Читать книгу 📗 "Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя"

Те шрамы на животе — они после аварии да?

А какие-то другие, возможно, перекрыты татуировками?

Этот «другой» Слава — попытка начать заново или просто маска, за которой он теперь прячется ото всех?

Проходит минут десять, или, может, целая вечность, прежде чем я нахожу в себе силы подняться. Ноги ватные, не слушаются. Я хожу по квартире, как привидение, из угла в угол, не находя себе места. В голове — гул, как после контузии. Каждая деталь, каждая мелочь, связанная со Славой, теперь обретает новый, трагический смысл. Его резкость, его редкие, но такие точные замечания, его любовь к сложным, надрывным книгам, его мотоцикл, который для него, очевидно, не просто средство передвижения, а символ жизни после одной «маленькой» смерти.

Все это время я даже не догадывалась, какую бездну он в себе носит.

Жаловалась на свои проблемы, как будто это конец света.

Телефон, лежащий на столе, внезапно оживает, разрезая тишину пронзительной трелью. Я вздрагиваю, как от удара. На экране высвечивается «Саша».

За всю эту сумасшедшую неделю мы обменялись лишь парой ничего не значащих сообщений. Я намеренно избегала разговоров, не хотела грузить его своими проблемами, зная, что ему и без меня хватает забот с разводом и Юлей.

На часах — почти десять вечера. Обычно он так поздно не звонит, потому что чертовски деликатный. Я сглатываю комок в горле и принимаю вызов.

— Алло?

— Майя? Ты дома? — Тон у Саши сдержанный, немного уставший, но в нем слышны какие-то незнакомые, напряженные нотки.

— Да, дома, — отвечаю я, пытаясь, чтобы мой голос звучал спокойнее чем есть на самом деле. — Что-то случилось? Юля снова что-то чудит?

— Нет, — он делает небольшую паузу. — Пчелка, нужно поговорить.

— Поговорить? Сейчас? Саша, что происходит?

— Я приеду. Буду через полчаса. Впустишь?

Я неразборчиво бросаю «угу».

Григорьев отключается, не давая мне вставить ни слова. Я смотрю на погасший экран, и чувство тревоги, которое и так не отпускало меня весь вечер, нарастает с новой силой. Что еще? Что еще могло случиться в этом бесконечном, проклятом дне?

Пока жду его, механически завариваю чай, достаю из холодильника сыр и ветчину, на скорую руку делаю несколько сэндвичей. Руки двигаются сами по себе, в голове — туман. Я пытаюсь угадать, что кроется за этим визитом, прокручиваю в голове самые разные варианты. Юля? Что-то с сыном? Проблемы на работе, из-за которых его могли отстранить от полетов? Для Сашки это был бы самый страшный удар, он же на этом чертовом небе просто помешан. Что-то еще, о чем я даже не догадываюсь?

Ровно через полчаса раздается звонок в домофон. Я открываю дверь и первое, ч то сразу бросается в глаза — Сашка выглядит измученным. Под глазами — темные круги, на лбу — резкая глубокая складка. Он одет в простое темное пальто и джинсы, но даже в этой повседневной одежде чувствуется какое-то внутреннее напряжение, которое буквально вибрирует в воздухе.

Григорьев, не глядя на меня, молча проходит в квартиру.

Замечаю в его руке увесистый бумажный пакет без опознавательных знаков.

— Привет, — говорю я, закрывая за ним дверь. — Чай будешь? Я тут…

— Не надо, — обрывает меня на полуслове, ставит пакет на кухонный остров. Звук от удара пакета о столешницу получается глухим и тяжелым. — Это тебе.

Я подхожу, с недоумением заглядываю внутрь.

Что за…?

В пакете — деньги. Пачки евро. Аккуратные, плотные, перетянутые банковскими лентами.

Их… много.

— Что… что это? — шепчу я, не в силах оторвать взгляд от этого нереального зрелища.

— Сто тысяч, — голос Саши ровный, почти безэмоциональный. — Евро. Думаю, на первое время хватит.

Я поднимаю на него ошеломленный взгляд.

— Григорьев, ты… ты с ума сошел?! Откуда? Зачем?!

Сашка смотрит на меня как-то странно. Обычно всегда с теплом. иногда с упрямством. Иногда с улыбкой, как взрослый на маленькую, хотя всего на пару лет старше меня. А сейчас с какой-то…. обреченностью? Или даже злостью.

