Читать книгу 📗 "Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей"

Ветер за окном бани шелестел листьями. Квас в кружках перестал пениться. Пар рассеялся.

А два старых волка так и остались лежать рядом — один с открытым ртом, другой с полуприкрытыми глазами, будто всё ещё пытаясь что-то разглядеть в этом внезапно потемневшем мире.

Аконит — хороший яд. Если не будут вскрывать специально и зондировать кишки двух властителей СССР, то можно принять за сердечный приступ. Вон сколько выпили вчера и сегодня. А потом сдуру полезли в баню, вот сердечки и не выдержали перегрузки.

Светочка наклонилась, поправила фартук, попыталась нащупать пульс и тихо сказала в пустоту:

— Будете светить всегда и всем… Будете…

Потом она подошла к дверям, прикрыла за собой дверь и уселась на край скамьи. Через пять минут она войдёт в парную, увидит лежащих на полу мужчин и закричит, забьётся в истерике. Пока же требовалось настроиться на долгое и продолжительное время допросов. До тех пор, пока её не вытащат из застенков КГБ…

Глава 4

Я зашёл в коммуналку, готовый к разному развитию событий, но… Оказалось, что к этому я был не готов!

На меня тут же налетел Макарка и потянул за собой:

— Дядя Петя! Дядя Петя, только тебя ждем! Там у Семена Абрамовича и Матроны Никитичны свадьба!

Я подобрал с пола упавшую челюсть и, хлопая ресницами чаще, чем испуганная бабочка-капустница крыльями, прошел в комнату Матроны Никитичны…

…где царила атмосфера, которую можно описать только словом «сюрреализм».

Комната Матроны Никитичны, обычно напоминающая музей советского быта с её кружевными салфетками, хрустальными вазочками и портретом Брежнева над кроватью, сегодня преобразилась. Стол был заставлен так, что едва выдерживал вес посуды и яств.

Помидоры и огурцы сдерживали зелень, норовившую перевалиться через край широкой тарелки. Два глубоких блюда накрыты мелкой посудой, но по вырывающемуся пару можно было понять, что внутри по-партизански скрываются круглобокие картофелины с маслом и мелким укропом. Нарезанная «Докторская» соседствовала с «Краковской», а их красноватые колечки были разбавлены бежевой «Ливерной».

Ещё два блюда могли гордиться селёдкой под шубой. Оливье тоже было накрыто неглубокими тарелками, чтобы не «занялось». Нарезанный кубиками холодец манил упругой сальной корочкой. А две бутылки «Советского шампанского» красовались рядом с тортом, как солдаты возле Вечного огня.

Но самым потрясающим зрелищем для меня стал вовсе не заставленный стол, а хозяйка комнаты и её избранник!

Семён Абрамович, сухонький старичок в твидовом пиджаке с орденскими планками, сидел на диване, красный как рак, и держал за руку Матрону Никитичну, которая, вопреки своему обычному строгому виду, улыбалась, как выпускница на школьном балу. На ней было что-то вроде белого платья, как будто перешитого из тюлевой занавески, а на голове — венок искусственных цветов.

Они посмотрели на меня, как нашкодившие сорванцы. Людмила и Михаил Игонатовы о чём-то переговаривались на кухне, а я… Я не сумел остановить разъезжающиеся в разные стороны уголки губ. Ну до чего же отличная картина!

И это я снова не про стол!

— Петенька, дорогой! — сказала Матрона Никитична, когда я сумел выдохнуть. — Ну наконец-то! А мы уже думали, ты не придёшь!

— Как же… без тебя… — добавил Семён Абрамович. — Без тебя никак!

— Ну вы… и партизаны, — улыбнулся я. — Ведь надо же такое удумали! И ведь сделали! Могу поздравить?

— Можешь, — кивнул Семён Абрамович. — Сегодня в полдень тихонько расписались…

Макарка, довольный, как удав на солнце, дёрнул меня за рукав:

— Дядя Петя, а они до последнего держали в секрете! Никому не признавались!

— Тогда поздравляю! От широкой души и от чистого сердца!

Я обошёл праздничный стол и обнял сначала жениха, а потом и невесту. Надо же, на старости лет решили расписаться. И ведь не ради жилплощади, всё одно их вряд ли скоро переселят, а ради друг друга. Столько времени жили рядом, а теперь вот взяли, да и решились.

Неужели это с моей лёгкой руки, когда мы просто посидели и немного поболтали? Приятно ощущать себя этаким Купидоном!

