Читать книгу 📗 "Развод. В плюсе останусь я (СИ) - Ясенева Софа"

Он долго молчит. Я просто смотрю на него. на его мужественное лицо, острые скулы, на эти родные глаза, которые раньше казались мне надёжными и сильными. Теперь они полны вины. Вадим, что же ты натворил?

— Уже после того, как мы с братом родились, — начинает он, не поднимая взгляда, — у папы появились первые симптомы. Сначала бессонница, вспышки агрессии, потом галлюцинации. Мама водила его по врачам, ему выписали лекарства, и долгое время они помогали. Но потом… потом шизофрения одержала верх. Его пришлось отправить в клинику. Это было… — он на мгновение застывает, подбирая слова, — это было как удар под дых. Мне было десять. Я видел, как семья рассыпается на глазах.

Он замолкает, будто снова проживает то время.

— Следующим был брат, — продолжает уже тише. — У него шизофрения проявилась раньше. Ему было пятнадцать. Очень агрессивная, тяжёлая. Всё усугублялось депрессией и тем, что он подросток. Он долго боролся, но в двадцать… его не стало.

Я не дышу.

— Когда я заметил схожие симптомы у мамы, я, наверное, неделю не спал. Просто боялся. Каждый день ждал, что она сойдёт с ума, как отец. Но мама понимала, что это за болезнь, и сама обратилась к врачам. Благодаря этому долго сохраняла контроль, принимала препараты, держалась.

Он замолкает. Я тоже. Не представляю, как он жил, зная, что над ним самим висит дамоклов меч. Он потерял отца. Брата. И теперь живёт, постоянно ожидая, что однажды может последовать за ними.

А я просчитываю: в моей семье никто не страдал психическими расстройствами. Все здоровы. Значит, у ребёнка есть шанс. Может, не всё так страшно.

— Как ты понимаешь, Рина, — он поднимает на меня взгляд, — это не один случай в семье. Можно бесконечно рассуждать, как так случилось. Когда родители поженились, никто из них не знал, какой джекпот достанется нашей семье всего через несколько лет.

Он горько усмехается, но усмешка быстро сходит на нет.

— Всё это происходило на моих глазах, — тихо добавляет он. — Именно поэтому я пошёл в медицину. Хотел понять, как это работает. Но связать жизнь с психиатрией… не смог.

— Я правильно поняла, что твой брат… — спрашиваю едва слышно, уже зная ответ.

Он кивает.

— Да.

Тишина после этого становится почти невыносимой.

Глава 18 Карина

У меня в голове не укладывается, как можно было скрыть от меня столько всего. Я хожу по комнате туда-сюда, словно пытаюсь хоть так навести порядок в собственных мыслях. На полу тихо поскрипывает паркет, а за окном редкие машины рассекают темноту фарами.

Не столько страшна сама по себе история его семьи, сколько то, что мы всё это время жили, не зная, какой выбор стоило бы сделать заранее. Мы ведь должны были принимать взвешенное решение касательно возможных детей.

Мы живём давно не в каменном веке. Есть разные способы. Да я бы, возможно, даже согласилась на ребёнка из детдома. Пусть это было бы тяжело, непросто — зато мы бы не подвергли малыша риску. Мы приняли бы это решение вместе, осознанно, как взрослые люди.

А теперь... теперь всё, что мне остаётся, это принять неизбежное и смириться с последствиями. Жить в вечном страхе за своего ребёнка, выискивать у него симптомы, каждый раз настораживаться, если он заговорит не тем тоном или посмотрит не туда. Конечно, я постараюсь сделать всё возможное, чтобы он никогда не столкнулся с этим диагнозом. Но мысль, что где-то внутри уже заложено то, что может разрушить его жизнь, не даёт покоя.

— Вадим, — говорю наконец, глядя на него, — спасибо тебе, что всё-таки рассказал мне всё, ничего не скрывая. Только ты опоздал лет на пять.

Он поднимает глаза, усталые, будто стеклянные.

— Поверь, тогда я бы предложила тебе варианты выхода из ситуации. Мы бы справились. Я тебя любила так, что ни за что бы от тебя не отказалась.

— Любила? — он будто пробует слово на вкус, перекатывает его на языке.

— Да, — выдыхаю. — Но ты поступил так, что я не могу относиться к тебе, как раньше. Это просто невозможно.

Мне тяжело делиться с ним своими эмоциями, да и не думаю, что он сейчас готов к этому.

