Читать книгу 📗 "Четыре подвала (СИ) - Прокофьев Андрей Александрович "Прокоп""

— Музафаров? — спросил Петр Васильевич.

— Да, он ведь сам просился к тебе, на это дело. Говорит, что вырос в этих окрестностях — подтвердил Кречетов.

— Так значит, отлично, буду иметь ввиду, если он там вырос — произнес Петр Васильевич.

На столе у Кречетова зазвонил телефон. Он поднял трубку, он слушал внимательно и нервно, это было написано у него на лице, и Петр Васильевич тут же с ужасом догадался, о чём идёт речь, холодный пот выступил у Петра Васильевича под рубашкой.

— Понял уже что домой звонили. Нет, я ещё здесь. Перекройте весь этот район, со всех сторон, слышите, всех туда. Отмените любые другие дела! — закричал Кречетов и бросил телефонную трубку, она громко стукнула о корпус телефонного аппарата.

Петр Васильевич молчал. Он смотрел на Кречетова, Кречетов смотрел на Петра Васильевича.

— Ты реально видел это во сне? — тихо спросил Кречетов.

— Да, провалиться мне на этом месте, клянусь, что так и было — ответил Петр Васильевич.

— Девчонка пропала, на Усть-Киргизке, неподалеку от того дома, где убили этих двоих. И вот ещё, бабушка говорит, что нет её школьной формы, галстука пионерского. Зачем ей одевать школьную форму, когда не нужно идти в школу — проговорил Кречетов, а затем платком вытер пот со лба.

— В школе, возможно, что какой-нибудь летний лагерь, что-то вроде отработок на каникулах, ну, это как оно обычно — произнес Петр Васильевич.

— Спросила Приходченко уже, нет ничего такого. Летний лагерь не посещала, отработка закончилась у неё давно, была сразу по окончанию учебного года. Так что в школе не была. А вот на территории школы, то там у них стадион, там ребята бывают — сказал Кречетов.

— А дом, тот проклятый дом?

— Не знаю пока что. Сейчас ищут. Скоро весь этот поселок на уши поднимем. Хотя, если твой сон, то получается, что поздно, что не найдем девочку.

— Не стоит так. В первую очередь этот дом. А сон, то куда ночь туда и сон — нервно отреагировал Петр Васильевич, ему было нехорошо, а главное, что по-настоящему страшно, ведь он в эти мрачные минуты был практически стопроцентно уверен в том, что девочки уже нет, что она мертва, что её тело на расстоянии в тридцать восемь лет отсюда, но как он об этом сейчас скажет начальнику, нет торопиться не нужно, нет нужно использовать то, что он знает пока что один, иначе толку не будет, всё пойдёт прахом, а гости из будущего продолжат убивать в прошлом, нет, их если и невозможно будет поймать, то обязательно нужно загнать обратно, назад в будущее, закрыть эту приоткрытую дверь.

— Не, ну, ты точно видел такой сон или быть может у тебя уже как-то была информация — всё же не мог успокоиться Кречетов.

— Сам подумай, если бы была у меня каким-то образом информация, то стал бы я озвучивать её в такой форме. Подумай, мне сейчас самому на душе настолько погано, что становится страшно. А ты мне говоришь, что информация. Хотя вот тебе информация, но в каком только виде эта информация — нервно выговорился Петр Васильевич.

— Ладно, что теперь. Давай, поехали туда — сказал Кречетов.

Девочка одна была дома. Бабушка пошла в гости к подруге, которая живёт в том же поселке, но на другой его стороне, которая ближе к нижней окраине, как-то так лучше выразиться. Никто не должен был прийти. Мама девочки находилась на работе. Папа с мамой развелись два года назад. Сейчас папа проживает в другом городе, у него новая жена, которая уже успела ему родить сына. Всё одно папа сразу попал в первые подозреваемые, его сразу нужно было поверить. У девочки имелись две подружки по месту жительства. С ними всё было нормально. И они ничего не знали, ничего не могли сказать по существу данного дела вообще. Они лишь пожимали плечами. А одна из них, поддавшись нервозной, ненормальной обстановке, всё время плакала. Следующим звеном были подруги, знакомые по школе, которые жили возле ремонтного завода, с которыми Надя (так звали девочку) периодически общалась. Та подружка, которая всё время плакала, сказала, что Надя очень любит животных, что она всегда их рисует и мечтала иметь свою собаку. А у Оксаны (одноклассница, проживающая в районе завода) собака есть и должны были появиться щенки.

Несколько позже, слушая это, Петр Васильевич испытывал холодный озноб, что на коже, что и внутри. Опять дело коснулось собак. Пусть добрых, милых, настоящих друзей человека — и всё же.

