Читать книгу 📗 "Развод. В плюсе останусь я (СИ) - Ясенева Софа"

— Что случилось, мама?

— Я заметила у нас дома Ваню, — говорит она шёпотом, заговорщицки. — Но он вёл себя очень странно, злился. Говорил, что я плохая мать. И знаешь, что сказал? Это просто ужасно… — её голос срывается, она достаёт из сумки платок и судорожно вытирает глаза.

Ваня. Значит, шизофрения снова дала обострение. Ваня, мой старший брат, умер уже много лет назад. Каждый раз, когда мама начинает видеть или слышать его — это верный признак, что кризис близко. И что она может быть опасна прежде всего для самой себя.

— Ань, — тихо, но чётко говорю администратору, — позвони Телегину, в психиатрию. Узнай, есть ли у них места.

Поворачиваюсь к маме, стараясь говорить максимально спокойно:

— Давай присядем вот сюда, ладно? — подхватываю её под локоть и веду к креслу у окна. — Сейчас я всё выясню и поговорю с Ваней. Попрошу, чтобы он больше тебя не тревожил.

Она кивает, вытирает глаза, а потом вдруг оживляется:

— Да… да… А, кстати! Помнишь, я хотела купить те розы? Такие красивые, с переходом от тёмного розового к светлому? — она говорит торопливо, сбивчиво, с неестественной улыбкой. — Я слышала, что именно такие могут вызывать галлюцинации. В них содержится яд! Он влияет на нервную систему. Наверное, не стоит их брать.

— Ты права, — мягко соглашаюсь. — Давай выберем другой цвет?

— Может, жёлтые? Они солнечные, от них точно ничего не будет, — кивает она с уверенным видом.

— Хорошо, жёлтые. Пить хочешь?

— Не откажусь.

Я поднимаюсь, иду к кулеру. Стараюсь не смотреть на руки, они дрожат. Наливаю воду, стараясь, чтобы ни одна капля не пролилась. Возвращаюсь, подаю стакан. Мама делает несколько глотков и вдруг снова меняет тему:

— Когда вы с Кариной приедете в гости? Я хочу приготовить для вас что-нибудь вкусное. Может, запечь рыбу? Ты ведь любишь, да?

Ком в горле мешает ответить.

— Скоро, мама.

Аня подходит ближе, шепчет на ухо:

— Телегин сказал, через пять минут приедет скорая.

Я киваю. Осталось продержаться немного. Главное, не дать ей снова испугаться.

Но когда в холл заходят двое санитаров в форме, мама напрягается. Её взгляд становится острым, подозрительным.

— Саша, — шепчет, — это кто? К кому они приехали?

— Всё хорошо, мам. Это просто врачи. Они отвезут тебя туда, где помогут. Сделают укол, тебе станет легче.

— Легче? — она вскидывает голову. — Нет! Ни за что! Они ставят опыты над людьми! Я видела!

— Мама… — делаю шаг к ней, но она вдруг срывается с места.

Бежит к лифтам, юбка путается в ногах. В холле недавно мыли пол, и плитка всё ещё блестит от влаги.

— Осторожно, там скользко! — кричу, но поздно.

Она поскальзывается, руки в отчаянном движении тянутся к воздуху, стакан вылетает из пальцев, разбивается о кафель звонко. Осколки разлетаются, как осколки льда. Мама падает прямо на них, даже не пытаясь сгруппироваться.

— Чёрт, мама! — подбегаю, опускаюсь на колени.

Кровь мгновенно расплывается по полу. Её слишком много.

Глава 16 Карина

Звоню Наде, единственной, кто может рассказать мне, что происходит. Голос у неё всегда спокойный, уверенный, будто ничто не может выбить её из колеи. Но сегодня я ловлю в трубке еле уловимую тень напряжения, словно и она не до конца справляется с шоком от услышанного.

Думаю, такие новости распространяются мгновенно. Сегодня все обсуждают произошедшее. Шансы пропустить событие есть только у тех, кто в отпуске где-нибудь на необитаемом острове без связи.

Мне везёт: у Нади как раз небольшой перерыв между пациентами. Она выдыхает в трубку, и по звуку я понимаю — отодвинула маску, сняла перчатки, вышла в коридор.

— Я сегодня слышала странное, — начинаю я. — Медсёстры в «Балтмеде» обсуждали Вадима и его маму. Что у вас там происходит?

Я взволнованно отмеряю шаги вдоль аллеи перед больницей. Оглядываюсь, вокруг люди с деловыми лицами, курьеры, пациенты, пара медиков в белых халатах. Если уж здесь медсёстры в курсе, то лишние уши мне точно ни к чему.

