Читать книгу 📗 "Развод. В плюсе останусь я (СИ) - Ясенева Софа"
— Кофе нам принеси, — бросаю ей, словно приказ, даже не просьбу. Смотрю свысока, отрезая возможность для возражений.
Ни за что не покажу, как паршиво на душе. Пусть думают, что с меня всё сходит как с гуся вода.
Женя переводит взгляд на Вадима, словно ждёт поддержки, но тот сидит, нахмурившись, и молчит.
— Не стой, Женя, я жду, — выгоняю её одним тоном, которому привыкли подчиняться ординаторы на кафедре.
Она фыркает, разворачивается и уходит, звонко постукивая каблуками и призывно виляя бёдрами. Её поведение больше похоже на вызов.
Я жду, пока за ней захлопнется дверь, и только тогда поворачиваюсь к Вадиму:
— Можешь не утруждать себя фразами про то, как я всё неправильно поняла. Дур здесь нет. Но я советую тебе облегчить душу. Давно это у вас? — киваю в сторону приёмной.
— Рин, я правда не понимаю, зачем тебе эта информация? Чтобы что?
— Чтобы понимать, Вадим, как давно ты опустился до того, чтобы изменять мне.
— Чтобы ты потом предъявляла мне за это? — бросает он сухо, с вызовом.
— А я что, должна молча терпеть? — усмехаюсь. — Упс. Не на ту напал, Воронцов.
В этот момент дверь открывается снова, и возвращается Женя с подносом. Она ставит перед нами две чашки кофе. У Вадима на пенке аккуратно нарисованное сердечко. Боже, она совсем глупая? Или настолько бесстрашная?
Демонстративно меняю чашки местами и спокойно делаю глоток. Горечь кофе обжигает язык, но именно она сейчас помогает не сорваться и не закричать. Женя заливается краской, как школьница, пойманная на шалости, но вслух не произносит ни слова.
— Иди, я скажу, если будет что-то нужно, — отсылает её Воронцов ровным, сдержанным голосом. — А ты прекращай выпускать коготки, Рина. Я прекрасно знаю, что ты у меня львица.
— Так не давай мне повода, — отвечаю холодно. — Я не собираюсь терпеть унижения. Ни от тебя, ни от неё.
Он морщится, пальцы начинают бессмысленно постукивать по подлокотнику кресла.
— Это всё не имеет никакого значения, — говорит он, словно пытаясь убедить прежде всего сам себя. — У меня только одна любимая женщина — ты. Я не устаю тебе это повторять. Ничего не изменилось. Предлагаю просто забыть этот эпизод.
Я улыбаюсь широко. Улыбка холодная; внутри — гора битого стекла, которая шуршит при каждом вдохе.
— У нас, — говорю медленно, щурясь, — какие-то разные с тобой представления о том, как себя ведут с любимыми. Мне такой вариант не подходит. Помнишь наш разговор в самом начале отношений?
Он вздрагивает, как будто я ткнула его в больное место.
— Ты серьёзно, именно сейчас предлагаешь повспоминать? Как это относится к делу? — в его голосе слышится раздражение и лёгкое отторжение от темы.
— Удобно страдать провалами в памяти, Вадюш, — специально коверкаю имя, знаю, как это его бесит. — Я тебе напомню. Я говорила, что измена для меня — конец отношений. Ты со мной согласился, клялся, что её никогда не будет.
— Это и не измена, Рин. Её не было даже в мыслях.
Слушать это — всё равно что смотреть, как кто-то пытается перекрасить слона. Я видела их, и никакие его словесные выкрутасы этого не изменят. В груди поднимается такой прилив злости, что пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Хочется сорвать с себя маску учтивости и выпустить львицу — ту самую, что он так опасается — чтобы она рванула и расцарапала его лицо в порыве мести. Но я держусь. Потому что знаю: от мести легче не станет.
Я люблю себя слишком сильно, чтобы оставаться рядом с тем, кто умышленно унижает меня. Самоуважение — не тот товар, который стоит продавать со скидкой. И потому решение созревает бескомпромиссное: жить дальше с Вадимом — значит перечеркнуть себя. Мне сейчас нужна стабильность, а не драматические петли; нужен спокойный дом и крепкие нервы. Иначе кто у меня родится — нервный и затюканный ребёнок? Нет, мне это не нужно.
