Читать книгу 📗 "Разводные процедуры (СИ) - Ланц Лика"

Сноб. А мы для него вроде бы как и не люди, что ли?.. И будь у нас просто разговор между двумя взрослыми, я бы встала и ушла. Но у меня в квартире, этажом выше, сидел несчастный ребёнок, его дочь, которой я обещала, что помогу, и поэтому я глотнула обиду.

Глава 26

– Знаете, в чём ваша ошибка, Марк? – мне очень важно было донести до него простые истины, чтобы он действительно понял, а не послушал, отмахнулся и продолжил всё так же отдаляться от дочери. – Вам всё кажется, что если вы заработаете на лучшее место под солнцем, то будет лучше. Вы были счастливы там, в том доме, из которого уехали? Кате там было комфортнее? Она скучает по той жилплощади, образу жизни, школе, которую пришлось сменить?

Он по-настоящему завис. Даже глаза остекленели. Видимо, силился понять, что я ему пытаюсь втолковать.

– Вашему ребёнку, Марк, не хватает вас. Вашего внимания, общения, маленьких радостей, которые вы можете пережить вместе. Ни роскошный дом, ни элитная школа, ни триста пятьдесят ненужных вещей, которые вы можете купить за деньги, не заменят этого. Вы можете быть счастливы здесь и сейчас. В этой квартире, которая вам не нравится. В этой обстановке. Разрешить, например, дочери посещать художественную школу или студию. Она у вас очень хорошо рисует, вы знаете? Талантливо, я бы даже сказала, хоть, конечно же, я не эксперт и моё мнение может ничего не значить для вас. Мнение опостылевшей соседки, которая бесконечно нарушает ваш покой. Не перебивайте меня! – вытянула я руку, потому что Марк, кажется, хотел мне возразить. – Но у вас всегда есть возможность спросить об этом кого-то более компетентного. Пусть он скажет, что дочь ваша талантлива. И нет ничего страшного в том, чтобы она рисовала. Вы бы могли хвалить её хоть иногда. Делить радость. Восхищаться её работами. Вот это для неё важно и ценно. Ходить с дочерью на концерты или в парк, на выставки или в кино. Сидеть вечерами и разговаривать по душам. Пусть не сразу, но она откроется. А не спихивать её на бабушку, потому что вам так спокойнее. А спокойнее ли ей, вы спрашивали? Знаете ли вы, что она тяжело переживает смерть деда? Что она любила его, а бабушка, как мне показалось, застыла в своём горе и не помогает, а только усугубляет её личное одиночество и страх. Там, полагаю, не так, как здесь? – я тоже обвела рукой пространство и позволила сарказму прорваться наружу.

– Нет, – мотнул Марк головой, – Мой отец – доктор наук. Светило медицины. Был.

Я видела, как тяжело он сглотнул. Как дёрнулся его кадык, как заблестели глаза и сжались губы. Ему тоже тяжело. Но его маленькой дочери тяжелее в несколько раз. Он всё же мужик, а она слабая ранимая девочка.

– И квартира там, небось, не чета, – снова махнула я рукой, – хоромы, полагаю. С хорошей звукоизоляцией и так далее. Но сейчас это склеп. Для вашей дочери. Тягостные воспоминания. И отрешённая бабушка в скорлупе горя. Катя делает всё, чтобы убежать оттуда. А ночевать для неё там – хуже, чем на кладбище.

– Но почему она не сказала об этом? – глухо спросил Марк.

– А вы спрашивали? Интересовались? Позвонили ей сегодня?

– Не успел, – снова мотнул он головой. На голове у него сейчас ералаш. И вид нашкодившего школьника.

– Катя сегодня останется у меня, – сказала я, поднимаясь, – а всё, о чём мы с вами говорили – между нами. Надеюсь, вы сделали выводы.

– Мила, подождите, не уходите! – подорвался он за мною вслед, схватил за руки. – Простите меня, ради бога! Я знаю, что обидел вас, не такой уж я и тупой на самом деле. Вы правы, да. Это не Катя, наверное, испытывает дискомфорт, а я. Не она, а я чувствую себя неуверенно, потому что не знаю, что приоритетно. Поступаю так, как считаю нужным. И да, ни разу не поинтересовался, что обо всём этом думает она. Я попытаюсь всё исправить. Спасибо.

Последние слова Марк прошептал чуть слышно. Дышал тяжело. А затем наклонился и поцеловал мне руки. Вначале одну ладонь, а затем другую.

