Читать книгу 📗 "Воин-Врач II (СИ) - Дмитриев Олег"

В общем, новинок в одиннадцатом веке прибавилось значительно. В том числе крайне неожиданных для современников. Помимо упомянутых уже масляных светильников.

На восьмой день после проводов Ромы с Глебом вместе с будущей невестой старшего и Шарукана с Байгаром и прочей делегацией, ехали с Гнатом мимо торговой площади. Обедню отстояли, мудрыми мыслями отца Ивана насытились вполне, вот и выехали проветрить буйны головы. Думали выбраться за ворота и объехать город, раз или два. Но не вышло.

На площади готовились выступать заезжие скоморохи. О том, что точно не местные, говорило всё: и кибитка их, переставленная на полозья, явно больше пригодная к перемещению по дорогам, чем по снежной целине, и одёжка нездешняя, и даже музыкальные инструменты. У одного я даже большую лютню разглядел, вполне похожую на привычную мне гитару. Как-то, помнится, в институте увлекался и даже что-то умел, но потом забросил. Нельзя, чтобы у хирурга были мозоли на кончиках пальцев — чувствительность снижается, и иногда жизни может стоить тяга к музыке. Чужой жизни. А ещё у тощих и шустрых лицедеев, готовившихся поразить горожан чем-то новеньким и невиданным, были на диво сытые и дорогие лошади. До сих пор таких не бывало в Киеве, я, по крайней мере, не видел точно. Но и князь напрягся, хоть и совершенно неразличимо снаружи — понял это только я.

— Гнатка, покличь тихонько Алеся сюда. Задержимся чуть, глянем, что показывать станут, — о том, что Всеслав чем-то озадачен, не понял бы никто, даже Дарёна, наверное.

Гнат понял. Поднял руку над головой и, не сводя глаз с князя, передал что-то тремя-четырьмя жестами их тайного языка глухонемых. Который Чародей так и не изучил, кроме пяти-семи самых важных сочетаний, вроде «все ко мне», «прикрыть раненых», «взять тихо» и подобных. С дальнего края площади сразу же донёсся перестук копыт коня, что перешёл с шага на галоп, минуя рысь.

— Кони, Слав? — негромко и совершенно спокойно, сохраняя мимику, с какой я, пожалуй, сидел на совещаниях в райкомах и горздравах, спросил друг.

— И кони. И глаза. И перстни на двоих интересные. Не похоже ни на медь, ни даже на бронзу. Фамильные, разве? В любом случае, дорогие вещицы. Такие в диких краях напоказ носить — очень в себя верить. Давай-ка, друже, и Яновых десятка два по крышам рассади. Душа что-то не на месте, — точно так же, негромко, спокойно и с тем же подуставше-невозмутимым лицом проговорил Чародей. В том, что слышит его только старший разведчик, он был уверен. Оглядываться-осматриваться так, чтобы не привлекать внимание, в дружине умели все. Ну, Гнатовы точно все.

— Янкины на крышах с тех пор, как мы от Софии не направо, а налево свернули, — отозвался Рысь, и в его интонации проскочило что-то похожее на то, когда советуют не учить бабушек щи варить. — Думаешь, заваруха будет? Может, шугануть народ, да этих плясунов в погреба сложить, от греха? Там и поговорили бы. Вон, Сильвестр-то проникся вполне.

— Не знаю, Гнатка. Чую, что будет что-то, а вот плохое или хорошее — не могу понять пока, — потёр большим пальцем правую бровь князь. — Посмотрим представление. Послушаем Алеся. Твоих тут десятка три?

— Полсотни. Десятка три ещё будут вот-вот, — ровно ответил друг, обводя торжище прищуренными рысьими глазами. Которые, надо думать, своих узнавали гораздо лучше, чем князь. Тому, вроде как, померещилось три-четыре смутно знакомых фигуры и бороды. Но полсотни?

