Читать книгу 📗 "Лучшие враги навсегда (ЛП) - Хейл Оливия"

— …дислексия.

— Ой, — говорю я. Поскольку волосы зачесаны назад, у меня больше нет оправдания, чтобы прикасаться к ней. Вместо этого я прислоняюсь к изголовью кровати и сажусь рядом с изогнутой фигурой. — Ага.

— Было тяжело?

— Какое-то время, — отвечаю я, глядя на руки, покоящиеся ладонями вверх на коленях. — В основном в первые годы школы, пока не научился с этим справляться.

— Каково это? — спрашивает она.

Ее глаза все еще закрыты, но в хриплом голосе слышится только мягкое любопытство. Интересно, насколько она в сознании? И сколько из этого запомнит?

— Это все, что я когда-либо знал, — говорю я. — Мозг иногда путает буквы или целые слова. Я лучше запоминаю, если слушаю или наблюдаю, чем читаю. Для меня документальные фильмы полезнее научно-популярных книг.

— М-м-м. Ты хорошо учился на юридическом факультете. Я никогда… не подозревала.

Я усмехаюсь. Конечно, она не знала. Я нанимал людей, чтобы они читали и проверяли мои задания. Работал напрямую с администрацией, получал дополнительное время на тестах. И, полагаясь только на упрямство, учил все наизусть, вместо того чтобы перечитывать учебники.

Я читал абзацы вслух, запоминал их. Однажды даже заплатил первокурснику, чтобы тот начитал весь материал дела, в я мог его выучить.

— Я компенсировал, — тихо добавляю я, не удержавшись от движения: рука тянется к голове Конни.

Я глажу ее волосы. Наверное, не стоит, но я не могу остановиться. А Конни, кажется, расслабляется под прикосновениями.

— М-м-м, — снова тихо стонет она.

Я ловлю себя на том, что говорю в изгиб ее уха, в мягкую копну спутанных волос.

— Мои родители, конечно, никогда не понимали этого. В третьем и четвертом классе меня едва не выгнали. Отец ненавидел это. Его единственный сын… глупый.

Конни издает тихий, возмущенный звук.

— Ага. Я потратил годы, чтобы доказать обратное. Он хотел, чтобы я пошел на юридический факультет, но сам не верил, что смогу. Мой двоюродный брат поступил первым. Я подал заявку… и поступил. Сам.

Конни моргает, открывает глаза. Она оглядывается, пытаясь понять, где находится, и наконец находит меня взглядом. Рука на ее голове замирае.

— Он мудак, — шепчет она.

— Отец или двоюродный брат? — спрашиваю я. — В любом случае – согласен.

Она кивает, но тут же морщится от боли.

— Головная боль? — спрашиваю я.

— Да.

— Сейчас принесу еще аспирин.

Я поднимаюсь с кровати и иду в ванную, где на стойке лежат лекарства, которые наскреб из ее тайников.

Голос, хриплый, но мягкий, все равно доносится до меня:

— А мама?

— Заботилась обо мне, — говорю я, перебирая упаковки. — Но недостаточно. Она застряла в браке, который ненавидела, в городе, который презирала. Родители развелись через два месяца после моего восемнадцатилетия — будто только и ждали, пока истечет срок. Потом мама переехала в Монтесито. Она родом из Сан-Диего и всегда относилась к Восточному побережью с подозрением. После развода больше не оглядывалась назад.

— Ух ты, — шепчет Конни.

Она с усилием садится и принимает таблетку, которую я протягиваю. С болезненным стоном сглатывает ее и делает еще один глоток воды.

Я никогда раньше не видел Конни такой — без маски, без колючей защиты.

Это кажется почти… привилегией.

Она снова опускается на подушки и закрывает глаза. Из груди вырывается долгий, усталый вздох.

— Моя мать умерла, — бормочет она.

Я застываю у края кровати.

— Ох, — осторожно говорю я. — Ты была тогда совсем маленькой?

— Мм-хм. Я ее не помню.

— А хотела бы? — спрашиваю я.

Конни поворачивается на бок. Долгую минуту я думаю, что она не ответит. Я проверяю телефон — смотрю, написал ли Дэррил насчет врача, — когда, наконец, до меня доносится ее голос, полуприглушенный подушкой:

— Раньше – да. А теперь… может быть, так проще.

