Читать книгу 📗 "Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя"
Неделя.
Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут.
Именно столько времени прошло с тех пор, как я собственными руками произвел вскрытие своей души и ампутировал оттуда опухоль по имени Кристина Таранова. Операция прошла успешно. Пациент, то есть я, выжил. Чувства, которые я к ней испытывал — нет. Они умерли в ту самую секунду, когда на экране моего телефона высветилось короткое «Контакт».
Теперь на их месте — выжженная пустота. Холодная, твердая, бесплодная. И это хорошо. На такой «благодатной почве» ничего больше не вырастет. Ни доверие, ни нежность, ни, уж тем более, любовь.
Я существую на автопилоте. Работа, совещания, сделки. И Стася — в фокусе.
Все как всегда.
Я ношу свои дорогие костюмы, как броню. Улыбаюсь, когда это необходимо. Жму руки, которые иногда хочется сломать. Идеальный механизм, безупречно выполняющий свою функцию. Никто не видит трещин, которые расползлись по моей душе, как по старому фарфору. Никто не знает, что по ночам, в тишине моей пустой спальни, я все еще иногда слышу ее смех.
Он не причиняет боли. Это просто эхо. Фантомная боль. Скоро пройдет.
Сегодня — очередной благотворительный аукцион. Балаган лицемерия, если говорить честно. Место, где богатые ублюдки типа меня покупают себе индульгенции, жертвуя на «благое дело» сумму, которую они вчера спустили на шлюх и рулетку. Сегодня я по-особенному брезгую быть на этом мероприятии, но я должен здесь быть. Статус обязывает.
Алена накануне прислала список потенциальных спутниц — почему-то считается моветоном ходить на такие «богатые тусовки» в гордом одиночестве. Длинноногие, породистые, с идеальными улыбками и пустыми глазами. Я удалил письмо, не дочитав до конца.
Я приехал один.
Мне не нужна компания. Мне не нужен фон. Сегодня я солирую в своей собственной пьесе, где главный герой — человек, у которого нет сердца и души, но он все равно выглядит живым.
Сегодня у меня другая миссия — побыть приманкой.
«Гельдман зашевелился, Авдеев… Дай отмашку. Ее уже водят. Он ее уберет, Авдеев, блядь…!»
Впервые в жизни исполнение Дэном своих прямых обязанностей для меня — как серпом по яйцам.
Заботливый какой.
Я покупаю какой-то пейзаж. Мазня маслом, которую какой-то критик назвал «прорывом в современном искусстве». Плачу за него сумму, на которую можно было бы купить небольшой остров в Карибском море. Зал аплодирует. Я вежливо киваю. Моя благотворительная миссия на сегодня выполнена. Но куда важнее, что Лёва заглотил наживку — и, конечно, не упустит возможности устроить передо мной пафосные пляски типа непотопляемого «Титаника». Хотя по факту ему пиздец — без преувеличений и пафоса. Просто пиздец. Я не в курсе, знает он об этом или нет — да мне и по хуй — но его драгоценную тонущую империю уже рвут на куски. В мире больших денег никому не прощают промах.
В перерыве захожу в туалет. Не потому, что мне нужно. А потому, что здесь, в этом стерильном, пахнущем дорогим мылом и холодной плиткой пространстве, можно хотя бы на пару минут снять маску. Смотрю на свое отражение в зеркале. Внешне — все тот же Вадим Авдеев. Уверенный. Успешный. Хищник на вершине пищевой цепи. Но глаза…
Не нравятся мне мои глаза.
Не нравится, что я слишком хорошо помню время, когда у меня был точно такой же взгляд. До сих пор иногда чувствую, что не отмылся от того дерьма.
Я включаю холодную воду, плещу в лицо. Пытаюсь смыть с себя эту усталость, это омерзение. К себе. К ней. Ко всему этому миру.
Дверь за спиной открывается. Не оборачиваюсь. Потому что знаю, кто это.
Я его, блядь, по запаху чую. От него всегда воняет старыми деньгами и гниющими грехами.
— Вадик, — тянет он, его голос сочится фальшивым дружелюбием. — Какая встреча.
Лёва, сука, Гельдман.
Ну привет-привет, старый гондон.
Я медленно закрываю кран. Промокаю лицо бумажным полотенцем. И только потом поворачиваюсь.
