Читать книгу 📗 "Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя"

— Технологии — лишь инструмент, — Форвард качает головой. — А чувствовать людей, видеть их потенциал, создавать для них условия, в которых они захотят не просто работать, а творить — это дар. У вас он есть.

Я на мгновение задумываюсь. Что ему ответить? Стандартную фразу про «командный дух» и «корпоративные ценности»? Но я чувствую, что он ждет не этого. Он ждет честности.

Дежавю с прямыми вопросами Шершня и его буквально беспардонной проницательности снова здесь. Но я держу себя в руках. По крайней мере — очень надеюсь, что не выгляжу перед Форвардом слишком сбитой с толку.

— Мне просто нравится давать шанс там, где им готовы воспользоваться, — встречаю его проницательный взгляд. — Видеть, как потом эти люди растут. Как раскрывают свой потенциал. Как из неуверенных новичков превращаются в профессионалов. Помогать им находить свое место, свое призвание. Наблюдать, как человек, которого ты когда-то выбрал из сотен, вдруг начинает сиять… Вот что для меня важно.

Форвард слушает меня внимательно, не перебивая. На его лице — ни тени скуки или снисходительности. Он действительно слушает. И слышит — это так же очевидно, как и неуловимый флер интереса, пересекшего границу сугубо вежливого и профессионального.

— Очень редкое качество, — комментирует мою речь Форвард, когда я замолкаю. — Очень редкое. Большинство руководителей видят в людях только ресурс, винтики в большом механизме. А вы видите… глубже, я прав? Вы говорите как созидатель, а не как функционер. Именно такие люди и должны стоять у руля больших проектов.

Его слова — как бальзам на мою израненную душу. После унижения от Резника и жалких, но все равно отравляющих попыток Юли загнать меня под плинтус, этот разговор кажется глотком свежего воздуха в душной комнате.

— У вас очень… необычная татуировка, — вдруг говорит он, его взгляд скользит по моему предплечью, где из-под рукава платья виден крошечный фрагмент паучьей лапки.

Я инстинктивно хочу одернуть рукав, спрятать своего паука от его проницательных глаз. Но сдерживаюсь.

— Это… личное.

— Все самое важное в нас — всегда личное, — кивает Форвард, и в его зеленых глазах мелькает что-то теплое. — Вам идет. В этом есть характер.

И в этот момент, когда я почти начинаю верить, что этот вечер может закончиться не так уж и плохо, когда во мне зарождается безумная надежда на то, что, возможно, я смогу найти общий язык с этим миром, взгляд цепляется за знакомые фигуры за спиной Форварда.

В другом конце зала. У барной стойки.

Слава и Алина.

Они стоят совсем близко друг к другу. Так близко, что между ними почти не остается воздуха. О чем-то говорят. С такого расстояния я не могу расслышать слов и не умею читать по губам, но вижу их лица. Его — напряженное, непроницаемое, как всегда. И ее — взволнованное, умоляющее. Алина что-то доказывает, жестикулирует, ее тонкие пальцы порхают в воздухе. Она высокая, но на его фоне все равно выглядит как фарфоровая статуэтка, хрупкая и безупречная. Без единого изъяна.

Мир вокруг меня снова сужается. Гул голосов, музыка, смех — все это отступает на второй план, тонет в вязкой, оглушительной тишине. Остаются только они. Вдвоем. И я — третий лишний. Наблюдательница из-за кулис.

— Майя Валентиновна… все в порядке? — голос Форварда-старшего возвращает меня в реальность.

Не дождавшись ответа, отслеживает мой взгляд. Тоже смотрит на них.

Я вздрагиваю, как от удара.

— Да… да, конечно, — кое-как выдавливаю из себя, пытаясь натянуть на лицо улыбку. — Просто немного устала. Длинный день. Много поводов для нервов.

Но Форварда, кажется, таким не провести. Он смотрит на меня так, будто видит насквозь. Он снова смотрит на них — на своего сына и свою, видимо, несостоявшуюся невестку. Возможно, я надумываю, но его лицо на долю секунды каменеет, а потом снова приобретает невозмутимое, расслабленное выражение.

— Может, хотите проветрится? — Форвард как будто нарочно немного меняет положение тела, чтобы загородить мне обзор.