— Так в двух словах сложно рассказать, — Надя понижает голос. — Но я попытаюсь. Мария Сергеевна пришла к нам и вела себя странно. Вадим вызвал ей скорую. Она пыталась от них убежать, но упала прямо на осколки разбитого стакана. Крови было… — Надя делает короткую паузу, будто сама не хочет вспоминать. — Но её всё равно забрали. Ты ведь знаешь, что у неё шизофрения?

Слово «шизофрения» звучит, глухо отдаваясь в голове. Я останавливаюсь. В груди холодеет. Надя уверена, что такие подробности семейного анамнеза уж точно не прошли мимо меня. Но я слышу об этом впервые. Да, Вадим вскользь говорил, что у его мамы «есть проблемы со здоровьем». Тогда я подумала на давление, сердце, максимум диабет. Но не это. Никогда.

— Извини, Надь, мне надо переварить эту информацию, — произношу глухо, не узнавая свой голос.

— Так ты не знала? — в её голосе смесь удивления и жалости. — Я знала, что Воронцов не святой, но чтобы скрывать такое от тебя… Карин, что если он поэтому не хотел ребёнка?

— Наверное, — выдыхаю. — Мы с ним договаривались, что не будем торопиться. Не знаю, зачем он тянул. Получается, он изначально не хотел детей.

В груди расползается пустота. Ветер холодный, тянет запахами мокрой листвы и выхлопных газов.

— Кариш, останешься сегодня у меня? — предлагает Надя. — Мы с тобой всё обсудим. Бабушку я предупрежу.

— Да, давай. Думаешь, Воронцов к тебе не сунется?

— Сегодня ему точно не до меня.

— Да, ты права. Хорошо, я приеду вечером.

Отключаюсь. Телефон гаснет в ладони, и я остаюсь одна. Болтаюсь по городу без цели. Смотрю, как мокрые улицы отражают витрины, людей, вывески кафе. Пытаюсь измотать себя, чтобы не думать. Потому что если начну думать, сойду с ума.

Серьёзные проблемы со здоровьем — не повод стыдиться. Но и не то, что можно скрывать от человека, с которым делишь жизнь. Это же доверие, основа брака. Зачем он это сделал? От страха? Из гордости? Или просто потому, что не считал нужным откровенничать?

Когда ноги начинают болеть так, что каждый шаг отдаётся болью в икрах, я всё же сдаюсь. Сажусь в транспорт и еду к Наде. За окном мелькают огни, лица, дома.

Оказываюсь у её дома раньше, чем собиралась. Сил нет даже подняться на ступеньки. Сажусь на лавочку у подъезда. Ветер треплет волосы, руки мерзнут, но внутри слишком пусто, чтобы это волновало.

Мозг лихорадочно ищет оправдания Вадиму. У каждого человека есть причины. Наверное, он боялся, что я откажусь от него. Что не приму. Или не выдержу. Но ведь правда всё равно всплывает всегда.

— Карин, ты давно тут сидишь? — слышу знакомый голос. Надя идёт быстрым шагом, шарф болтается, пальто нараспашку. — Я торопилась как могла. Не замёрзла?

— Нет, всё в порядке, — отвечаю, стараясь улыбнуться. — Не очень долго.

Она подходит ближе, кладёт руку мне на плечо, тепло, по-дружески.

— Пойдём. Накормлю и напою тебя.

— Да не очень-то хочется есть.

— Отказы не принимаются, — твёрдо говорит она. — Питаться тебе надо хорошо. Особенно теперь.

Я киваю, чувствуя, как защипало глаза.

У Нади дома царит спартанская атмосфера, как будто каждая деталь прошла строгий отбор на предмет необходимости. Просторные светлые стены, ни одной лишней полки, ни одной фотографии. Всё минималистично и функционально, почти стерильно, словно тут никто не живёт.

Даже на кухне, куда мы направляемся, царит порядок. Белый глянец шкафов, ровные линии столешницы, посуда аккуратно сложена в сушилке, на столе — лишь графин с водой и две чашки. Никаких скатертей, салфеточек, магнитиков или вазочек.

— Ты садись, я сейчас быстренько пожарю картошку с котлетами, — говорит Надя, закатывая рукава.

Я сажусь за стол, кладу руки на прохладную поверхность, ловлю себя на мысли, что мне не по себе.

— Надь, а ты своими глазами всё видела? — не удерживаюсь. Голос дрожит, как у человека, который хочет поймать крупицу надежды.