Читать книгу 📗 "Женщины - Ханна Кристин"

— Идите.

Подруги ушли, и Фрэнки стала пробиваться сквозь толпу.

И наконец — Стена. Над зеленой травой возвышался черный гранит, в полированном камне отражалось людское мельтешение. Возле мемориала замер почетный караул.

У Фрэнки перехватило дыхание. Даже издалека ей был виден нескончаемый список имен. Больше пятидесяти восьми тысяч человек.

Целое поколение мужчин.

И восемь женщин. Все медсестры.

Имена павших.

Кто-то постучал по микрофону, тот пронзительно заскрипел и привлек внимание толпы.

Раздался мужской голос:

— Та жертва, которую павшие принесли во время службы, велика и неоспорима… Стоя здесь, перед монументом, в отражении этого темного зеркала мы видим возможность отпустить боль, горе, обиду, печаль и вину…

Мужчина говорил о мире, который отвергал вернувшихся солдат, о том, что американцы встретили их равнодушием, не проявив и намека на уважение к тому, через что они прошли. Закончил он словами, которых Фрэнки и остальные ветераны ждали все эти годы:

— Добро пожаловать домой и спасибо вам!

Солдат рядом с Фрэнки заплакал.

Собравшиеся запели «Боже, благослови Америку».

К ним присоединились голоса других — родных, просто зрителей.

Когда последние слова песни затихли, мужчина у микрофона снова заговорил:

— Леди и джентльмены, Мемориал памяти ветеранов Вьетнама торжественно открыт.

Толпа разразилась криками, раздались аплодисменты.

На трибуну поднялся кто-то еще. Седой ветеран в выцветшей форме.

— Спасибо, что наконец вспомнили о нас.

Сквозь толпу проталкивались журналисты и операторы в поисках материала для вечерних новостей.

Фрэнки прошла вперед по покатой лужайке. Она увидела женщину с фотографией погибшего мужчины, рядом стоял подросток в великоватой, явно отцовской форме.

Приближаясь к черной гранитной стене, в именах павших солдат Фрэнки видела собственное отражение — худая длинноволосая женщина в форме и холщовой панаме.

— Фрэнсис.

Она обернулась и увидела родителей.

— Вы приехали! — воскликнула Фрэнки.

Мама прижимала к груди фотографию Финли. Папа крепко держал жену за руку.

— Я хотела увидеть его имя, — тихо сказала мама. — Имя моего сына. Он хотел бы, чтобы я пришла.

Втроем они приблизились к стене, стали вглядываться в имена и даты.

Вот.

Фрэнки дотронулась до гранита — к ее удивлению, камень оказался теплым. Она погладила выгравированные буквы, вспоминая смех брата, вспоминая, как он дразнил ее, как рассказывал сказки перед сном.

Я стану великим американским писателем… Сюда, Фрэнки. Твоя волна. Греби сильнее. Ты поймаешь ее.

— Привет, Фин, — сказала она.

Было приятно думать о нем, о том, каким он был, каким остался в ее памяти. Думать не как о военной потере, но как о любимом брате. Все эти годы она вспоминала лишь его смерть, но теперь, у этой стены, она думала о его жизни.

Она услышала, как рядом плачет мама, — от этих тихих всхлипываний на глазах у Фрэнки тоже выступили слезы.

— Он здесь, — прошептала Фрэнки. — Я его чувствую.

— Я всегда его чувствую, — отозвалась мама, голос ее был полон печали.

Отец стоял рядом, напряженный, окаменевший, со стиснутыми челюстями, даже здесь он боялся показать свое горе.

— Мэм?

Фрэнки почувствовала чью-то руку на плече.

— Мэм.

Она повернулась.

Мужчина примерно ее возраста, с бакенбардами и растрепанной бородой. На нем была рваная, выцветшая форма. Он сдернул с головы панаму с нашивками Сто первой воздушно-десантной дивизии.

— Мэм, вы были там медсестрой?

Фрэнки чуть не спросила, откуда он узнал, но сообразила, что на ней форма, а на груди — крылатый армейский значок.

— Да, — ответила она, всматриваясь в лицо мужчины и пытаясь вспомнить его.

Может, она держала его за руку, может, писала за него письмо, фотографировалась с ним или подавала воду? Она не помнила.

