Читать книгу 📗 "Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович"

– А вот что, – сказал Кратов. – «И тогда он погрозил себе пальцем и подумал: все это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне вернуться». [50]

– Здесь не прекрасно, – сказала Надежда. – Здесь так, как ты захочешь. Понадобится тебе персональный ад – приходи, мы подготовим прекрасный котел и отлично вышколенного черта. В котелке, во фраке и с бабочкой. Пожелаешь любви и покоя… впрочем, для этого у тебя есть дом на родной планете.

– Даже несколько домов, – сообщил Кратов, усмехаясь. – Во всех любовь и только в одном – покой… Да и смогу ли я вас найти? – спросил он, обегая прощальным взглядом интерьеры заведения.

– Уж постарайся! – засмеялся Призрачный Мир.

10

Командор Элмер Э. Татор поднял на него затуманенный глубокими мыслями взор и констатировал несколько рассеянно:

– Так ты все же вернулся, Кон-стан-тин.

– Неужели вы все втайне надеялись, что это дело как-нибудь обойдется? – хмыкнул Кратов, проходя в кают-компанию и плюхаясь на диван.

– Кто это – все? – вскинул брови Татор.

– Иногда у меня создается впечатление, что весь материальный мир.

– Это не так, – мягко возразил Татор. – Экипаж десантно-исследовательского транспорта «Тавискарон» определенно в очерченный тобой круг лиц и… прочих мест не входит. Я скажу больше: мои парни охвачены азартом, им не терпится узнать, что же за неведомая бабахнутая фигня стала причиной разнообразных приключений, которые, возможно, еще только начинаются. И мы все не прочь упомянутые приключения пережить вместе с тобой.

– Я и есть эта неведомая… как ты сказал?.. бабахнутая фигня, – проворчал Кратов. – А остальное – прилагаемые к ней бонусы. Можешь сделать мне одолжение?

– И не одно.

– А ну, потрогай меня.

Татор поднялся из своего кресла, обогнул стол и, склонившись, с наслаждением ткнул его кулаком в плечо.

– Зачем это тебе? – спросил он.

– Хочу убедиться в своей материальности, – пояснил Кратов. – А достаточно ли помятым и запущенным я выгляжу?

– Уж не знаю, огорчит тебя это или нет, – промолвил Татор. – Но ты выглядишь прекрасно отдохнувшим, ухоженным и, что особенно удивительно, благоухаешь.

– Чем?! – озадаченно спросил Кратов.

– Есть такой шампунь. Называется «Поцелуй сиамской кошки». Где ты его взял там… ну… куда отлучался?

– Из головы, – сказал Кратов. – Я его вспомнил.

Татор наклонился и заглянул ему в глаза.

– Кажется, мне не стоит рассчитывать на обстоятельное изложение всех твоих похождений, – проницательно заключил он.

– Может быть, позже, – сказал Кратов. – Когда соберусь с мыслями и утилизирую воспоминания.

«Что там сказал Колючий Снег Пустых Вершин? Большую часть времени он безмолвствовал и отделывался короткими многозначительными репликами. А затем вдруг разразился целой тирадой. Это было неожиданно, немотивированно, не совсем к месту… как если бы он вдруг захотел подбросить мне какую-то зацепку. Еще один ключ ко всем замкам. А Ночной Ветер встрепенулся и попытался его осадить. Осадить самого старшего из тектонов. Незаданные вопросы не требуют точных ответов… Должно быть, я не задал какой-то главный вопрос, а Колючий Снег Пустых Вершин утомился ждать. Или просто устал от неопределенности. Намного больше, чем я со всем своим мелким нетерпением. Горный же Гребень тоже понял, что я вот-вот ухвачу невысказанную мысль, и скоренько вернул беседу в накатанное русло…»

– Где ты сейчас? – спросил Татор.

– Я еще не до конца вернулся, – сказал Кратов. Он задумчиво порисовал пальцем на столе. – Тебе не кажется, друг мой Эл, что Галактика все более становится похожа на цирк, в котором выступают одни лишь клоуны?

– Кажется, – охотно ответил Татор. – И весьма часто. Но я рад, что почти не осталось укротителей.

