Читать книгу 📗 "Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей"

Девчонки прыснули, мальчишки постарались сдержать улыбки, когда Гвоздь воскликнул:

— Ай-йя!

Он потёр макушку и недоумённо посмотрел на меня. Я же в ответ улыбнулся и наклонил макушку, мол, бей.

Гвоздь на этот раз постарался ударить сильнее, но… Удар получился снова не такой, какой «сделал я». Макарка на этот раз влепил куда сильнее. Ещё один щелчок прозвучал под августовской прохладой.

Ребята видели всё, что творится, но сдерживали смешки. Похоже, что они не очень уважали Гвоздя. А может быть ждали — чем всё это кончится?

Я делал вид, что бью, а на самом деле бил Макарка, с замахом, с оттягом, от души. Мстил за ухо.

Ещё четыре раза щёлкнула ложка Макарки по макушке Гвоздя, когда тот отдёрнул голову и выплюнул ложку:

— Всё, хватит! Я не знаю, как ты это делаешь, дядя, но, блин, шишак вскочит капитальный.

— Всего лишь ловкость рук и никакого мошенства, — улыбнулся я в ответ и протянул руку за гитарой.

— Только вы это… Аккуратнее с ней, — сказал Гвоздь.

— Если что случится, то возмещу стоимость. И да — конфетки девчонкам, а семечки ребятам. Заслужили, — подмигнул я компании заговорщицки. — Не мусорите тут, хорошо?

— Не будем. Спасибо. Скажите, а у вас там… В самом деле Высоцкий? — спросил один из пацанов.

— Ну да, только… Ребят, устал он очень после выступлений. А ему ещё сейчас петь придётся. Не надо его тревожить, ладно? Он хочет для друзей спеть, — проговорил я.

— Да, конечно, чего мы, без понятиев, что ли? — послышалось в ответ. — Можно мы под окнами постоим?

— Я даже пошире створки открою, — улыбнулся я в ответ. — Скоро верну. Спасибо.

— Это вам спасибо.

Макарка шёл рядом со мной довольный, как слон. Улыбка не сходила с его лица даже когда мы добрались до квартиры.

— А, вот и гитара. Ух, давно я на пацанской не играл…

Высоцкий провёл пальцами по струнам, поморщился, покрутил колки и, довольный, ударил по открытым струнам. Зазвучал бодрый, хоть и слегка хрипловатый аккорд.

— Ну вот, теперь дело! — он тут же заиграл вступление к «Странной сказке», но вдруг остановился и посмотрел на Семёна Абрамовича. — А может, лучше что-нибудь лирическое? Чтобы под настроение?

— Давай, Володя, — кивнул тот. — Только без твоих вечных «репрессий и лагерей». Сегодня ведь праздник.

— Ладно, — Высоцкий ухмыльнулся. — Тогда вот…

И запел.

Тихий вечер, тёплый свет лампы, голос, пробирающий до мурашек — всё это смешалось в одном уютном коктейле. Я сидел и кайфовал. Кайфовал от атмосферы, от этой жизни, от хороших и добрых людей, которые сидели рядом.

А за окном, подхватив мотив, тихо подпевали те самые ребята, что ещё недавно бренчали во дворе. И казалось, что в эту ночь даже звёзды светят как-то ярче. Светят просто потому, что так надо.

Глава 5

В пятницу, четырнадцатого августа, мы с Макаркой как обычно выскочили на пробежку. Для пробежки приходилось вставать ни свет, ни заря, но оно того стоило. Народа на улицах было мало, поэтому меньше риска наступить кому-нибудь на ногу или сбить невыспавшегося пешехода.

С нами увязался и Михаил. Он тоже, глядя на меня, решил заняться спортом. Правда, в июле он просто быстро ходил, пока мы бегали, но сейчас решился на пробежку. Решил, что его колени уже подготовлены к более интенсивной работе.

На это заявление я разрешил ему бегать только трусцой и неспеша. Всё-таки сорок пять лет это для женщин баба-ягодка опять. У мужчин же в основном начинают вылезать все болячки. И вылезают так, что сразу и не запихнёшь.

Михаил, конечно, покряхтел, но согласился. Поначалу мы придерживались одного ритма. Я разогревался, а Михаил старался не отставать. Макарка, носился вокруг нас, словно у него по венам текла не кровь, а чистейший адреналин.

Первые пять минут всё шло более-менее. Михаил даже бодро так притопывал, будто вот-вот рванёт вперёд и оставит нас с Макаркой позади. Но потом его лицо постепенно начало принимать выражение, которое я называю «философским»: когда человек задумывается, зачем он вообще родился на этот свет?