Неправильно как-то поцеловал. Не тыльную сторону, как делают мужчины это обычно, а внутреннюю. В центр. Где самая чувствительная кожа, оказывается. И меня прошибло таким током, что я не понятно каким образом на ногах устояла.

– Посидите со мной, пожалуйста, – вёл он меня за руки назад, – мы даже чаю не попили с вами. И я не хочу, чтобы вы уходили вот так.

Не такой уж он и чурбан, как оказалось…

– Меня дети дома ждут, беспокоиться будут, – слабо «отбивалась» я, но на стул всё же села. Наверное, под его давлением больше.

– Пять минут. Всего пять минут, прошу.

Я покачала головой и достала телефон. У меня тоже, кажется, крышу рвёт местами. Можно ж позвонить.

– Мам, ну ты где? – сразу же ответил сын. – Я уже искать вас собрался. Думаю, мало ли. А то опять будет, как тогда в подворотне, когда мы Катю спасали!

– Андрей, я немного задержусь. У нас с Лайтиком всё хорошо, – улыбнулась слабо. Вот же: беспокоится. – Мы тут с дядей Марком разговариваем, с Катюшиным отцом. Так что не переживайте, я скоро буду дома.

– Хорошо. Ждём.

Я как-то не подумала, что динамик у меня громкий, а сын ещё и на повышенных тонах общался.

О том, что что-то не так, я догадалась по взгляду Марка, который смотрел на меня слишком остро.

– В подворотне? – спросил он меня тихо и, я бы сказала, угрожающе. – Что было в той подворотне, Мила?

И тут я поняла, что Штирлиц как никогда близок к провалу. Врать я так и не научилась, какие-то оправдания на ум не приходили, спасительную соломинку никто не протянул. Я просто сидела, замерев, и пялилась на соседа, не зная, что ему сказать.

– Мила! – в голосе Марка зазвенела сталь. – Только не надо ничего придумывать, договорились? И уж раз вы сейчас усиленно думаете, как мне солгать или увильнуть, давайте я попробую угадать. Вы заработали этот синяк, – притронулся он к моей щеке, – в подворотне, где каким-то образом оказалась моя дочь, и вы её спасали. Так? От кого, Мила?

Я сокрушённо выдохнула.

– Мальчишки пристали. Мы с сыном Лайтика выгуливали, ну и…

– Осталось узнать только, что делала моя дочь поздно вечером в подворотне. В то время, когда она должна была быть дома или у бабушки. Судя по всему, она прокручивала эти номера не однажды: я считал, что Катя в безопасности, а в это время она находилась чёрт знает где.

Марк устало потёр лицо ладонями. Вышло это отчаянно и сильно – до дрожи. Я понимала его, как никто. Мне тоже не улыбалось бы, если б я узнала, что мой сын что-то от меня скрывает и что его жизнь подвергается опасностям.

– Пожалуйста, только не устраивайте ей допрос. Я обещала, что не расскажу. Всё ведь обошлось.

– А если бы не обошлось? Если б вы не оказались рядом с той чёртовой подворотней?!

Он не повышал голос почти, но мне казалось: орёт. Так, что барабанным перепонкам больно.

– Вам просто нужно поговорить. Больше общаться, чтобы Катя вам доверяла. Пожалуйста, Марк, не наломайте дров ещё больше.

– Идите домой, Мила, – устало произнёс он и прикрыл глаза. – Я сейчас так зол и в то же время так беспомощен, что чувствую: могу вас ещё раз обидеть то ли резким словом, то ли ещё чем. Идите к детям. Кажется, у вас с ними куда лучше получается, чем у меня.

– Дайте слово, – не пошевелилась я, потому что мне очень важно было, чтобы он не обидел дочь.

– Я даю вам слово, – посмотрел он мне в глаза. – К тому же, до утра я точно остыну. Обещаю, что ничего не буду выпытывать, особенно силой. Я сделал выводы. И прислушаюсь к вам. Надеюсь, это поможет. Идите. Вас ждут.

Он мне казался таким одиноким, будто я здесь, а он где-то там, на необитаемом острове, далеко-далеко, и помощь придёт небыстро. Но он сильный и должен справиться.

– До свидания, Марк, – отклеила я наконец-то задницу от стула, позвала Лайтика, который «общался» с Графом.

– До встречи, Мила, – проводил он меня до дверей. – Я жду вас на утренней прогулке.

И я ушла, а он остался. И мне очень не хотелось оставлять его наедине с самим собой. Но он взрослый, а у меня дома двое подростков. Так что выбор очевиден. Они нуждались во мне куда больше, чем этот железобетонный мужчина.