— Фрэнки, ты… — заговорил отец.

Она подняла руку, останавливая его. И он впервые ее послушался.

Солдат пожал ей руку, глядя прямо в глаза. Стоя здесь, на Национальной аллее, рядом с отполированной черной стеной, они ощущали одно — ужас, горе, боль, гордость и вину. Она подумала: «Вот мы и здесь, впервые после войны, все вместе».

— Спасибо вам, мэм, — сказал солдат.

Фрэнки кивнула.

Она чувствовала на себе взгляд отца. Повернулась к нему и увидела слезы в его глазах.

— Финли нравилась его служба, папа. Он постоянно писал мне об этом. Он был на своем месте. Ты не должен себя винить.

— Думаешь, я виню себя за то, что отправил сына на войну? Да, виню. И мне с этим жить. — Он с трудом сглотнул. — Но еще больше я виню себя за то, как обошелся с дочерью после ее службы.

Фрэнки резко втянула воздух. Как долго она ждала этих слов!

— Ты настоящий герой, Фрэнки, ведь так? — По щекам его поползли слезы.

— Герой или нет, но да, папа, я служила своей стране.

— Я люблю тебя, бусинка, — сказал он хрипло. — Прости меня.

Бусинка.

Боже, он не называл ее так уже много лет.

Фрэнки смотрела, как он плачет, ей хотелось подобрать верные слова, но ничего не приходило на ум. Наверное, в этом и состояла жизнь — все рушилось в одночасье и однажды так же быстро вставало на свои места. Как с этим справляться, она не знала. Но она знала, как выглядит любовь, и эта любовь была сейчас перед ней.

— Я ничего не знаю о героизме, но много раз его видела. И… — Она сделала глубокий вдох. — Я горжусь своей службой, папа. Этой войны не должно было быть, и мы ее проиграли, но я все равно горжусь тем, что делала.

Отец кивнул. Она понимала, что он хочет услышать больше, возможно, ему хотелось получить ее прощение, но для этого еще будет время.

Здесь. Сейчас. Было ее время. Ее черед. Ее воспоминания.

Оставив родителей рядом с именем Финли, Фрэнки двинулась дальше вдоль стены, она искала 1967–1969 годы, смотрела на цветы, фотографии, выпускные альбомы, которые люди оставили на траве у стены.

Она медленно шла вдоль стены, ища имя Джеймисона Каллахана…

— Макграт.

Фрэнки остановилась.

Он стоял прямо перед ней. Высокий, седой, с грубым шрамом на половину лица, с протезом, прикрытым широкой штаниной.

— Джейми?!

Он обнял ее.

— Макграт, — прошептал он ей в ухо.

Она снова стала Макграт, и вот так просто, слыша его голос, чувствуя его дыхание на шее, она будто вернулась в офицерский клуб: у входа стучат занавески из бусин, играют «Битлз», Джейми приглашает ее на танец.

— Джейми, — прошептала она. — Как…

Он сунул руку в карман и вытащил маленький серый камень.

Камень, который подарил ей вьетнамский мальчик. Камень, который она положила в сумку Джейми много лет назад.

— Это был настоящий ад, и дома оказалось еще хуже, — тихо сказал он, — но ты помогла мне это пережить, Макграт. Только вспоминая тебя, я мог жить дальше.

— Я видела, как ты умер.

— Я умирал много раз. Но меня все время вытаскивали обратно. Я был совсем плох. Мои раны… Боже, только посмотри на меня…

— Ты прекрасен, как и всегда, — сказала Фрэнки, не в силах отвести от него взгляд.

— Моя бывшая жена с тобой бы поспорила.

— Ты не…

— Это длинная и печальная история с хорошим концом для нас обоих. Мы долго жили вместе. У нас родился еще один ребенок. Девочка. Сейчас ей девять, настоящий ураган. — Он посмотрел ей в глаза: — Ее зовут Фрэнсис.

Фрэнки не знала, что ответить. Даже дышать было трудно.

— А ты? — спросил он и попытался улыбнуться. — Замужем? Дети есть?

— Нет, — сказала Фрэнки. — Замужем не была. Детей нет.

— Мне жаль, — тихо сказал он.

Джейми как никто другой знал, как она хотела такой жизни.

— Все в порядке. Я счастлива.