— Ты как? — притормозил я рядом, видя, что он уже больше похож на паровоз, который вот-вот взорвётся.

— Нормально… — выдавил он из себя, но по тону было ясно: нормально — это громко сказано.

Макарка, не чувствуя усталости, весело просвистел и рванул дальше. Михаил посмотрел на него с тихой завистью.

— Эх, — вздохнул он, — вот бы мне его ноги… Хотя бы на сегодня.

Я рассмеялся:

— Ноги не помогут. Тебе бы сначала лёгкие поменять. И сердце. Ну и колени, наверное.

— Да ты оптимист, — хрипло ответил Михаил, окончательно сбавляя темп. — Я, кажется, остановлюсь на ходьбе.

— Давай, только не останавливайся. Лучше ходи, разгоняй кровь. Выкашливай никотин из лёгких. Мы кружок навернём и вернёмся! — улыбнулся я и припустил следом за Макаром.

Мы с Макаром побежали дальше. Утренняя прохлада ещё не сменилась теплом уходящего лета. Она бодрила и заставляла бежать без остановки. «Волги» и «Победы» неторопливо катились по своим делам. Пузатые автобусы поглощали и выплёвывали людей на остановках.

Вот подкатил синий троллейбус и остановился в ожидании новых жертв. Хищно распахнул боковые дверцы.

Мне невольно вспомнился один миф про этот, наполовину выкрашенный в синий цвет аппарат. Я подозвал Макарку и перешел на неспешную трусцу:

— Макар, а ты знаешь легенду про «Синий троллейбус»?

— Какую легенду, дядь Петь? — затрусил рядом Петька. — Что можно проехать и не заплатить? Так это пока кондуктор не поймает. А если поймает, то так уши надрать может, что потом весь день красные будут.

— Этот троллейбус колесит по Москве каждый вечер, но встречают его лишь те, кто находится на грани самоубийства. В поздний час синий троллейбус подходит к остановке, и открывает перед тобою двери. Почему-то никто не входит вслед за тобой. В пустом салоне только двое — ты и кондуктор. Это немного нелепый, пожилой и дёшево одетый дядечка с добрым лицом. Он подходит к тебе, и вежливо спрашивает, готов ли ты заплатить за проезд?

— И что дальше? — округлил глаза Макар.

— Но когда ты шаришь по карманам и пытаешься сунуть ему мелочь — он вдруг берёт тебя за руку, и заглядывает тебе в глаза. И ты видишь в них то, что непостижимо и неосознаваемо для человека: небытие, бесконечность, пустоту. Ты видишь самую суть смерти, и пока твой разум цепенеет от невыразимого ужаса, ты вдруг слышишь, как он повторяет свой вопрос: «ЧЕМ ты готов заплатить за проезд ОБРАТНО?»

— Ой-ё-о-о, — протянул Макар.

— И если ты не можешь ответить на этот вопрос, то просто воя от ужаса, обливаясь соплями и слезами, кидаешься ему в ноги и молишь о бытии, о существовании, о жизни…

— А он?

— А он сперва брезгливо отстраняется, и очень внимательно разглядывает тебя. Долго разглядывает. Потом, как будто что-то решив, он поднимает тебя с грязного пола, несколько раз наотмашь бьёт по щекам, и, дождавшись пока троллейбус притормозит, молча вышвыривает в открывшиеся двери. Возможно, ты как-то иначе ответишь или отреагируешь на его вопрос. Что последует за этим — неизвестно. Окоченевшие трупы, которые утром находили (и находят до сих пор) на остановках ничего про это не рассказывают… — закончил я мрачным тоном.

— Да? Это как же? — спросил Макар. — Значит, вообще умирают?

— Вообще. Так что сторонись в полуночный час этих троллейбусов. Рано тебе ещё думать о смерти, — подмигнул я в ответ. — Лучше прогуляться до дома, чем ехать на таком троллейбусе.

— Да ну, я вообще теперь в такой троллейбус не сяду! — замахал руками Макар. — Я вообще никогда не умру-у-у! Догоняй, дядя Петя!

И после этого он припустил вдоль по тенистой улице. Беззаботный, бесшабашный, сама юность в своём солнечном исполнении. Я помчался следом.

К Михаилу мы подскочили изрядно запыхавшиеся. В запасе был час на то, чтобы успеть быстро умыться-побриться, перехватить на бегу пару бутеров и помчаться дальше на работу. Только в этот раз я опоздал.