Читать книгу 📗 "Воин-Врач II (СИ) - Дмитриев Олег"

Он не стал хирургом, мой старший. Но над этой семейной хохмой мы потом частенько смеялись.

Да, было бы очень хорошо, если бы сынок оказался прав. Просто шей то, что по цвету совпадает. Но в ране такого богатства палитры и буйства красок, кроме всех оттенков красного, нет. Желающие могут заглянуть в мясную лавку и попробовать там отличить вену от артерии.

Свен вернулся — часу не прошло. Или прошло, не знаю. До часов руки не доходили, а ставить тут отдельного человека с той здоровенной песочной клепсидрой, какой Ставр отмерял продолжительность хоккейного периода, показалось глупостью.

Пластина легла почти как родная. Лишь в одном месте оказался нахлёст миллиметра в полтора. Но бывают случаи, когда размер имеет критичное значение, и этот был как раз из них. Умница-кузнец достал из фартука что-то вроде надфиля и быстро «подогнал» деталь.

К этому времени уже были удалены омертвевшие участки мозга, и субарахноидальную гематому, что как и всегда образовалась точно напротив места удара, я открыл и убрал. Но там, сзади справа, на своё место лёг кусок своей же затылочной кости Кузи, выпиленный пилкой Джигли, которую сделал-таки Фома. От звука, с каким струна пилила кость черепа, дёргавшегося в крепких руках Немого, у всех, кроме меня, вставали дыбом волосы на всём теле. Вот впереди слева улеглась серебряная пластина, поверх сшитой твёрдой мозговой оболочки. И прикрылась сверху лоскутом кожи. Тут шил быстрее, чем тогда Аксулу. Косметика после двух трепанаций подряд не беспокоила совершенно.

Ждан, над которым тоже пришлось поработать Дарёне, спал крепко. Лубки держали голень, в которой теперь была та же армированная стяжка, что и у Сырчана. Судя по тому, как бегал и прыгал сын хана, методика вполне себе работала. Да и перелом был свежий — он влетел в яму, пока гнали, держа лодку с Кузьмой, чтоб та не кувырнулась на сугробах да виражах-поворотах. Горнолыжных ботинок с защитой голени, как и горных лыж, да и гор в принципе, на Руси в это время особо не знали. Щиколотка хрустнула, ступня вылетела из крепления, и Ждан поехал дальше, балансируя на одной ноге сам и умудряясь удерживать лодку. И приказ «доставить живым» выполнил.

Домна молча подошла к нам, сидевшим на ступенях лазарета, и протянула блюдо-поднос. Там стояли маленькие ку́бочки, что с лёгкой руки Всеслава уже стали называть странным и непривычным словом «лафитнички», ломти ржаного и миска с квашеной капустой.

— Во здравие! — произнесла зав.столовой, склонив голову.

И операционная бригада отказываться не стала. Лишь я подумал запоздало, что Дарёне не стоило бы, в её положении. А когда прислушался к нюху князя, понял, что самым умным оказался тут не один — у княгини в рюмке был тёплый сбитень с корицей.

Едва потеплело внутри и, кажется, чуть отпустило забитые мышцы над лопатками, хлопнула за спинами распахнутая дверь.

— Кузька глаз открыл! Тебя, княже, кличет! — выпалил Феодосий, едва не сметя с разбегу Домну.

Удивил. Очнулся, относительно сохранный. Он шепелявил и сильно, мучительно заикался. Но очень хотел доложить князю всё лично. И едва не расстроился, узнав, что говорить и вообще хоть как-то напрягаться ближайшую седмицу ему строго запрещено. Выручила Дарёна, напев воину крепкий сон. И выведя за руку мужа, что стоял, будто не веря в то, что только что сотворил своими и моими руками. Просверлил, распилил и потом собрал разбитую голову живого человека. Который продолжал жить и сейчас.

Доклад от старшего в отряде, где осталось всего четверо нетопырей, слушали всей Ставкой, очень внимательно. Стараясь не коситься на Буривоя, видя и понимая, что волхву и так несладко. Второй раненый, Илья, доехал вместе со всеми, баюкая в перевязи на груди изрубленную левую руку. Там было без вариантов: ампутация. По локтевому суставу она вышла значительно проще, чем средневековая нейрохирургия. Трое оставшихся в живых и относительно здоровых сейчас отвечали на вопросы других Гнатовых, так же, как их старший — на наши.

