Читать книгу 📗 "Шарики патинко - Шуа Дюсапен Элиза"

Я иду в Family Mart купить шампунь. Беру с миндальным молоком, мой любимый, увлажняющий. Через заднюю дверь вижу в «Глянце» дедушку. Он прогуливается по проходу между машинами, любовно похлопывает каждую по бокам, будто вьючное животное после тяжелого трудового дня. Потом направляется к стойке администратора и садится рядом с охранником. Один игрок выгружает свои шарики и уходит с плюшевым медведем.

Когда я выхожу из магазина, на улице гроза. Дождь горячий, но не липкий. Он стекает, не оставляя жирной пленки. Зонта у меня нет. Летний ливень длится недолго, я подожду.

Я приближаюсь к женщине-сэндвичу, прячусь за ее спиной. Ее волосы заплетены на сторону, между натянутыми прядями видна кожа. С навеса брызжет. Девушка не вздрагивает, когда капли падают ей на шею. Картонные листы прикрывают ее до лодыжек, хлопают на ветру, ударяются о тело, не облепляя фигуры. Я придвигаюсь еще ближе, пока не чувствую исходящий от нее запах стирального порошка, перемешанный с дождем. Увидеть ее лицо не получается. Надвинув на глаза кепку, она прикрывает веки и горбится. Прохожие на нас не смотрят. Они идут мимо. Некоторые останавливаются перед входом в «Глянец». Это их ноги я вижу через окно своей комнаты. Мне бы хотелось видеть их лица. Я делаю шаг в сторону. Шеи стиснуты воротниками, головы повернуты, руки в карманах. Я решительно ступаю на тротуар перед женщиной-сэндвичем и тотчас же промокаю до нитки. Отяжелевшая одежда сковывает тело, и мне кажется, что я в доспехах. Люди старательно огибают меня, не задевая. За спиной у меня девушка продолжает говорить в микрофон. У меня возникает желание выдернуть ее из-под навеса, прижаться к ней и крикнуть: «Посмотри на нас!»

В день моего рождения с самого утра стоит такое пекло, что в прогнозе погоды просят граждан, в особенности пожилых, без крайней необходимости не выходить на улицу, оставаться в прохладе и пить много жидкости.

— Ты слышала? — спрашиваю я бабушку, зашнуровывая туфли.

Я приготовила для нее бутылки воды, чтобы она могла пить в течение дня. Я слышу, как она суетится наверху. Со вчерашнего дня бабушка как-то странно возбуждена: мечется по кухне или ходит кругами, а во время завтрака я почувствовала, что она ждет, когда я уйду.

— Ok, ok, go, go! — торопит она меня из гостиной.

Я встречаюсь с Миэко на станции Синагава. Вместе мы садимся в вагон и едем по линии Яманотэ до Синдзюку, откуда отправляется поезд в префектуру Яманаси.

— У мамы все хорошо?

Девочка кивает, глядя в окно. С момента нашей встречи она практически ничего не говорит. Когда я в итоге интересуюсь причиной ее молчания, она отвечает, что ей грустно: каникулы почти закончились.

Миновав городскую застройку, поезд углубляется в сельскую местность. За окном поросшие мхом леса, лощины. Спустя час, в конце линии Тюо, мы садимся в автобус вместе с несколькими пожилыми людьми, чьи головы повязаны платками. Машина трясется десять километров по гравиевой дороге, пока не привозит нас к каменной ограде «Деревни Хайди».

По неизвестной причине вход в парк сегодня бесплатный. В кассе никого нет. Пройдя через ворота, мы выходим на площадь, окруженную зданиями в средневековом стиле, смутно напоминающем эльзасский. Церковь, мэрия, ресторан, музей, посвященный мультфильму о Хайди, и смотровая башня. На фасаде мэрии висит табличка, где готическими буквами выбито «Цюрих». Не считая стариков, которые исчезли на лестницах, втиснутых между башней и церковью, мы с Миэко единственные посетители. Мы тоже поднимаемся по ступеням. Они приводят к миниатюрной железнодорожной станции, обрамленной скамьей. Рельсы тянутся в парк с густой зеленью, пересеченной тропинками. Колокол бьет одиннадцать раз. Воздух напоен ароматом скошенной травы.

