Читать книгу 📗 "Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн"

Зэй ничего не говорит, слушает и смотрит, не двигаясь.

Проблема в том, что я практически слышу стон Аида, когда буду рассказывать ему про Зэя.

– Если я помогу тебе с Подвигами, где требуются мышцы, ты поможешь мне с умными задачками?

– Лайра Керес! – орет чей-то голос. Пьяный, смазанный голос.

Я вздрагиваю. Видимо, Посейдон все-таки пошел за мной. Или кто-то сказал ему, что я пошла сюда. Стукачи.

– Лайра Керес! – ревет он. – Я иду за тобой!

Мне не приходится велеть Зэю сваливать отсюда. В конце концов, вполне вероятно, что бог океанов может винить и его. Но Зэй прижимает палец к губам и указывает за алтарь.

Выход?

Точно. Он же здесь вырос. Наверняка знает весь Олимп.

Мы на цыпочках выбираемся в ночь через маленькую дверцу в задней стене храма. Вот только, я так понимаю, стресс вызывает аллергическую астму, потому что Зэй немедленно начинает хрипеть и кашлять. Четкими, быстрыми и очень привычными движениями он достает из кармана ингалятор, встряхивает и вдыхает. Дважды.

Я оба раза вздрагиваю от шума. Понятия не имею, насколько хороший слух у богов.

Зэй показывает в одном направлении и потом на меня, прежде чем убежать в другую сторону – вверх по склону горы, в рощу вечнозеленых деревьев, где каждый шаг звучит очень громко. Значит, мне никаких деревьев. Я разворачиваюсь и добираюсь до угла здания, осторожно озираясь.

– Лайра Керес! – ревет Посейдон.

Его голос звучит издалека, так что я пробегаю между храмами Гермеса и Афины к дороге, потом останавливаюсь, прячась в тенях. Я не слышу, чтобы Посейдон тут же побежал в мою сторону, так что добираюсь до дальнего угла храма Афины и осторожно высовываю голову. Солнце наконец село, и я чуть успокаиваю дыхание. Возможно, я смогу добраться огородами до дома Аида по темноте без лишних происшествий.

Неуловимо быстрое движение рук и теней – и я уже схвачена сзади и прижата к высокой широкогрудой фигуре: одна рука обхватывает меня за талию, а вторая прижимает к моему горлу нож. Он еще не порезал меня, но прижат так, что я резко вдыхаю, а сердцебиение и разум становятся неверными от страха. Обе мои руки притиснуты к телу. Я ничего не могу сделать ни с топором, ни с жемчужиной.

– Ты, – говорит Посейдон. – Это ты виновата, что моя поборница мертва.

О преисподние.

Я стою смирно и ничего не говорю. Разум мечется в поисках какого-то выхода. Что угодно сказать или сделать.

«Думай, Лайра».

Должен быть способ как-то его остановить.

– Думаешь, ты сможешь победить? – спрашивает он, жарко дыша мне на половину лица и воняя пивом. – Не сможешь. Думаешь, хоть кто-то будет тебе истинным союзником?

О боги. Он подслушивал?

Посейдон резко усмехается:

– Даже этот жалкий щенок Аридама предаст тебя. Остальные поборники уже планируют использовать тебя, чтобы пройти следующий Подвиг, а потом уничтожить. Он тебя просто заманивает.

Вихрь моих мыслей спотыкается об эти слова.

Посейдон говорит правду? Мной просто играют? Прошлый опыт и проклятье поднимают свои уродливые головы.

«Соберись. Выберись отсюда живой. Потом будешь волноваться насчет Зэя».

Если я только смогу добраться до жемчужины…

– Почему, во имя Тартара, мой брат выбрал тебя? – Его голос становится злее. – Наверное, ему очень не хватало потрахушек со времен смерти Персефоны.

Я ахаю:

– Дело не…

– Надеюсь, тебе с ним понравилось, маленькая смертная. Потому что я сделаю тот раз твоим последним. – Хватка Посейдона становится крепче, нож врезается в кожу глубже. Вспышки боли хватает, чтобы я заскулила. – Даймоны считают, что могут что-то со мной сделать, ну и хрен с ними, – рычит он. – Если я не смогу победить, то Аид, сука, не сможет по-любому.

Мое стремительно стучащее сердце проваливается куда-то к желудку.

