Читать книгу 📗 "Смех лисы - Идиатуллин Шамиль"
Здоровенный человек медленно развернулся к Сабитову, явно собираясь сказать что-то грозное, но то ли фрагмент форменных брюк, торчавший между ремешками костюма и бахилами, то ли какая иная причина заставили его передумать. Он тяжело поднялся и молча вышел из палаты.
Сабитов, поколебавшись, сел на освободившийся табурет. Табурет качнулся, и вместе с ним качнулась палуба, на которой Сабитов никогда не был, и зазвучала далекая дурацкая музыка, которой он не слышал, но догадывался, что это какой-то эстрадный сироп, который вечно гоняют в бодрых радиопередачах типа «С добрым утром!» и на любых массовых мероприятиях, не привязанных к красным дням календаря.
Огромный теплоход шел к полыхающему солнцу по огромной реке, которую Сабитов видел только на фотографиях, — и вспоминать их он не хотел, а не вспоминать не мог. Внизу играла серебряными отблесками стальная вода, по сторонам очень медленно ползли низкие берега, реденько усеянные светлыми многоэтажками, впереди медленно вырастал черный мост, похожий на общипанную сороконожку, а вверху неподвижно распростерлись несколько чаек, высматривавших, не сбéгал ли кто-нибудь из пассажиров в ресторан за хлебом. Пассажирам было не до чаек: они болтали, смеялись, бродили по верхней палубе или сидели в раскладных шезлонгах, уютно закутавшись в пледы и платки, и любовались водой, берегами и мостом, к которому подползал бесконечный грузовой поезд.
— А теперь мы узнаем, кто из нас самый ловкий! — прокричала очень ярко одетая девушка, окруженная стайкой детей.
Дети загалдели, показывая готовность обнаружить в себе и это преимущество. Лишь одна из них, полноватая девочка лет девяти в джинсовом костюме, разочарованно фыркнула и покосилась в сторону шезлонгов. Оттуда, откинув край пледа, ее поманила очень красивая женщина. Девочка с облегчением побежала к ней, гневно отвергла безмолвное предложение усесться матери на колени и пристроилась рядом. Они обнялись и принялись шептаться, посмеиваясь и поглядывая на детей, которых массовица-затейница выстраивала в две куцые шеренги. В ответ на вопрос матери девочка фыркнула еще раз, теперь пренебрежительно, и завертела головой. Приложив ладошку козырьком к глазам, поизучала чаек, рассмотрела берег за ближайшим бортом, затем мост, по которому уже деловито стучал длинный состав с углем, повернулась к носу и спросила:
— Мам, а кораблик под мостом пролезет?
— Конечно, — уверенно ответила женщина, бегло глянув на мост с явным намерением отвернуться к чему-нибудь более увлекательному.
Она вправду отвернулась, но глаза от моста оторваться не смогли. Мост растянулся на половину мира. Его нефтяная тень, лежавшая на воде, уже надкусила нос теплохода. Тень казалась огромной, а сияющий проем между пролетами, в который нацелился нос, выглядел заниженным, как планка в спортзале начальной школы.
— Конечно, — повторила женщина еще увереннее и, сама не заметив, очень крепко обняла дочь. — Капитан же знает — поэтому он и капитан.
Публика вокруг все громче обсуждала тот же вопрос — кто серьезно, кто со смехом, также все более громким и нервным. Несколько человек поспешно направились к трапам. Женщина, обнимавшая девочку, дернулась следом, но запуталась в пледе и принялась срывать его с себя и дочери, досадливо бормоча.
— А теперь главная часть испытаний: берем друг друга за руку и бежим к лестнице! — скомандовала массовица-затейница. — Раз!
Тень моста накрыла верхнюю палубу.
— Два! — крикнула девушка.
Ее голос утонул в страшном звуке удара, от которого пассажиры покачнулись, а то и повалились на палубу, а теплоход дрогнул всей гигантской тушей, но продолжил медленно ползти вперед под нарастающий скрежет, вой и крики.
— Они на «Александре Суворове» были, — сказал Сабитов и пояснил, как будто Валентина могла недопонять, или понять, или услышать: — На теплоходе.