Кстати, о нём. Сообщать ли о таком мужу? Сомнения давят: облегчит ли правда положение или только добавит сплетен и лжи?
Покачиваю в руке чашку, наблюдаю, как остатки пенки медленно тают.
— Рина, — говорит он в очередной раз. — У меня сегодня очень загруженный день. Давай я вернусь домой и мы всё обсудим. Правда нет времени на долгие многозначительные паузы.
Я встаю. Иду с тем же достоинством, с той же прямой спиной, что и прежде. Подхожу к двери, берусь за ручку. На секунду поворачиваю голову и встречаю его холодный взгляд, в нём смесь вины и раздражения. Была — не была.
— Информация к размышлению, Вадим. Я беременна. Готовься платить алименты.
Глава 3 Карина
Возвращаюсь в свой кабинет. Периодически приходится останавливаться у стены, прятать лицо в ладонях и собирать в кулак остатки сил. Злые слёзы вырываются сами, скатываются с ресниц и жгут кожу. Чёрт возьми, как можно держать лицо, когда внутри полный раздрай? Но я должна. Сейчас середина рабочего дня, впереди приём, и пациенты никуда не денутся. Они не должны видеть моих слабостей.
В кабинете всё как всегда: запах антисептика, ровный свет из ламп под потолком, стопка карточек на столе. И всё это только раздражает: в этом порядке нет ни малейшего отражения моего хаоса. Чтобы давать назначения, ставить диагнозы, нужна сосредоточенность, холодный ум, а у меня в голове сплошной гул и обрывки картинок из недавней сцены.
— Кариночка Витальевна, — осторожно заглядывает Маша, администратор, делая бровки домиком. В руках у неё планшет, который она сжимает как щит. — Мне с утра названивает один упёртый пациент. И слышать не хочет, что у вас сегодня всё забито. Что мне делать? Он ещё угрожал жалобой, — последние слова она почти шепчет, словно боится, что кто-то ещё услышит.
Я выдыхаю, сглатываю колкость на языке.
— Очередной царь с короной на голове?
— Ага, — кивает она, виновато закатывая глаза. — Я его три раза уже ориентировала по ближайшей дате, но он ни в какую.
— Маш, а с чем он хочет прийти?
В её взгляде замешательство.
— Ой! — только и вырывается.
Этого достаточно, чтобы я поняла: как всегда, она не уточнила. И вот так на ровном месте можно пропустить что-то серьёзное.
— Давай так, — говорю устало, — звони ему и спрашивай, какие жалобы. Потом решим. В конце концов, кроме меня есть ещё врачи, он может попасть к любому свободному.
— Но он хочет только к вам, — не сдаётся Маша.
Я прикрываю глаза и считаю до трёх. В груди распирает злость на Вселенную: ну почему именно сегодня?
— В любом случае, я пока не понимаю, насколько там срочно. Сначала выясни, потом будем думать.
— Поняла. Бегу звонить, — кивает она и исчезает в коридоре.
Выхожу к кулеру, наливаю стакан воды и пью большими глотками, будто влага может смыть изнутри горечь.
Надо собраться. Прямо сейчас. Мне ещё минимум шесть человек принимать, а может и семь, если этот «царь» решит штурмовать мой график. Карточки тоже не сами заполнятся. Завтра операционный день, значит, завал будет вдвойне.
Собравшись, принимаю ещё двоих. Руки делают привычные движения, голос звучит уверенно, и пациенты даже не догадываются, что внутри у меня пожар.
И вот, когда отпускаю очередного, снова вижу Машу — она идёт ко мне быстрым шагом, прижимая планшет к груди. На лице её смесь тревоги и желания поскорее переложить ответственность на мои плечи.
— С его слов, у него конъюнктивит, не видит толком, а у него какие-то важные переговоры или контракты, я не поняла… — Маша пожимает плечами.
— Ладно, давай его в конец записи пригласи, — говорю, уже заранее понимая, что случай несложный и не займёт много времени. Тогда я наконец смогу уйти домой и хорошенько всё обдумать.
Пациенты оказываются разными. Я погружаюсь в их истории и жалобы — это единственное, что спасает меня от навязчивой мысли о Вадиме. Работа как лекарство: каждый диагноз, каждый аккуратный жест словно вытягивает меня из смятения. Принимаю одного за другим, голос ровный, руки точны — снова и снова доказываю себе, что могу быть профессионалом, даже когда весь мир внутри рушится.