— А нельзя пойти пешком? — спрашиваю я Миэко, которая садится на скамью.

— Нет, скоро придет поезд, — отвечает она, указывая в конец парка.

Прикрыв глаза ладонью, я различаю красный вагончик, зигзагами пересекающий поле подсолнечника, которое вспахивают, пропалывают и орошают старики.

В воздухе разлита мелодия. Я узнаю «Эдельвейс» из «Звуков музыки». Миэко наклоняется над прудом.

— Видишь серую рыбку с белыми пятнами? Это чистильщик. Ты знаешь, что они растут всю жизнь?

— Да. В детстве у меня был такой в аквариуме.

— Но в аквариуме они не могут расти, — возражает Миэко. — Живут меньше и умирают совсем маленькими.

Я киваю. Мой чистильщик умер по другой причине. Мне было тринадцать лет, я поступила в коллеж и только что увлеклась разведением рыб, уже не помню почему. Родители сначала относились к этому скептически, но в конце концов подарили мне аквариум на тридцать литров с парой гуппи, четырьмя неонами и королевским сомом, которого нам порекомендовал продавец под тем предлогом, что последний будет счищать со стенок сосуда водоросли и прочие загрязнения. Уход за аквариумом оказался сложнее, чем можно было предполагать. Водоросли нарастали так густо, что вскоре стало невозможно видеть сквозь стекло. К моему отчаянию, рыбы начали дохнуть одна за другой, кроме сома. Я думала, что он счастлив такому количеству еды на одного. Когда он тоже умер, мы завели кактус. Позже я узнала, что меня дезинформировали — одних водорослей недостаточно. Сому, как и остальным живым существам, требуется специальный корм, подходящий для его вида.

Прибывает поезд, два старика выходят, мы садимся. Состав движется так медленно, что мы быстрее бы дошли пешком. Вагоновожатый в фуражке смотрит направо. Мы проезжаем едва сто метров, как он тормозит и объявляет: «Стоянка пятнадцать минут».

Мы посещаем бревенчатую хижину. Проем открытой двери перегорожен цепью. Дом дедушки. Единственная комната, деревянный стол, на котором расставлена силиконовая пища с этикетками на японском: «Сыр», «Мясо», «Хлеб». Приставная лестница ведет в мезонин, где находится постель Хайди.

Миэко смотрит внимательно, как разглядывают старого знакомого. Я обхожу хижину. На заднем дворе в землю вкопаны картонные кролики, держащие объявление на английском языке, покоробившееся от солнца: «Приносим извинения, мы отсутствуем из-за ремонта». Я чувствую первые признаки мигрени. На сей раз я рада снова сесть в поезд, где есть хоть немного тени, хотя под жестяной крышей жарче, чем на улице.

Между тем деревенская площадь оживилась. В ресторане женщины суетятся над котелком с оранжевым паром. Мы с Миэко садимся возле церкви. От пота девочка похожа на новую куклу в полиэтиленовой пленке. Она поворачивается ко мне. Имеет ли она право вернуться в сад?

— Имеешь.

Она тяжелыми шагами направляется к лестницам. Я прислоняюсь к стене, которая начинает вибрировать. Глядя через витражное стекло, я обнаруживаю, что это не постройка, а только гипсовый фасад, подпираемый металлической арматурой.

Я захожу в музейный магазин. Там можно купить деревянные фигурки коров с рыжими или черными пятнами. Они напоминают мне мою первую поездку от школы на ферму в Аппенцелль. Мне было тогда, должно быть, лет семь или восемь. Супруги-крестьяне выращивали карликовых коров. В конце посещения нам раздали понемногу сыра. Он сильно пах, поэтому мои одноклассники его выбросили; девочки, рисуясь перед мальчиками, с отвращением кривили лица. Я же спрятала свой кусочек в сумке — хотела приберечь его для мамы. В автобусе сыр начал источать характерный запах. В конце концов все стали поворачиваться ко мне и просить отсесть подальше, поскольку я воняю. Я пересела в хвост автобуса, прижимая к себе сумку, чтобы запах был не таким резким. Когда я открыла сумку дома, оказалось, что дневник пропитался жиром. Пикантный дух сохранялся до конца года, зато я очень порадовала маму подарком.