«Что же имел в виду старик Колючий? При чем тут тахамауки с их бессмертием? Они не умирают, а устают жить. И что тогда? Ужасно любопытно узнать, а я, как общеизвестно, любопытный, что твоя кошка. Тахамауки… тахамауки…»

– Да, укротителей немного, – согласился Кратов. – Но они тоже носят накладные красные носы и обожают несмешные шутки.

Часть шестая

Триаконта-Дипластерия

На пороге

1

«Тавискарон» выбросился в субсвет на подходах к шаровому скоплению Триаконта-Дипластерия, потому что вскрывать казуальный портал внутри скопления, плотно набитого звездами и планетами, было весьма рискованно, да и хотелось бы оглядеться перед принятием окончательного решения.

Поводов для осмотрительности хватало.

Шаровое скопление Триаконта-Дипластерия не напрасно носило столь замысловатое имя, выдуманное астронимической (от слова «астроним») комиссией Корпуса Астронавтов в меру владения членами комиссии древнегреческим языком. Этнических греков в комиссии не состояло вовсе, поправить некому, а вот энтузиастов с нездоровой фантазией было хоть отбавляй. В переводе это означало что-то вроде «тридцать два светила», что исчерпывающе характеризовало особенности данного галактического объекта. К тому же он был рукотворным, хотя многочисленные манипуляторы экзоскелетов астрархов считать руками можно было с громадной натяжкой. С тем же успехом они сошли бы и за ноги, и за любой вообразимый монтажный инструмент начиная с отвертки и заканчивая лазером высокой энергии. Кратову выпало счастье дважды в жизни встретиться с одним из создателей шарового скопления. Астрарх по имени Лунный Ткач… существо, в котором впечатляющие формы удивительно сочетались с легким, даже озорным характером. Тот, кому по силам сотворить звезду, вряд ли станет излишне серьезно относиться к заботам существ, которым выпадет греться в ее лучах. «Нас собралось тридцать два, – поведал ему Лунный Ткач. – И каждый скатал по одной звезде из вещества вселенной, энергии сфер и своих мечтаний. А потом мы их зажгли. Еще мы собрали в одном месте шестьдесят четыре блуждающих планеты-сиротки изо всех уголков мироздания, шестьдесят четыре холодных каменных шара, и запустили их по орбитам вокруг наших звезд, чтобы они оттаяли».

Итак, это было не просто шаровое скопление, то есть средоточие разрозненных солнц, волей космогонической эволюции сгрудившихся в одном уголке мироздания чуть теснее обычного и более ничем не связанных. Это была вселенская головоломка, в которой все тридцать две звезды и все шестьдесят четыре планеты находились во всеохватном гравитационном взаимодействии.

Сами астрархи называли скопление просто, без изысков: Восемью Восемь.

Насколько Кратову было известно, в обитаемой Галактике многие воспринимали сей феномен как своеобразное проявление специфического чувства юмора астрархов. То, что у астрархов есть юмор, сомнения не вызывало.

Высказывалась также гипотеза, что шаровое скопление со столь противоестественной метрикой у всякого, даже удаленнейшего наблюдателя не оставило бы сомнений в своей искусственной природе и послужило бы неоспоримым доказательством существования чужого разума.

То же человечество столетиями пыталось разрешить мучительный конфликт между законами эволюции и парадоксом Ферми, зловещим безмолвием космоса, когда в обозримой части Галактики не наблюдалось никаких следов разумной деятельности, а поиски информационно насыщенных сигналов не приводили ровным счетом ни к чему, хотя вокруг должна была бы кипеть бурная и разнообразная жизнь, в том числе и разумная. Ученые и философы изобретали самые мрачные объяснения, от уникальности жизни на Земле до малоутешительной «гипотезы зоопарка», устроенного из нашего мира чрезвычайно высокоразвитыми и потому недоступными наблюдению цивилизациями.

Пока в конце XXI века, вскоре после экономической революции Роберта Локкена с его Общественными Соглашениями, загадка не разрешилась самым естественным и наглядным образом.

Энрико Ферми в свое время горько иронизировал: «Ну, и где они в таком случае?» Спустя сто с небольшим лет во дворец Корсини, где располагалась Национальная академия наук Итальянской республики, вошел молодой человек весьма привлекательной и располагающей наружности, в сером костюме с застежками под горло, коротко стриженный, слегка небритый по непреходящей моде этих мест, и объявил, жизнерадостно улыбаясь: «Неугасаемый Универсум виавов имеет честь сообщить высокому собранию, что мы здесь».