Читать книгу 📗 "Лучшие враги навсегда (ЛП) - Хейл Оливия"

Через пару неуверенных секунд он кладет руку мне на талию. Другой же отводит несколько прядей с моего лица. Я смотрю на экран и прикусываю губу.

Наконец, решаюсь.

— Не знаю, кто мы друг для друга, — говорю я. — Или что было сегодня утром.

Его рука замирает на моем плече. Но я не останавливаюсь. Проглатываю неприятное чувство в груди и продолжаю.

— Честно? Не знаю, глупо ли это — начинать тебе доверять. Но не хочу притворяться, что мне это не нравится… все это.

Он смотрит на меня, и выражение лица меняется. Улыбка становится мягче, без привычной ухмылки. Большой палец касается моей щеки.

— Это чувство очень взаимно, принцесса.

— Ой.

— Перемирие? — спрашивает он.

Я киваю.

— Перемирие.

Он наклоняется, прижимается губами к моим — теперь уже знакомыми. Теплыми. Надежными. Поцелуем, от которого внутри расползается мягкое, жидкое тепло.

— Это значит, — шепчет он, — что я выбираю следующий фильм.

— Я знала, у тебя есть скрытые мотивы.

Он смеется, откидывается на спинку дивана и обнимает меня, не отпуская всю оставшуюся часть фильма.

31. Габриэль

Грипп у Конни прошел быстро. На следующий день она уже работала из дома — и настояла, чтобы я пошел в офис. Но при этом улыбалась.

В «Томпсон Интерпрайзес» царило хорошее настроение, что само по себе вызывало беспокойство. Сделка с фирмой из Лас-Вегаса, партнерство с которой началось после командировки туда, набирала обороты, и я стоял у ее руля. Это означало череду бесконечных встреч и звонков — но именно так я предпочитаю работать. Телефонные переговоры лучше, чем бесконечные цепочки писем.

Когда день, насыщенный задачами, наконец заканчивается, я возвращаюсь домой и застаю Констанцию, прислонившуюся к кухонному острову. Листающую что-то на телефоне. Судя по одежде, она тоже только вернулась с работы: блузка заправлена в серую юбку-карандаш, каблуки, собранные в хвост волосы.

Она выглядит профессионально — так, как я ее всегда знал. Целеустремленной, собранной. Но теперь знаю и другую сторону Конни — ту, что смотрит старые фильмы, уткнувшись мне в колени.

С тех пор как закончил юридический, я ни с кем не жил. Даже через миллион лет бы не подумал, что первым человеком, с кем это произойдет, станет Констанция Коннован.

И, надо признать, вовсе не жалуюсь.

Она поднимает глаза и улыбается — мягко.

— Привет.

— Привет.

— Я как раз собиралась заказать еду. Хочешь?

— Да, умираю с голоду. Что ты выбрала?

Она наклоняется над кухонным островом, упирается локтями в мраморную столешницу. От этого движения ее тело плавно изгибается — и я вспоминаю, как та выглядела в той же позе, только не здесь, а над диваном. Желание приходит быстро, остро.

— Мне нравится одно тайское место, — говорит она.

— Настроена на острое?

— Думаю, да, — ее глаза блестят, и в них вспыхивает знакомая озорная искра. — А ты?

Я обхожу стойку, встаю рядом.

— Определенно.

— Тогда закажу самое острое из меню.

— Два.

Она усмехается и берет телефон. Я наблюдаю за ее пальцами, скользящими по экрану, а потом провожу ладонью вдоль позвоночника, легко касаясь ткани на спине. Прослеживаю линию юбки, а затем скольжу ниже, касаясь округлостей под поясом.

Конни хихикает.

— Что ты делаешь?

— Просто здороваюсь, — шепчу я и наклоняюсь, целуя ее в шею.

С тихим выдохом она кладет телефон на столешницу.

— Еда будет через двадцать минут.

— Целая вечность, — говорю я.

Конни поворачивается ко мне, прищуриваясь.

— Я написала в примечании: «Пожалуйста, сделайте по-настоящему остро».

Я откидываю голову Конни назад и касаюсь ее губ своими.

— Давай, принцесса.

Она целует меня в ответ. А через двадцать минут мы уже сидим за кухонным столом, уставленным коробками с едой на вынос. От одного только аромата слегка щиплет глаза.

— Ну что, — говорит она. — Пора пробовать.