Сперва они пели. Я с изумлением узнал некоторые слова — язык был совершенно точно французский, но какой-то странный и по произношению, и по лексике. Сперва пели про какую-то битву у маленького или малого моста, прошедшую давным-давно, когда прекрасный город и его жителей хотели захватить и уничтожить дикие норманны. Тогда помогло слово Божие, вера во Христа и дружины каких-то тамошних графов и епископов. Потом спели про короля Филиппа, что ограбил итальянских торговцев, что везли через его земли какие-то сказочные богатства. Песенка была весёлая, говорилось там о том, что матерью короля была дама Анна из диких северных лесов далёкой земли «ля Рюси́», поэтому другого от Филиппа и ждать не следовало. Действо сопровождалось пляской кукол-марионеток над ширмой, что появилась над задней частью кибитки.

На ткань этой палатки-шатра, что окружала телегу и драпировала её заднюю часть, Рысь смотрел с привычным прищуром, за которым близкую смерть видел, наверное, только Всеслав. Князь знал, что если из-за той ткани вылетит арбалетный болт или стрела, то Гнат, будто случайно, ненавязчиво поставивший своего Булата на полкорпуса впереди, перехватить свистящую смерть успеет хоть мечом, хоть рукой, хоть зубами. Или грудью.

Горожане хохотали над картавым и не вполне синхронным переводом песенки, поддерживая и развивая мысли о том, что от потомства Злобного Хромца и не следовало ожидать ничего иного.

Потом над ширмой стали драться куклы. Одна в чёрно-жёлтом, с тяжелой челюстью, «говорившая» с жёстким «эр», характерным для немцев. Вторая — в бело-жёлтом, дралась двумя большими ключами, зажатыми в каждой руке, и блажила по-латински, по-итальянски, с приметным носом и в высокой шапке-тиаре. И им обоим поочерёдно отвешивала под хохот толпы пинков и оплеух третья кукла. В сером плаще, с мечами в обеих руках. Говорившая по-русски. И завывшая волком, вызвав овации, в финале выступления.

Император Генрих, папа Александр Второй и великий князь киевский и полоцкий Всеслав. Впервые настолько узнаваемо представленные в масс-медиа. В таком вполне однозначном контексте, где две стороны по очереди напинывали под задницы друг другу, а потом пришла третья, отпинала обеих и гордо провыла победный клич в конце.

Гнат, сидя рядом верхом на Булате, казалось, видел сощуренными глазами не только всю площадь, но и весь город. С каждым из неуловимых и невидимых лиходеев-нетопырей, которых здесь должно уже было собраться под сотню. Со всеми Янкиными стрелками на каждой из крыш. Со Ждановыми богатырями, что наверняка были готовы по сигналу вмиг разлиновать щитами всё торжище на квадраты. Алесь, чудом не прилипший к диковинным лошадям, как он обычно поступал на любом торгу, прошёл мимо них незамеченным, эдак нехотя мазнув равнодушным взглядом. Но когда задержался на короткое время возле князя и воеводы, голос выдал его тщательно скрываемые волнение и азарт. Связист-кавалерист и конный энтузиаст рассказал, что порода эта звалась бретонской, водилась на землях северных франков. Алесь изнамекался, что если вдруг выйдет удача отнять, сменять или купить пару таких — он непременно в деле и готов отказаться от чего угодно, есть овёс и спать на снегу, но лошадок этих, что обладали, с его слов, какими-то уникальными скоком-аллюром и неутомимостью, упустить никак нельзя.

Чародей, чья правая рука легла и не уходила с рукояти меча, смотрел за кукольным спектаклем без единой уловимой эмоции на лице, кроме вежливой лёгкой заинтересованности. Только бровь, правая, иногда чуть заметно подрагивала под старым шрамом.

Она вышла тогда, когда кукла в сером плаще добила противников. Когда горожане подняли крик до облаков, вслед за потешным визгливым волчьим воем, которым залилась деревянная фигурка на помосте. Когда каждый, наверное, воин мог бы залихватски ухмыльнуться, дескать: конечно, и германцам, и латинянам по загривкам настучим!

Стройная фигура в небогатой овчинной шубейке. Шапка, вряд ли пригодная для выступления на людях. Валенки со следами частого и умелого ремонта. Она вышла из-за кулис странного театра-кибитки и запела.

Старинная местная колыбельная, звуки которой, кажется, сразу утихомирили толпу. Древний, стародавний местный напев, которым убаюкивали малышей матери веками. «Баю-баю, люли-люли». Она пела негромко, но от её голоса затихла в три удара сердца вся площадь и, кажется, весь город.