Старшина, а им оказался старый знакомец Лявон, награждённый тогда на площади у собора мечом вместе с Корбутом, докладывал подробно, информативно, почти без «воды».

Началось всё с того, что древляне свято уверовали в удачу и непобедимость Всеславовых нетопырей. Простодушные лесные здоровяки по чащам и борам двигались быстро и почти бесшумно, а вот на открытых местах, бывало, робели. И вид переодетых болгарами полочан, что появлялись и исчезали на ровном месте, как призраки, их восхищал, хоть и пугал немного. До Кракова добрались без проблем, если не считать проблемой то, что к трём сотням медведей из Искоростеня по пути набралось ещё сотен пять друзей и родичей. Сходить пощупать за лица и кошели врагов князя-Чародея, да в компании с его колдунами-воинами, показалось им отличной идеей. Как и откуда прознали об этом волыняне, ятвяги и даже хорваты с верховий Днестра, не знал ни Лявон, ни даже Буривой, судя по его вытаращенным глазам, что слепому, что зрячему.

Когда Краковский воевода, молодой, горячий и гордый пан Сетех, узнал, что на вверенный ему город движется по руслу Вислы с песнями толпа лесных дикарей, он выгнал навстречу всю тяжёлую конницу. Геройски гибнуть в открытом сражении с почти тысячей закованных в броню кавалеристов не входило в планы язычников и, тем более, Гнатовых злодеев. Поэтому вся банда, пусть и огромная, удивив всадников, растворилась в невеликом, вроде бы, лесочке на левом берегу. Чем думал воевода, погнав в тот лесок по снежной целине свой «бронетанковый дивизион», я не понял. И никто не понял. Даже Корбут, что командовал отрядом. Но в яростном желании бесславно погибнуть ляхам не отказал.

Когда стихли звуки битвы и из лесу вышли, отряхиваясь, дикари, некоторые их которых были покрыты красным с головы до ног, Сетех, наблюдавший и ждавший победы на берегу, наверняка удивился. Но виду не подал. Поддал шенкелей коню и помчался назад, визжа на скаку, чтоб закрывали ворота. Еле успел.

Радостные, опьянённые победой и не только, лесовики окружили город, разожгли костры и сели праздновать. Корбут подумал — и исчез вместе со всеми «фальшболгарами». И очень удивился, когда на привале возле Ратибора его нагнали несколько сотен опечаленных «попутчиков». Скучные ляхи из-за стен Кракова выходить поиграть не желали, а в том, чтоб обносить окрестные хутора и портить девок, был, конечно, свой шарм, но вошедшим во вкус хотелось большего: славы и побед.

Когда Корбут перестал материться, было решено двигаться дальше. С Ратибором повторилось один в один то же самое, что было в Кракове. Только конных было значительно меньше, добавились пешие копейщики, и речка была Одра-Одер. И снова нетопыри пропали в ночи после боя. Чтобы опять встретиться с «попутчиками» возле Оломоуца. Там всё повторилось без сюрпризов: атака, лес, река Морава, костры вокруг города и радостные язычники вокруг них.

Тут прозорливый на третий раз Корбут нащупал нужные струны в провожатых. Они, оказывается, таились под кожей лиц вождей-атаманов. Сыграв на них, на тех струнах, что-то недолгое, но крайне ритмичное и вполне проникновенное, старший нетопырь убедил лесовиков, что им дальше по следам «болгарским» идти не надо. Совсем. Те повздыхали, поплевались кровушкой и зубами, да и пообещали ждать разведчиков возле Оломоуца.

Спустившись по Мораве-реке до долгожданной Пожони-Братиславы, подождав на всякий случай и не дождавшись внезапно ставших на диво понятливыми лесовиков, отряд тремя группами вошёл в город. Сведения о грузе для латинян нашлись быстро, почти бескровно и относительно недорого. Говорят, что в мешке и шила не утаить, а уж полсотни телег с мешками в кишащем, по меркам этого времени, людьми городе — тем более.