Читать книгу 📗 "Дождись лета и посмотри, что будет - Михайлов Роман Валерьевич"

Аладдин сказал, что надо поехать всем, чтоб не было лишних сюрпризов. Мы отправились на четырех машинах, по пять человек в каждой. Мне впервые выдали калаш и сказали все то же, что это чисто для вида, будут переговоры, нужно соответствовать правилам — стоять и смотреть. Сел на заднее сиденье справа, у окна. Вообще почувствовалась сила и направленность. Нас много, и мы делаем одно дело — едем и ждем. Как быстрые и жуткие животные.

Дорога звенела как залипшая в дрожании струна, натянутая на моменты. От момента когда мы расселись и до конца. Я открыл окно. Один раз Ласло пришел с замотанной головой, как араб. Тряпка на голове. Сказал, что это от ветра и песка. Когда едешь с открытым окном, лицо соприкасается с пробегающей местностью. И тогда было так — неважно, куда мы ехали.

Вся эта напряженная нечисть.

В области много дорог, на которых не видно ничего, и слева, и справа провалы в землю. Кажется, что проносишься сквозь куски небытия. Дальше обрывки леса, мосты, связывающие зудящие бездны.

Ближе к центру начинаются богатые дома, огороженные владения работающих людей. Кем и как они работают, что отстраивают себе такие поместья, — непонятно. Даже если прикинуть, что барыжат чем-то. Бензином, смолой.

Мы остановились рядом с покрытым туманной пенкой полем. Когда вышли, увидели, что это не туман, а белые цветы. Дядя Сережа пошел вглубь, в самую густоту, нырнул. За ним вошли остальные.

Ветер раскачивал травы, мы в них плескались как в волнах. Захватывая под себя охапки стеблей, вдыхая рябой простор. Над нами перетекали пышные облака, похожие на наше цветочное море — такие же мягкие и бескорыстные. Что наверху, то и внизу.

Мы едем на свадьбу, все они — друзья жениха, мы наберем цветов, приедем, окажется, что все время ехали на переговоры с тем манекеном без лица. А дальше найдется она, просто выйдет невзначай из дома или из тачки, мы с ней возьмемся за руки, и все-все-все начнут осыпать нас лепестками.

На небе появилось зарево, а раз на небе, то и на земле, белые цветы окрасились в красный цвет. В таком плескаться не по себе, похоже на кровь. Даже если и не кровь, все равно тревожно.

Да, мы сидели в баре. Щебет дяди Сережи перешел в нормальную речь. Они собирались куда-то ехать, Аладдин поглядывал на меня, не особо понимая, стоит ли брать с собой. Никто никуда не взял, мы не поехали на четырех машинах и не остановились около цветочного поля.

Утром раздался женский крик во дворе. Высунулся из окна с головой посмотреть, что там происходит. Была пустая улица, никого, крик из ниоткуда. Смотришь, кто вопит, а никто, это общее звучание. Несколько раз посмотрел в окно, пытаясь разглядеть хоть что-то необычное. А необычное если и было, то в тяжести, а не в людях. Уже днем стало ясно, отчего. Ночью нашли Митю на заводской свалке. Ко мне пришли менты, расспросили, с кем Митя общался последнее время. А я не знал, что ответить. Не рассказывать же как есть, как он жил последний год, как он появлялся и исчезал с затекшими людьми. Позже выяснилось, что он лег головой в грязевую пену и уснул. А я провел весь вечер дергаясь и плача. Даже не из-за Мити. В памяти сами по себе всплывали моменты, как мы с ним и с Аликом ходили по рельсам и делились сокровенными ощущениями. Я им тогда рассказал про тоннели между событиями. Встречаешь какого-то человека, случайно, заходишь в магазин, например. И у тебя внезапно вспыхивает фрагмент из фильма или другая встреча, или не встреча даже, а незначительный и неприметный эпизод. И если смотреть на разумную связь, ее не найдешь. События связываются какой-то нитью, незаметной для ума. Этот человек в магазине совсем не похож на людей из фильма. Тогда Митя лег на рельсы, прижался головой, сказал, что дорога дрожит, можно не успеть соскочить. И в тот вечер. Алик и Митя, нарисованные солдаты, теперь не здесь. Каждый по-своему. В других обстоятельствах они бы реально сидели в окопах, шли на танки с громкими возгласами. У них были и тайны, и мечты. Теперь они вылетели и стали общим ожиданием мест, по которым ходили. Кто-то может пройти по тем же рельсам и уловить странное и чистое, о чем лишь мечталось и что никогда не было озвучено.