Я тянусь за карри. Улыбаюсь. По-детски, но в этом весь наш стиль — мы всегда соревновались. Даже в мелочах.

— Как работа? — спрашиваю я.

И вижу, как она загорается. Пока накладывает себе еду, рассказывает о грядущей конференции и проекте, который ее захватил. Я слушаю, рот слегка обжигает.

— Но, — говорит она, — я все еще злюсь на Алека из-за сделки с «Никуром».

— А, то самое приобретение, с которого тебя сняли?

— Да.

— Он поступил несправедливо.

— В этом не было необходимости, — говорит она, разрезая кусок курицы. — Заключительные переговоры уже на следующей неделе, и я — единственная, кто в курсе всех нюансов. Если бы мой уход действительно шел на пользу компании, я бы и слова не сказала. Но мы оба знаем, что это просто из-за…

— Меня, — заканчиваю я.

Она смотрит на меня, и в глазах меркнет разочарование. На солнце у нее проступили новые веснушки — мягкие, разбросанные по щекам и лбу, как россыпь янтаря.

— Это не твоя вина, — тихо говорит она. — И не моя. Просто, думаю, они считают, что я… недостаточно взрослая.

— Ты была взрослой с тех пор, как я тебя помню.

Она усмехается и опускает взгляд на тарелку.

— Иногда так и кажется. Братья были уже взрослыми, когда я росла. Двоюродных братьев и сестер, с кем можно было бы играть, не было. В таких условиях взрослеешь быстро.

— Я помню тебя.

— На юридическом факультете?

Я качаю головой.

— Нет. Хотя да, и там тоже. Но я о Сент-Реджисе.

— Ты был старше на два года, — говорит она. — Видела тебя в коридорах, но не думала, что ты знаешь, кто я такая.

— Конечно, знал. Наследница Коннованов, на том же факультете? Поверь, я был в курсе. Соперничество вбили мне в голову с детства. Название «Контрон» всплывало в разговорах взрослых так часто, как будто вы были каким-то заклятым врагом. И почти никогда — в положительном ключе.

Конни тянется за рисом. Пожалуй, мне тоже стоит — язык уже горит, губы пульсируют от остроты.

— Я и представить не могла, — говорит она. — Мы ведь почти не разговаривали до… ну, до юридического факультета.

— Нет. Мы просто тихо ненавидели друг друга издалека, — усмехаюсь я.

Я вспоминаю ее: волосы до плеч, иногда в очках. Всегда с рюкзаком, набитым книгами, и угрюмым взглядом через двор или столовую, направленным в мою сторону.

Конни кивает.

— Было сложно не ненавидеть. Мне рассказывали… ну, думаю, тебе тоже.

— Ага.

— Помню, как завидовала тебе в Сент-Реджисе, — говорит она.

Щеки у нее краснеют, на лбу выступает легкий пот. Видно, острая еда берет свое.

— Завидовала?

— Ага. Ты был популярным, капитан команды по лакроссу, вокруг тебя всегда кто-то крутился, — она пожимает плечами и утыкается в тарелку. — Ты был красив, с блестящим будущем…

Я поднимаю брови. Из всех возможных отзывов о себе — особенно от нее — я бы никогда не поставил на такой.

— Серьезно?

— Серьезно, — ее босая нога касается моей голени под столом. — Ну давай же. Что ты тогда думал обо мне?

— Ждешь комплиментов? — я качаю головой с деланным укором. — Я всегда знал, что ты будешь нуждаться во внимании, как настоящая жена.

Она смеется и тянется за огромным стаканом ледяной воды. Ее губы яркие, распухшие от перца, и я ловлю себя на мысли — выглядят ли мои так же?

— Ладно, пусть будет так.

— А вообще, — говорю я, — я думал, ты очень сосредоточенная. Прилежная. В школе мы не общались, так что я особо не знал, какая ты. Но ты была милой.

— Конечно, — закатывает она глаза.

— Нет, правда. Хотя только на юридическом факультете по-настоящему…

Мы оказались в одном классе. Тогда и случился первый настоящий разговор. До этого мы годами просто смотрели друг на друга с расстояния — не то чтобы враги, но вполне соперники. А потом границы начали стираться. И однажды ночью, прямо перед летними каникулами последнего года, все изменилось.

— Да, — говорит она. Ее глаза затуманены, и Конни тянется за салфеткой. — И знаешь, я плачу не из-за воспоминаний.