Читать книгу 📗 "Проклятый Лекарь (СИ) - Молотов Виктор"

Мысли возвращались к событиям в клинике. Морозов, Сомов, Волков… Этот серпентарий. Честно говоря, мне эти элитные интриги и даром были не нужны. Но выбора у меня не было.

Я вспомнил свои первые недели в этом мире. С такой мотивацией — спасай или умри — казалось бы, логично было пойти в городские больницы. Там всегда полно пациентов.

Но этот путь оказался закрыт.

Двадцать два отказа из двадцати двух попыток быстро вернули меня с небес на землю.

Дело было не только в дипломе с жалкими «тройками», на который брезгливо смотрел каждый кадровик. Как оказалось, прежний владелец этого тела умудрился полностью запороть и свою единственную студенческую практику.

Судя по коротким, уничижительным отзывам в его личном деле, он не желал работать по специальности от слова «совсем». Прогуливал дежурства, хамил старшим врачам, а в довершение всего умудрился уронить утку с анализами на какого-то важного городского чиновника.

Теперь за мной тянулся шлейф не просто «троечника», а «троечника-разгильдяя с ужасной характеристикой». Ни одна государственная клиника не хотела брать на себя такую "головную боль'.

Частные же лавочки, вроде «Белого Покрова», были моим последним шансом — здесь личная протекция и демонстрация таланта решали больше, чем записи в личном деле.

Можно было, конечно, просто бегать по улицам и лечить каждого встречного калеку бесплатно. Но на что тогда жить? Проклятие не отменяло банального голода. Бандиты давали денег, но каким путем они сами зарабатывали деньги — все прекрасно знают. А мне такой подход претил.

Нет, мне нужно было совмещать полезное с полезным — получать и Живу, и зарплату.

И вот я здесь. В самой элитной клинике города, в центре паутины интриг. Один паук, Морозов, пытается меня изолировать и изучить. Другой, Сомов, — использовать как фигуру в своей игре. Что ж, поиграем. Но по моим правилам.

Одно я знал точно — завтра в шесть утра я буду в терапии. Доступ к живым пациентам был сейчас важнее любых политических игр начальства.

В кабинете главврача клиники «Белый Покров» всё кричало о власти, статусе и контроле.

Воздух был пропитан запахом дорогой кожи, полированного дерева и едва уловимым ароматом озона от работающих магических артефактов. Тяжёлые тёмно-зелёные портьеры были плотно задёрнуты, но сквозь узкие щели деревянных жалюзи пробивались утренние солнечные лучи.

Пётр Александрович Сомов сидел на стуле для посетителей и, несмотря на свой высокий пост, чувствовал себя именно так — посетителем. Как на допросе. Он сидел идеально прямо, положив руки на колени, и смотрел на человека за столом.

Александр Борисович Морозов, главврач и фактический правитель этой медицинской империи, медленно, с ленцой сытого хищника, откинулся в своём огромном кресле из чёрной кожи. Кресло не скрипнуло. Оно издало дорогой, приглушённый вздох. Морозов сцепил тонкие, аристократические пальцы в замок и поверх них изучал своего подчинённого.

— Феохромоцитома? — его голос был спокойным, почти бархатным, но от этого не менее опасным. — Интересно. Очень интересно. И вы говорите, он диагностировал это по годичным анализам? Во время острого гипертонического криза?

— Именно так, Александр Борисович, — подтвердил Сомов, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более уверенно. — Я всё проверил лично. Диагноз безупречен. Я принял решение взять его к себе в отделение по совместительству. Такой талант нельзя закапывать в морге.

Морозов улыбнулся. Улыбка была холодной, как скальпель хирурга.

— Принял решение? — повторил он, смакуя каждое слово, словно пробовал на вкус дорогое, но слегка горчащее вино. — Какая похвальная самостоятельность, Пётр Александрович. Почти… самоуверенность.

Сомов почувствовал, как воротник рубашки внезапно стал тесным.