Но за секунду до того, как он это делает, я все-таки успеваю заметить, как Алина делает шаг к Славе, кладет руку на его предплечье. Прикосновение выглядит легким, почти невесомым. Но моя голова наделяет его чуть ли не сакральным смыслом.

Дубровский замирает. Не двигается. Но и не отдергивает руку.

Просто стоит и смотрит на нее. А она смотрит на него. И в этом обмене взглядами буквально читается целая история, которую мне никогда не перечеркнуть?

Внутри меня вспыхивает боль, острая, как удар ножом.

И пластырь «мы-просто-друзья» никак не помогает. От него только еще больше зудит тихое, но ядовитое: «А если бы я не придумала про дружбу — он бы смотрел на нее вот так же, или просто прошел мимо?»

— Простите, Павел Дмитриевич, мне нужно идти, — улыбаюсь, выдерживая необходимый вежливый тон, хотя голос звучит слегка механически.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Майя Валентиновна, подождите, — окрикивает Форвард.

Оборачиваюсь. Он смотрит на меня, и в его зеленых глазах я вижу неподдельное разочарование, как будто в его планы не входил мой такой быстрый побег.

— Я бы хотел продолжить наше знакомство. В другой обстановке. Когда вы… когда мы все будем в более подходящем настроении. Без галстуков и протоколов, если вы понимаете о чем я.

Он протягивает свою визитку. Плотный картон, золотое тиснение: Павел Форвард, номер телефона и никаких регалий.

Я беру ее. Пальцы не слушаются, визитка почти выпадает из рук.

— Спасибо, — шепчу я. — Я… дам знать, когда…

Вру.

Знаю, что не позвоню.

Какое, к черту, знакомство? Его сын вставлял в меня член, а секунду назад разбил сердце, когда позволил своей бывшей невесте к себе прикасаться. А еще Форвард-старший — моя работа, даже если это слегка с натяжкой. Даже если в понедельник я все-таки положу на стол заявление об увольнении. Более странную конструкцию для начала любого знакомства и представит нельзя.

Я остаюсь на этом празднике чужой жизни еще примерно час. Час, который тянется, как резина, липкий и бесконечный. Я превращаюсь в идеальную социальную единицу: улыбаюсь, киваю, поддерживаю ничего не значащие разговоры о погоде и политике. Пью какой-то безалкогольный коктейль, но не чувствую его вкуса. Он как вода. Все вокруг — как вода. Размытое, бесцветное и приторное.

Я двигаюсь сквозь толпу, чувствуя себя маленькой подводной лодкой, погруженной на предельно допустимую глубину, где любое неосторожно движение запросто может меня расплющить. И я знаю как минимум парочку людей в зале, которые очень этому порадуются.

Я больше не ищу его взглядом. Не пытаюсь найти в толпе знакомый силуэт. Я знаю, что его здесь нет. Они ушли. Вместе. Я этого не видела, но я в этом абсолютно уверена.

Мысль о том, что они ушли вспоминать прошлое и склеивать осколки сексом — тупой, ноющий гвоздь в моем мозгу.

Пару раз я натыкаюсь взглядом на Павла Форварда. Он тоже смотрит на меня. Внимательно, изучающе. В его зеленых глазах — смесь интереса и чего-то еще, чего я не могу понять. Любопытство? Оценка? Возможно, я слишком преувеличиваю и додумываю, но он смотрит на меня не как на связующее звено в цепочке сложных будущих взаимодействий между NEXOR и госаппаратом.

Каждый раз, когда наши взгляды пересекаются, я отворачиваюсь первой. Мне не нужно его внимание. Мне не нужен его интерес. Мне вообще ничего не нужно от… них обоих.

В какой-то момент я замечаю, как к Форварду-старшему подходит Юля. Она вся светится, как начищенный самовар. Порхает вокруг него, пытается завести разговор, улыбается своей самой обворожительной, натренированной улыбкой, что-то щебечет, кокетливо склонив голову. Но Форвард-старший — не Резник. Он слушает ее с вежливой, но ледяной отстраненностью. Я вижу, как его лицо каменеет, как на нем появляется едва заметная брезгливая складка у рта. Он отвечает парой коротких, рубленых фраз и, не извиняясь, просто разворачивается и уходит к группе чиновников, оставляя ее одну, посреди зала, с застывшей улыбкой на лице.