И его вдруг прорывает. Не на крик, нет. На что-то гораздо более страшное.

— Зачем, Майя? — в его голосе появляется горечь, обида, которую он как будто очень долго сдерживал. — А ты сама как думаешь? Я, блядь, узнаю от посторонних людей, что ты продаешь свою машину! Что у тебя серьезные проблемы! Что твоя сумасшедшая сестра вляпалась в какое-то дерьмо по уши! А ты молчишь! Ты, блядь, молчишь, Майя! Как будто мы с тобой чужие люди! Как будто между нами ничего не было!

Я отшатываюсь, как от пощечины.

— Я… я не хотела тебя грузить, — лепечу я, чувствуя, как краска стыда заливает щеки. — У тебя и без меня проблем хватает…

— Не хотела грузить?! — он делает шаг ко мне, и в его глазах я вижу такую боль, что сердце болезненно сжимается, и хочется тут же переиграть назад и не говорить все эти сухие казенные вещи. Вообще ничего не говорить. — Майя, ты серьезно? Ты думаешь, мне легче от того, что я узнаю о твоих проблемах от каких-то левых людей?! Ты думаешь, мне плевать?!

— Нет, но… — Я пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле. — Я не могу взять эти деньги, Саш. Не могу.

— Можешь, — он подходит вплотную, и впервые за много лет я вижу его таким решительным и настойчивым. — И возьмешь. Потому что я так сказал.

Он берет мое лицо в ладони, заставляет смотреть ему в глаза. Его горячие, сильные пальцы впиваются в мою кожу. Дыхание обжигает щеки.

— Послушай меня, Пчелка, — его голос срывается, становится хриплым, интимным. — Хватит. Просто хватит строить из себя эту железную, блядь, леди. Хватит отталкивать меня. Ты мне не чужая. Слышишь? Никогда не была и никогда не будешь. И я не позволю тебе разгребать все это дерьмо в одиночку. Я… я же правда пытаюсь для тебя… все, что могу, Майя. Всегда пытался. А ты…

Его взгляд блуждает по моему лицу, останавливается на губах. Он наклоняется, и на мгновение мне кажется, что вот сейчас он меня поцелует. Потому что взгляд у Григорьева именно такой, как будто он уже и так это делает.

А я? Если вдруг и правда поцелует — что же я?

Отвечу? Сожму губы? «Сотру» рот ладонью, как это делают героини мелодрам?

Но долго ломать над этим голову а тем более — выбирать решение, мне не приходится — Сашка замирает в нескольких миллиметрах от моих губ. Наше дыхание смешивается, и почему-то я чувствую себя все-таки поцелованной, но как-то иначе. В душу? Господи. Да что за банальность.

В карих Сашкиных глазах плещется отчаяние, нежность и тоска. Целая вселенная невысказанных чувств.

А потом он резко отстраняется. Проводит рукой по волосам, делает глубокий, рваный вдох.

— Просто возьми деньги, Пчелка, — говорит он уже тише, почти совсем глухо. — И, пожалуйста, не игнорируй меня больше. Если что-то случится — просто позвони. Я приеду. В любое время. Всегда.

Он быстро идет к двери. Не оборачиваясь.

— Сашка! — кричу я ему вслед.

Он останавливается на пороге, но все равно больше на меня не смотрит, только еле заметно дергает подбородком, в мою сторону, как будто все его силы уходят на то, чтобы сдержаться и не повернуть голову. Может, так и есть.

— Спасибо, Сашка, — шепчу я, потому что ни на что другое меня не хватает.

Он молча кивает и выходит, тихо прикрыв за собой дверь.

Глава тридцать третья

Первые дни апреля приносят с собой обманчивое, почти наглое тепло. Солнце, которого так не хватало всю эту бесконечную, серую зиму, теперь заливает улицы щедрым, золотистым светом, плавит остатки грязного снега на обочинах. Воздух пахнет озоном, влажной землей и чем-то неуловимо-весенним, от чего хочется верить, что самое страшное уже позади.

Наверное.

Я ловлю это ощущение кончиками пальцев, крепче сжимая руль своей «Медузы». Пока еще своей. Музыка в салоне играет негромко, что-то легкое, джазовое, создавая иллюзию безмятежности. Я еду без цели, просто катаюсь по городу. Пытаюсь накататься до отключки, убеждая себя в том, что этого «запаса» эмоций хватит хотя бы на какое-то время, чтобы когда я, наконец, ее продам, мне не было так сильно больно.