— Я действовал исключительно в интересах клиники, Александр Борисович. Талант…

— Талант, талант… — Морозов прервал его лёгким, усталым вздохом. — Таланты приходят и уходят. А порядок и дисциплина — это то, на чём держится «Белый Покров». Или вы считаете иначе? Я лично распределил Пирогова в патологоанатомическое отделение. Это было административное решение, основанное на ряде факторов. А вы его отменяете.

— Я не отменял, а предложил компромисс, — попытался возразить Сомов.

— Вы полагали, — Морозов плавно встал, обошёл свой массивный стол и подошёл к окну. Он стоял спиной к Сомову, глядя на утреннюю Москву. — Знаете, что я полагаю, Пётр Александрович? Я полагаю, что заведующий отделением должен согласовывать подобные кадровые решения с руководством. Особенно когда речь идёт о столь неоднозначном сотруднике.

Сомов напрягся.

— Александр Борисович, я не думал…

— Вот именно — не думали, — Морозов всё так же стоял у окна. — Но я не мелочный человек. Пусть работает. На ваших условиях.

Сомов едва заметно расслабил плечи. Кажется, буря миновала.

Рано.

— Однако, — Морозов резко повернулся, и его взгляд был жёстким и холодным, как лёд. — Раз вы так самостоятельно принимаете решения, вы и отвечать за них будете. Полностью.

— Что вы имеете в виду?

— О, это просто, — главврач с той же плавной грацией вернулся за свой стол. — Любая ошибка Пирогова — ваша ошибка. Любая жалоба на него от пациента или персонала — жалоба на вас. Врачебная ошибка? Вычет из премии всего вашего отделения. Конфликт с пациентом? Выговор вам лично. Грубое нарушение протокола? Дисциплинарное взыскание с занесением в личное дело. Ваше дело.

Сомов почувствовал, как попался. Морозов не стал запрещать, нет. Это было бы слишком просто и прямолинейно. Он превратил инициативу Сомова в поводок, который теперь был на его собственной шее.

— Но это же… это беспрецедентно!

— Несправедливо? — Морозов изобразил на лице искреннее сочувствие. — Но вы же сами сказали — такой талант! Талантливые люди не делают ошибок, верно? Вы же верите в своего протеже?

Сомов молчал, понимая, что загнан в угол. Любое возражение будет означать, что он сам не уверен в человеке, за которого только что так рьяно вступался.

— И ещё, — добавил Морозов, не спеша доставая из дорогого кожаного бювара несколько бланков. — Подпишите это. Официальное принятие полной персональной ответственности за действия ординатора Пирогова на время его испытательного срока. В трёх экземплярах.

Он с лёгкой улыбкой пододвинул бумаги через стол.

— Александр Сергеевич, это похоже на…

— На что? — в голосе главврача появилась сталь. — На исполнение нового административного регламента по работе с сотрудниками из групп риска? Именно. Подписывайте, Пётр Александрович. Или отменяйте своё «решение». Выбор за вами.

Сомов взял тяжёлую перьевую ручку с золотым пером. Его рука на мгновение замерла над бумагой. Он понимал, что подписывает не просто документ. Он подписывает акт своей капитуляции в этой маленькой войне. С громким скрипом пера, которое будто царапало не бумагу, а его собственную гордость, он поставил свою подпись.

— Вот и отлично, — Морозов с удовлетворением убрал подписанные бумаги в массивный сейф, встроенный в стену. — Можете идти. И передайте Пирогову мои поздравления. Надеюсь, он оправдает ваше… доверие.

Когда за Сомовым бесшумно закрылась тяжёлая дубовая дверь, маска вежливого начальника спала с лица Морозова. Он подошёл к окну и несколько минут молча смотрел на город, раскинувшийся внизу. Он смотрел на него не с восхищением, а как на свою вотчину, где каждый механизм должен работать так, как он задумал.

Затем он вернулся к столу и снял трубку внутреннего телефона.

— Начальника охраны ко мне. Срочно.

Через пять минут в кабинет без стука вошёл высокий, плечистый мужчина с непроницаемым лицом и выправкой бывшего офицера спецслужб.

— Слушаю, Александр Борисович.

— Пирогов. Святослав. Тот, что из морга. Усильте за ним наблюдение. Мне нужны ежедневные отчёты. С кем общается, куда ходит, что делает в свободное от работы время.