Низким прерывистым голосом я уточняю:

– Ты всерьез угрожаешь поборнице бога смерти?

Лезвие совсем чуть-чуть отходит от моей шеи. Вопросы заставляют людей делать так неосознанно, пока они размышляют. Судя по всему, богов тоже.

В этот момент я бью головой назад и встречаюсь затылком с острыми гранями носа и подбородка Посейдона. В ухе раздается его стон, от шока он опускает руки, и я бью его локтем в живот. Он падает – вероятно, потому, что пьян.

– Я насажу тебя на трезубец, – кричит он.

Я бросаюсь влево, поднося ко рту жемчужину.

Вот только когда я поворачиваюсь, оказывается, что я несусь прямо в крепкие объятья Аида. Черты его лица ночью выглядят грубее, но в темноте они кажутся гораздо более привычными. Может, потому, что так мы познакомились.

Я недолго его знаю, но еще никогда не видела настолько разгневанным. Даже когда он орал на меня.

Та злость была большой, громкой и полной досады. Сейчас он такой холодный и закрытый, что меня пробивает дрожь.

– Он тебя не тронул? – Голос его мрачный, как сажа.

Потом его руки проходят по всему моему телу. Без сексуального подтекста, просто осматривает меня, проверяет, все ли в порядке. И все равно в местах касаний расплывается тепло.

Потом Аид обнимает ладонями мое лицо:

– Ты не ранена, Лайра?

Тепло собирается в теле, которое с каждой секундой начинает размякать все больше. Мне нельзя так слабеть рядом с богом смерти, и плевать, насколько кажется, что ему не все равно. Это ужасная идея.

– Я цела.

Аид слегка расслабляется. Всего на секунду его распаленный взгляд встречается с моим, и… вот оно. Снова это чувство. Он стоит передо мной, всего лишь касается моего лица, но его губы все равно что уже на моих и пробуют их на вкус.

Пока его взгляд не падает на мою шею, и это ощущение мгновенно пропадает, когда Аид застывает. Я понимаю, что он видит порез, оставленный ножом Посейдона. Его глаза сужаются, и эта ледяная, сдерживаемая ярость снижает температуру еще на десяток градусов, так что у моих мурашек бегут мурашки.

«О боги. Так вот как выглядит настоящая злость».

– У нее кровь, – говорит он отрывисто.

Он говорит не со мной. Он говорит с Посейдоном, который все еще сидит на земле и немного покачивается. Бог океанов сереет от ужаса.

Аид отходит от меня и присаживается на корточки перед вторым богом.

Он вынимает рукоять ножа из ослабевшей ладони Посейдона и поднимает клинок. Острое лезвие ловит и отражает свет луны, когда Аид указывает им на меня, не разрывая зрительного контакта со своим братом:

– Она моя. А я защищаю то, что мое.

Он ловко переворачивает нож – теперь лезвие смотрит на бедро Посейдона – и замахивается.

– Не надо! – Мой голос тих, но Аид немедленно останавливается, его взгляд резко бросается ко мне. – Не ради меня, – добавляю я.

Бог смерти прищуривается с таким выражением, что потеющий Посейдон отшатывается, хотя Аид и смотрит на меня.

– Не ради тебя? – вкрадчиво спрашивает он, и его голос сейчас звучит особенно опасно. – Ладно. Тогда ради меня. Потому что ты моя, а он посмел угрожать тебе, не говоря о том, что пустил тебе кровь.

Опять это слово.

Это властное, мать его, слово. Я должна протестовать. Я должна сопротивляться и возмущаться. Потому что я никому не принадлежу. Даже Ордену. Вот чего я не должна, так это чувствовать темное возбуждение, прокатывающееся по всему моему телу, приносящее мне восхитительное, захватывающее дух, стягивающее весь мой жар воедино безумие. И мне уж точно не должно это нравиться.

Но это так. Мне нравится. Очень.

«Нет. Ни за что. Будешь хотеть Аида – и это кончится очень печально».

– Именно, – говорю я. – Я твоя. Ты выбрал меня, а я собиралась разобраться своим способом, чтоб его. – Из какой преисподней взялись эти слова? Последнее, что я должна делать, так это признавать, что я – его.

В глазах Аида вспыхивает нечто. Нечто опасное. Нечто настолько соблазнительно победоносное, что мое тело инстинктивно вздрагивает.