Он стоит, прислонившись к стене. Вид у него потасканный. Костюм дорогой, но сидит как будто с чужого плеча. Под глазами — темные круги, которые не скрыть даже фальшивым загаром. Гельдман пытается улыбаться, держать лицо, но я все вижу: как дрожат его пальцы, сжимающие стакан с виски, и страх в выцветших, крысиных глазках.
Он разорен. Моя ловушка сработала идеально. Он заглотил наживку, как слишком жадная акула. Вложил все, что у него было, в это греческое корыто под названием «Аргос». А я просто обвалил акции, оставив его с дыркой от бублика. И с многомиллионными долгами. Из такого дерьма даже Лёва Гельдман не выплывает, как бы сильно не пытался барахтаться.
— Не думал, что у тебя еще остались деньги на такие мероприятия, Лёва, — говорю я. Мой голос звучит ровно, почти безразлично.
— На стакан виски всегда найдется, — хмыкает он. — В отличие от некоторых, я умею жить по средствам. А ты, я смотрю, все так же соришь деньгами. Купил очередную мазню? Молодец. Хороший мальчик.
Он пытается меня задеть. Вывести на эмоции. Наивный. У меня их больше нет.
— Что тебе нужно, Гельдман? — спрашиваю я, направляясь к выходу.
Непрозрачно намекаю, что не настроен чесать «за жизнь». Даю этому ублюдку последний шанс захлопнуть варежку и остаться как минимум без необходимости спустит последние деньги на челюстно-лицевого.
— Поговорить, — он делает шаг мне навстречу, преграждая дорогу. — Вспомнить прошлое. Потрещать о нашем прошлом. О наших общих… знакомых.
Останавливаюсь. Смотрю на него. Жду.
— Красиво ты меня сделал, Вадик, — говорит Гельдман, и на этот раз в его голосе уже нет иронии. Только голая, неприкрытая ненависть. — Признаю. Использовал эту мелкую сучку, чтобы подсунуть мне дезу. Я даже не сразу понял, что меня ведут. Думал, девочка работает на меня. А она, оказывается, работала на тебя.
Я молчу. Наслаждаюсь моментом его растерянности и унижения.
— Признаю, недооценил, — продолжает делать вид, что этот разговор может хоть как-то меня задеть. — Думал, ты игрок. А ты, оказывается, просто жесткая и циничная тварь. Как в старые добрые времена.
«Старые добрые времена». Времена, когда я был другим. Когда гулял без поводка и намордника. Когда не боялся пачкать руки.
— Я тебя поимел, Лёва, — усмехаюсь. — Точнее, я тебя жестко выебал — давай называть вещи своими именами — не первый год мы в этом дерьме. И я всегда был тварью, Лёв, просто ты об этом начал подзабывать. Я напомнил.
Он усмехается. Криво. Зло.
— А Кристина… она ведь не поняла, да? Что ты ее используешь?
Почему-то отзвук ее имени еще немного дергает.
— Она выполнила ту работу, за которую ты ей платил, — выкорчевываю эту занозу, так, чтобы уже не дергало. — Подсматривала и подслушивала, совала в мои дела свой любопытный нос. Я просто дал ей информацию. Не моя проблема, что эта информация была… немного специфической.
Я вижу, как его лицо меняется.
— У тебя вообще сердце есть, Вадик? Поимел девку дважды — и глазом не моргнул. Использовал и выбросил. Как порванный презерватив. Узнаю свою школу. Узнаю Вадика Авдеева.
— Сердца у меня, Лёва, как ты помнишь, давно нет.
— Знаешь, — продолжает он, входя в раж, — а это ничего. Найду Крисочке другое применение. Она мне должна, в конце концов. За мое плохое настроение и за мои потерянные деньги. Придется ей, сучке, отработать. Девка красивая, рот и жопа рабочие.
Я смотрю на него в упор.
Вижу эту ухмыляющуюся рожу, на которой ни тени сомнения.
И на секунду — на долю секунды — вижу, что он собирается сделать.
Как взлетает моя рука — даже не очень хорошо помню.
Не помню, как хватаю его за затылок.
Помню только глухой, влажный звук. Удар. И еще один.
Я бью его головой о край мраморной раковины. Снова и снова.
Без злости. Без ярости.
С холодным, отстраненным любопытством. Как ученый, препарирующий лягушку.
Гельдман валится на пол, как мешок с дерьмом. Из разбитой головы течет кровь. Густая. Темная. Она пачкает белоснежную плитку, мои туфли, манжеты моей шелковой рубашки.