Он в Ульяновске разбился. Там Волга широченная, судоходная, и мост огромный, два километра, еще при царе построен. Судоходных пролетов два, второй и третий, а старпом ошибся и в шестой пошел. И теплоход на полном ходу врубился верхней палубой в мост.
Он помолчал и удивленно продолжил:
— Я очень ясно это себе представляю, раз за разом, как будто сам видел.
Причем совершенно неправильно представляю. Это вечером уже было, без двадцати десять. Темно, прохладно, детей или спать по каютам отправили, или в кинозале разрешили остаться, там какие-то конкурсы проводились, а потом по второй программе детектив начался, «Возвращение „Святого Луки“». Не смотрела?
Он подождал ответа. Валентина не шевелилась, хотя в нормальном состоянии давно бы, конечно, попробовала поменять чрезвычайно неудобную позу.
— Я так и не посмотрел. И не посмотрю, наверное. Мог бы, если бы вместе с ними был, но в госпитале валялся, подбили как раз, еле вытащили. Энже обиделась, конечно, — я же соврал, что в учебный полк перевели, поэтому из Ташкента звоню, а отпроситься, сказал, не удалось. А мы все вместе должны были. Надо было всем вместе, конечно. Может, и кино смотреть не пошли бы.
Мои, возможно, успели начать. Пять минут. Они, скорее всего, в кинозале были, и Энже, и Алсу. Явно не в каюте. Каюты ниже. Те, кто спать ушел, уцелели.
Ударом кинозал снесло, рулевую рубку, ну и верхнюю палубу. Никто, наверное, и понять ничего не успел, там в две секунды всех порвало и размазало. Сто семьдесят пассажиров и шесть из экипажа. А мне почему-то все время представляется, что это днем случилось и мои на верхней палубе сидели, так что успели…
Валентина как будто вздохнула вместо Сабитова, так что и ему пришлось вспомнить, как это делается.
— Ты, возможно, даже не слышала, — сказал он. — В новостях про «Суворова» не говорили, в газетах почти не писали. Потому что такого у нас происходить не должно.
Он пожал плечами.
— Такого правда происходить не должно. Но произошло же. Ровно четыре года назад, пятого июня восемьдесят третьего. Я поэтому дурной такой каждый июнь — ну и теперь тоже. Ты прости. Привык уклоняться и уходить, вот и от тебя… Просто не понял, что происходит. У нас. И вокруг. У нас — ну, пусть будет что будет, лишь бы ты была. А вокруг…
Он слегка повел рукой перед собой, охватывая жестом только кровать, но на самом деле весь госпиталь, поселок, лес и прочее безумие.
— Вокруг опять происходит то, чего не должно. Бесконечное пятое июня.
Если и ты умрешь в этот день, я не вынесу. Я не… позволю.
Он протянул руку в перчатке, намереваясь то ли погладить Валентину по щеке, покрытой испариной, то ли убрать прилипшую прядь. Щека и шея напряглись и, кажется, чуть натянулись, точно Валентина даже в забытьи пыталась отстраниться и запретить ее касаться. Сабитов покорно убрал руку, встал и некоторое время жадно вглядывался в лицо Валентины, потом быстро вышел из палаты, едва не оборвав брезентовую преграду.
— Пока госпитализированы двадцать четыре человека. Один выздоравливает, состояние остальных стабильно тяжелое. Источником болезни выступает агрессивный вирус неясного происхождения. Разносчиком, по некоторым данным, выступали лисы, но клиническая картина резко отличается от традиционного бешенства. Инфицирование, скорее всего, случается при прямом контакте слизистой оболочки или поврежденной кожи с биологическими жидкостями носителя.
Коновалов замолк, глядя на Сабитова с выражением: «Хватит с тебя или еще чего-то надо?» Впрочем, это было куда лучше, чем категорический отказ от любого общения, с которого началась — вернее, долго не начиналась беседа, когда капитан вломился в кабинет начальника госпиталя. Выманить из него первый ответ по существу оказалось мучительно сложно, затем реплики потекли из Коновалова, как клей из передавленного тюбика. Передавили, значит, так, что сил терпеть не осталось. Но начальник был, судя по всему, служивым опытным и аккуратным, тем более с малознакомыми офицерами, да еще и младшими по званию, пусть и подтвердившими свои полномочия солидными документами, — потому формулировки выбирал вдумчиво.