— Во, Петро заявился! — в комнату зашёл Михаил, держа в руках объёмную чугунную сковороду. — Как суд?

На Михаиле была синяя рубашка, отглаженные брюки. Явно надел для празднества. Для фотографий.

— Нормально. Главарю дали червонец, а остальным поменьше накидали.

— Ну и правильно. Нечего рабочий класс разувать! Вот отсидят, может и поумнеют, — Михаил поставил сковороду на свободное место на столе.

И как только смог найти это место? Из-под крышки отчётливо потянуло томлёной свининой. Во рту сама собой образовалась лужица слюны. Я почувствовал, что очень сильно голоден. Прямо зверски!

— Как же вы надумали-то? С чего это вдруг? — спросил я. — Вроде жили бы и жили…

— Да вот как-то сидели вечером у телевизора, а Сеня возьми, да и предложи. А мне чаво? Поломалася для виду, а потом сказала, что согласная, — улыбнулась Матрона Никитична.

— На старости лет решили вот… — развёл руками Семён Абрамович.

— Так чего же тогда? Дело хорошее! Нужное. Глядишь, ещё и детишек настругают, — хохотнул Михаил.

— Да ну тебя, оглашенный! — отмахнулась Матрона Никитична, на чьих морщинистых щёчках возник румянец. — Ляпнешь ещё, как в лужу пёрнешь.

Тут уж никто не смог удержаться от смеха. Хохотал и я. Хохотал и чувствовал, как слетает напряжение прошедшего дня. Как уходит прочь плохое настроение и тяжесть дома суда. Становится легко-легко, как будто крылья за спиной разворачиваются.

Из кухни на общий смех выглянула Людмила, наряженная в платье выходного дня. В волосах алая лента, на ушах серёжки. В руках же несла полную тарелку винегрета. Вот прямо вообще пир на весь мир!

И только в этот момент я заметил, что пустых тарелок с приборами на столе семь. Мы ждали ещё кого-то?

— А кто-то ещё будет? — спросил я. — Кого не хватает?

— Одного важного гостя, — загадочно улыбнулся Семён Абрамович. — Тебе понравится…

— Опять сюрприз? — хмыкнул я. — Вроде бы их сегодня и так немало было.

— Ещё какой сюрприз, — ещё шире улыбнулась Матрона Никитична. — Ты весь рот откроешь от удивления!

— Да? А говорили, что ждёте только меня! Как же так?

— Всё потому, молодой человек, что я всегда опаздываю, — раздался за спиной хриплый баритон, от которого у меня мурашки побежали по спине. — И к этому уже все привыкли.

Я обернулся, и мурашки пробежали в обратную сторону.

Высоцкий!

Вот это ни хрена себе!

Чтобы Владимир Семёнович — и в нашей коммуналке? Сам, собственной персоной? Да, это точно он: его выдвинутая челюсть, короткая чёлка, эти глаза — то ли усталые, то ли насмешливые, а может, и то и другое сразу.

Он стоял в дверях комнаты Матроны Никитичны, чуть сгорбившись, будто потолок в коммуналке для него всё-таки низковат. Стоял и улыбался. Такой простой, и рядом…

Высоцкий протянул мне руку:

— Володя!

— Саша, — на автомате назвал я своё имя, под которым прожил семьдесят лет. Потом спохватился и поправился. — Ой, Петя!

Людмила прыснула. Макарка тоже не удержался от смеха.

— Почти как в «Приключениях Шурика»! Только там было: «Петя… Ой, Саша!» — улыбнулся Владимир Семёнович и двинулся к Михаилу. — Моё почтение семейству Игонатовых!

— Здравствуйте, редкий гость, — улыбнулся Михаил, а Людмила смущённо пожала протянутую руку.

— Здрасте, Владимир Семёнович, — пискнул Макарка, когда Высоцкий посмотрел на него. — А мы ваши песни недавно слышали…

— Ух, какой пострелёныш вымахал. Скоро папку перегонишь, — потрепал тот по вихрастой голове. — Учишься хорошо? Смотри, не подведи отца!

После этого он взглянул на главных виновников торжества. Раскинул руки и аккуратно обнял Семёна Амбрамовича, а потом чмокнул в подставленную щёчку Матрону Никитичну.

— Поздравляю! От всей души и сердца! Поздравляю! Давно надо было сойтись, а то всё жили бобылями! — прогремел Высоцкий и вытащил из кармана серебряный портсигар с расписной крышкой. — Вот, подарок от меня. Уж простите, чего-то большего не успел приготовить. Сам узнал только вчера…