удивленный, что в меня не полетели подушки.

Раскрасневшаяся Марьяна сдунула с лица мешающую прядь и, нисколько не удивленная моим появлением, обвиняюще ткнула пальцем в Зару.

— Вот!

Что означало ее «вот!», понять было непросто. Персиянка совершенно утратила свой прежний вид шамаханской царицы. Лицо заплаканное, опухшее, но в глазах поселилась какая-то решимость вместо привычной ласки взора.

Да, персиянка превратилась в натуральное пламя. Стенала, жаловалась на жизнь и… обвиняла. Не так она себе представляла судьбу наложницы геройского юзбаши.