За последний год у Мити почернели ноги. Один раз на квартире увидел, как он вводит себе тонкую иголку. Все затертое, это не укусы комаров, а некая обыденность. Когда сидели с ним и Химозом, смотрел на их тела и малость сжимался в брезгливости. Лучше же быть бессмысленным спортсменом — ходить и бить по мешку день за днем. Почему тело так расплачивается за потоки тепла по венам, сохнет и гниет? Скорее всего, Митю привели на завод те затекшие демоны. Он не мог полноценно идти, шел и останавливался, залипая в ночном воздухе. Его положили головой в пену, как тогда на рельсы, все темное пространство задрожало и разорвалось. Когда Света обо всем узнает — начнет метаться и кричать или тихо сядет и застынет? Мы не пошли на похороны, ни Химоз, ни Света, ни я. Он сам бы не пошел. Может и сказал бы, что придет. Вместо этого сходили к свалке, на то место, где его нашли.

Смотрел на места и думал о последнем его впечатлении. Изогнутая бетонная стена, гора отброшенных и сгнивших вещей. Чем это хуже больничного потолка?

Что еще произошло летом? Отец сказал, что нам на рынке не нужно работать, уж на жизнь он заработать сможет. Где и как он зарабатывал — непонятно, но какие-то деньги появились. Одним вечером он пришел домой и позвал на кухню, посидеть. Достал колоду карт. Вытащил крестового короля. Жил на свете король. Дальше появилась бубновая дама, а за ней и вся история. Со стражниками, погонями. Как много лет назад. Отец протянул мне колоду. Это был первый раз за семь лет, когда я взял в руки карты. И как взял, так чуть сразу не выронил, не ожидал такое увидеть. Никогда не представлял, что карты могут быть такими. Разные половинные картинки — полудамы, полудесятки, пустые карты, карты с двойной рубашкой. Не подклеенные, а напечатанные. Отец засмеялся и сказал, что может достать много подобных колод. Можно на этом заработать. Найти тех, кто хочет показывать фокусы, продать им.

На следующий день показал этот фокус Химозу, он ничего не понял. Тогда нашел Ласло, показал ему. Ласло сказал, что десяток может быть еще больше.

Удивительно то, что эти карты напечатаны на фабрике. Этот обман готовился заранее, в другой стране, просчитывался в деталях, продавался как нечто, способное произвести впечатление.

Еще пообещал отцу, что в ближайшие дни съезжу в центр, в техникум, и узнаю насчет подачи документов.

5 сентября — день двух странных знакомств.

Ехать полтора часа, решил, что возьму с собой Ласло, чтобы не так скучно. Зашел к нему. Долго стучал, никто не открывал, затем открыл его недовольный отец. Ласло показался в коридоре и, не спрашивая, куда и зачем, сразу вышел.

Мы сели в электричку. У Ласло была специальная карточка об инвалидности, по которой можно ездить без билета на любом транспорте. Он часто катался на автобусах и электричках просто так, смотрел в окно.

Появились заводские заборы, а затем заброшенные склады, плывущие под стук железок.

Что обычно проносится мимо окон и под какие звуки — всем известно.

Ласло рассказывал про больничные лифты. Там тоже низкие домики, этажа по три, но есть лифты, чтобы перевозить тяжелые вещи или людей, или капельницы. Они ползают за мелкими косыми решетками и издают вздохи.

Черная, белая и серая луна.

Черная луна. Алоэ — колючее растение. Я даже старался специально не слушать, что он рассказывал. То ли иногда появляется черная луна и алое быстрее растет, то ли наоборот — появляется алоэ и луна растет. Показалось, если прислушаюсь, что-то опасное зацепится за мысли и заставит о себе думать.

В словах Ласло есть провалы. Все эти «черные луны» и «алоэ» — дыры, в которые можно проваливаться.

Внутри черной луны есть привычки. Преодоление привычек — то, чем мы все время занимаемся.

Растения, помогающие от болезней, связаны с разными лунами.