— Мне нужно сосредоточиться на себе. На моём здоровье. И здоровье малыша.

— Ты собираешься развестись? — в его голосе почти нет удивления.

— Да, Вадим. И надеюсь, что ты не будешь этому препятствовать.

Он не отвечает. Просто сидит, уставившись куда-то в пространство. Ни эмоций, ни слов. Только ровное, тяжёлое дыхание. Я жду хоть какой-то реакции, но он будто выключился.

— Вадим? — зову. — Воронцов?

Подхожу ближе, трогаю за плечо. Он вздрагивает, словно возвращаясь издалека.

— Ты слышал, что я сказала?

— Да. Ты со мной разводишься.

— Я могу рассчитывать, что ты не будешь препятствовать этому?

Он какое-то время молчит, потом кивает.

— Думаю, да. Да.

— Хорошо. Тогда, как оформлю заявление, подтвердишь его?

— Ты же не передумаешь? — спрашивает он так тихо, что я едва различаю слова.

Я качаю головой. Передумать невозможно. Всё слишком далеко зашло.

— Тогда могу я тебя кое о чём попросить?

— Смотря о чём.

— Я бы хотел, чтобы ты сообщала мне о своём самочувствии каждый день. И о ребёнке.

— Как ты это себе представляешь? — я устало усмехаюсь. — Звонить тебе каждый день я точно не буду.

— Не надо звонить, — качает он головой. — Просто пиши. В любом мессенджере. Как вы себя чувствуете.

Я не отвечаю сразу. Не очень-то хочется держать с ним связь. Особенно теперь, когда я собираюсь начинать всё с нуля, без него, без этого бесконечного груза тайн и вины. Но понимаю: ребёнок — это навсегда. Это то, что уже связало нас крепче, чем любые кольца и штампы в паспорте. Не знаю, будет ли он помогать, станет ли участвовать в воспитании. Но одно короткое сообщение в день написать не так уж сложно.

— Хорошо, я постараюсь, — наконец говорю.

Встаю, поправляю свитер и подхожу к двери. Воздух в комнате тяжёлый, давит на виски. Здесь мне больше нечего делать.

— Рина, куда ты сейчас собираешься?

— Пока не знаю.

Из меня будто все силы выкачали. Я словно отработала сутки в операционной без передышки. Мне просто нужно восстановить потраченную энергию как можно скорее.

— Оставайся здесь.

Он произносит это, но в интонации слышится просьба, не приказ. Впрочем, я уже выработала стойкий иммунитет к его «оставайся», «подожди», «давай потом поговорим».

— Я не буду жить с тобой в одной квартире. Это исключено.

На секунду тишина заполняет всё пространство между нами. Даже холодильник, кажется, перестаёт гудеть. Вадим медленно кивает, будто переваривает услышанное.

— Я съеду завтра. Соберу необходимые вещи.

— Тогда я вернусь сюда завтра.

Он опускает взгляд, теребит пальцами край рубашки. Я впервые замечаю, как сильно он осунулся — под глазами залегли тени, щетина давно переросла в неаккуратную бороду. Когда-то я любила проводить пальцами по его щеке, сейчас же это желание умерло окончательно.

У самого выхода мне вдруг кажется, что уйти из клиники вот так, по-английски, будет неправильно. Раз уж мы решили договариваться как цивилизованные люди, пусть он будет предупреждён.

— Хотела тебя предупредить, что завтра напишу заявление на увольнение.

Он резко поднимает голову:

— Я не выгоняю тебя с работы. Куда ты сейчас пойдёшь, беременная?

— Я уже нашла новое место. Не беспокойся, не ухожу вникуда.

Он морщит лоб, делает шаг ко мне.

— И куда ты будешь устраиваться?

Я прижимаю к себе сумку, будто это щит.

— Этот вопрос не касается моего самочувствия.

— Зато касается меня как руководителя. Рина, ты же не к моим конкурентам уходишь?

Вадим подходит ближе, и я ловлю в воздухе резкий запах алкоголя, смешанный с чем-то терпким, может, дорогим парфюмом. Желудок сводит.

— Прости, этот запах… Мне нужно на воздух.

Я торопливо отступаю, стараясь не смотреть на него, и выскальзываю за дверь. Воздух в коридоре кажется ледяным, чистым. Спускаюсь вниз, ступенька за ступенькой, чувствуя, как остываю.