«Она та собака, которую ненавидят и боятся все остальные собаки» — слова мальчика Андрея стучали колокольным звоном в голове следователя, вспоминалась и сама эта чудовищная собака, нет не собака вовсе, а чудовище, самое настоящее чудовище.

Время подходило к девяти часам вечера. Автомобиль Кречетова остался на стоянке. Поехали на машине Петра Васильевича. Всю дорогу молчали. Когда приехали на место, то сотрудники милиции уже работали, уже выясняли всё, любую информацию. Собрали добровольцев из местных, чтобы обследовать близлежащие окрестности, ведь рядом находился совсем немаленький лесной массив.

Было выяснено, что девочка днём была у подруги Оксаны, той самой, у которой есть собака. Надя была в школьной форме. Потому что девочки фотографировались. Оксана увлекалась фотографией. Почему фотографировались в школьной форме, то это до конца было непонятно. Просто так решили — так на этот вопрос ответила Оксана. Ещё Оксана подарила Наде щенка, за которым, помимо фотографирования, и приходила Надя. Встретиться договаривались вчера на школьном стадионе. Надя пришла, как и условились, затем Надя ушла, было это примерно в четыре часа дня. Всё было хорошо. Что Надя, что Оксана были в хорошем настроении.

— Было ли сегодня или вчера, или даже на днях что-то необычное, что-то такое странное, о чем говорила Надя — спросил у Оксаны Петр Васильевич.

Девочка сделала жест отрицания головой. Затем сказала: нет.

— Насчёт собак? — уточнил Петр Васильевич.

Оксана задумалась. Прошло секунд двадцать, после чего Оксана произнесла.

— Да, она говорила, это было вчера.

— Что она говорила? — не удержался Петр Васильевич.

— Она говорила о том, что неподалеку от её дома есть пустой дом, что туда иногда, из леса приходит большая черная собака, у которой нет хозяев. Что Надя сначала боялась эту собаку, но потом оказалось, что эта собака добрая. Так она говорила — рассказала Оксана.

У Петра Васильевича всё похолодело внутри…

Я понимал только одно: если чудовище есть, а оно есть, то уничтожить его можно лишь в прошлом. В нынешнем времени оно мне недоступно. Я не знал, но отлично чувствовал, что есть только этот особый период, в котором мы можем существовать раздельно, что дальше, что в какой-то мне пока что неизвестный момент это изменится. Вот поэтому мне и дано это страшное сумасшествие наяву, чтобы я мог вернуться к самому себе, помочь самому себе.

А как же монстр? Как же быть с ним? Как его осознать и понять, что он хочет? Тогда, при нашей встрече в подвале, я сам того не осознавая говорил о том, что если он убьет меня, то навечно останется в пределах четырех подвалов и одной дороги. Откуда это пришло? Он убьет меня, но какого меня. Этого пропащего во всех отношениях старика, которым всё больше и больше управляет это самое чудовище, или меня того, которому одиннадцать лет, у которого вся жизнь впереди, которая сложится очень уж неоднозначно… Если бы не этот монстр…

Я реально не мог определиться. Убив любого из нас, он ничего не выиграет, он только хуже сделает себе. Но если предположить, что он убьет меня в восемьдесят третьем году, то не будет этого времени. Значит, это маловероятно. Ведь он есть в этом времени. Из этого времени он приходит туда. Он приходит туда, только тогда, когда туда прихожу я, когда часть меня оказывается там, даже если не полностью, даже если это не в реальном пересечении временных границ. Тогда выходит, что ему нужно убить меня здесь, или убить меня старого тогда, когда я нахожусь там?

Я запутался, у меня не было ответа на эти вопросы. Я не мог контролировать его там. Я не имел возможности повлиять на него в своем времени. Он — это есть я. Я — это есть он. Вот от этого было нужно отталкиваться, не имея никакого понимания того: что же ему нужно. Но ведь это он, этот монстр, раз за разом возвращает меня в прошлое. Только он, я сам бы не пошел. Мне самому это было бы не нужно. Мне вообще уже по-сути ничего не нужно. Моя жизнь закончена, если пока ещё не в физическом виде, то во всех остальных моментах закончена, бессмысленна, никому не нужна, включая меня самого. Какой смысл в этом бесцельном существовании. Одна лишь злость, ненависть. У меня нет семьи. Мои родители давно ушли в лучший мир. У меня даже нет ни одного друга. Нет работы, нет денег. Есть воспоминания и бутылка с водкой, на которую я и трачу последнее из того, что есть. Этот дом, этот странный, старый дом, который мне остался после развода с женой.