— Ага, — тихо отвечаю я. — Понимаю.

— Я видела, как сильно отец скучал по ней. И братья. Может быть, — говорит она и тяжело вздыхает, — это благословение, что я ее не помню.

Доктор приезжает через два часа. Ей приходится аккуратно разбудить Конни, чтобы измерить температуру и осмотреть ее.

— С вами все будет в порядке, — говорит врач после осмотра. — Это просто грипп, хоть и тяжелый. К утру температура спадет, и вы снова сможете встать на ноги. Продолжите кашлять, но уже пойдете на поправку.

Я распрямляю плечи, чувствуя, как из них уходит напряжение.

— Слава Богу.

Доктор улыбается.

— С вашей женой все будет в порядке, мистер Томпсон.

Да, думаю я, бросая взгляд на спящую Конни. Она должна быть в порядке.

Позже в тот же день начинает звонить ее телефон. Затем снова. Я отвечаю на третьем гудке — на экране снова высвечивается одно и то же имя.

Это ее помощница Захра.

— Мистер Томпсон? — спрашивает она.

Голос звучит безупречно профессионально, но я все равно улавливаю легкое удивление.

Я объясняю Захре, что Конни заболела, и прошу отменить все встречи на сегодня и завтра.

В голосе Захры звучит искренняя тревога. Похоже, они действительно близки.

К обеду я уговариваю Конни съесть немного супа и хлеба на вынос. Вскоре после этого она снова засыпает, а я возвращаюсь в кресло, с ноутбуком на коленях.

Сегодня пришлось отменить несколько встреч. Я записываю голосовые сообщения для Дэррила — пусть подготовит письма. Одна из лучших сторон взрослой жизни — больше никаких эссе. Большую часть дел теперь можно решить по телефону или поручить тем, кто разбирается в грамматике лучше меня.

К вечеру, как и обещал доктор, Конни действительно чувствует себя лучше.

Температура спала, хоть кожа, на мой взгляд, все еще слишком горячая. Она поднимается с постели, идет в ванную, а потом настаивает на том, чтобы спуститься на кухню за стаканом сока. Это рискованно, но, вероятно, хороший знак.

Когда Конни возвращается в кровать, падение на подушки выглядит как сцена из фильма.

— Боже, как же тяжело, — стонет она. — Почему я все еще чувствую себя так ужасно?

Я прислоняюсь к дверному косяку спальни.

— Потому что ты больна.

Конни поднимает на меня глаза.

— Несправедливо, что ты так выглядишь.

— Как именно? — спрашиваю я, чуть улыбаясь.

— Как человек, который принял душ, переоделся и, возможно, даже расчесался, — говорит она, обиженно щурясь.

Я усмехаюсь.

— Ты болеешь, принцесса. И имеешь полное право не быть в лучшей форме.

— Ты должен сказать, что я выгляжу великолепно, — она складывает подушки.

Снаружи быстро темнеет; день пролетел в тревогах.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я. — Снова проголодалась?

Конни качает головой и расслабляется.

— Нет. Я хочу посмотреть что-нибудь на огромном телевизоре, который еще ни разу не включала.

И вправду, на стене напротив стоит огромный телевизор, замаскированный под картину — он идеально вписывается в интерьер.

— Я возьму пульт, — говорю я.

Конни тратит целых три минуты, выбирая старую романтическую комедию, прежде чем бросить на меня взгляд:

— Тоже останешься посмотреть?

Я устраиваюсь на краю кровати, вытягиваясь поверх покрывала.

Мерцающий свет телевизора освещает полутемную комнату.

Из всех сценариев, которые представлял себе, возвращаясь из Бостона, этот был… самым неожиданным.

Особенно после всего, что было в последние дни: как она наклонилась ко мне на диване… Эти воспоминания мешали сосредоточиться на встречах.

И уж точно не давали забыть, чего так ждал.

Конни вздыхает рядом.

— Брат вчера забрал у меня инвестиции.

— Что он сделал?

— Да. Я должна была начать переговоры на следующей неделе. Мое первое крупное закрытие компании. Но… — она проводит рукой по лицу, словно стирая усталость. — Он сказал, что я не сконцентрирована и еще не готова.

— Это полная чушь, — резко говорю я.

— Ага, — она чуть усмехается. — Думаю, мне не до конца доверяют.