Читать книгу 📗 "Храни её - Андреа Жан-Батист"
Ласло все еще смотрит на «Пьету» в темноте базилики. Сегодня он хорошо одет — повод важный. Волосы до плеч приглажены, бородка причесана. Надо сказать, галстук-бабочка придает ему какой-то восторженный вид, он немного похож на поэта. Но он совсем не поэт. Он в Риме всего несколько дней. Несколько раз пытался добиться аудиенции у папы, но встретил со стороны Павла VI необъяснимую глухоту. Ласло хочет поделиться с понтификом важной информацией: он — воскресший Христос. Какой папа, достойный носить это имя, не мечтает услышать такое известие?
Он делает жест, который одни свидетели называют быстрым и внезапным, другие, наоборот, размеренно-неторопливым. Он достает из кармана кайло. Потом с криком: «lo sono il Cristo!» — бросается на статую, которая улыбается зрителям четыреста семьдесят три года подряд, скульптурную группу немыслимой красоты, и наносит ей пятнадцать ударов. Пятнадцать ударов, то есть проходит довольно долгое время, прежде чем ошеломленным свидетелям удается его обезвредить, и для этого нужно как минимум семь человек. «Пьета» Микеланджело теряет руку, нос, веко и получает множество сколов. Немногие в толпе нашли в себе силы броситься на преступника. Зато некоторые сообразили подобрать фрагменты пострадавшей статуи и унести домой. Кто-то потом одумался и прислал их назад, но большинство — нет.
Ласло Тот будет признан невменяемым и не понесет наказания, его экстрадируют, продержав два года в итальянской больнице. Дело закроют, во всяком случае для широкой публики. Но эксперты по-прежнему задаются вопросом: если человек принимает себя за Христа, то при чем тут нападение на «Пьету»? Папа проигнорировал Ласло, последний мог затаить на него обиду. Но мраморная Дева и ее мертвый сын не сделали ему ничего. Если, конечно, не считать, что перед нами творение абсолютного гения, стоящего гораздо ближе к Богу, чем когда-либо встанет Ласло Тот. Если только он не почувствовал эту нечестную конкуренцию, доказательство своего самозванства — ведь кто должен быть ближе к Богу, как не его собственный сын? — и не захотел уничтожить его.
Здесь начинается часть истории, неизвестная широкой публике. Внимание к делу постепенно ослабевает, — в конце концов, жертва сделана из камня, что тратить жизнь на чтение отчета о расследовании, особенно когда несколько высокопоставленных людей в Ватикане позвонили нескольким высокопоставленным людям в полиции и сказали, что некоторые страницы данного отчета совершенно не представляют интереса. Страницы, где говорится, что Ласло Тот не прибыл в Италию накануне, а находился в стране десять месяцев. И что он долго ездил по северу страны и посетил множество церквей вокруг Турина. Если приглядеться к маршруту его передвижений, становится понятно, что он ездил вокруг Сакры Сан-Микеле. Он как будто искал что-то, чье точное местонахождение было ему неизвестно. Как будто он тоже слышал о ней, о статуе, что вызывает такое смятение у всех, кто ее видит.
«Ватиканскую Пьету» полностью очистили и восстановили, сегодня надо ползать по ней с лупой, чтобы увидеть склейки. Теперь из-за венгерского геолога ею любуются только через бронированное стекло. Драма стала частью истории. Но наиболее осведомленные подозревают, что первоначальной целью преступника была не она. Что в своей попытке устранить все, что конкурирует с его притязаниями на божественный статус, Ласло Тот хотел расправиться с «Пьетой» Виталиани. И, не найдя ее, взялся за Микеланджело. За неимением лучшего.
Если это действительно так, если существует на земле произведение еще более божественное, чем произведение Микеланджело, то оно — мощное оружие. И люди из Ватикана, несомненно, думают: «Очень хорошо, что мы ее спрятали».
Нам с Виолой по пятнадцать. С нами Абзац и Эммануэле, им по восемнадцать. И есть еще, конечно, Гектор. Это наше время. Время юности с ее мечтами о легкости. Время расправить крылья.
Октябрь, но еще жарко. В воздухе чудится привкус соли. С моря дует либеччо, он взлетает по головокружительному откосу к стенам Пьетра-д’Альба, достигает обходной тропы, на которой мы стоим в нескольких сантиметрах от пропасти. Ночь пиратов и заговорщиков. Месяцы ночной работы, учебы, бесконечного терпения. Первый пробный полет нашего крыла. Я не позволил Виоле совершить пробный полет: слишком опасно; мы ругались в присутствии Абзаца. Последний очень волновался, наверное, боялся, что она обратится в медведицу. Но Виола не обратилась в медведицу и в конце концов уступила свое место другому. Потому что у нас есть Гектор. Смелый парень, неисправимый оптимист, всегда готовый прийти на помощь. Гектору ничто не страшно, даже прыжок с высоты в пятьдесят метров. Он под стать тем великим воздухоплавателям, что разгонят полусамолет-полуракету до скорости, в шесть раз превышающей скорость звука, и все это через неполных пятьдесят лет, в том же столетии. Всего пять десятилетий разделяют биплан Габриэле Д’Аннунцио и североамериканский ракетоплан Х-15. Век скорости! Футуристы оказались правы.
Мы обмениваемся последними взглядами и желаем Гектору удачи.
Гектор взлетает.
После моей публичной порки дупло несколько дней пустовало, а затем снова заполнилось книгами. По словам Виолы, ее отец сам никогда бы не заметил отсутствия нескольких книг в библиотеке, насчитывающей три тысячи томов. Просто нельзя было держать книги в доме у дяди. Ночью она привела меня к заброшенной хижине на западном склоне плато, посреди леса. Она двигалась странным образом, огибая зеленых лесных стражей, которые пропускали ее беспрепятственно, а меня постоянно кололи и цепляли, словно ощупывая и проверяя — кто это к ним пожаловал? Виола терпеливо возвращалась, выпутывала меня из плена — зарослей ежевики, шиповника или дикой спаржи: «Отпустите, он со мной». И мало-помалу я тоже смог свободно перемещаться в густом лесу. Я почти жалел, что мы расстались со зловещим покоем кладбища.
Хижина состояла из трех грубо сложенных каменных стен, прислоненных к скалистому выступу. Черепичная крыша была в приличном состоянии, только в одном месте упавший камень пробил дыру. Виола заткнула ее ветками и клеенкой. Здесь будет наша штаб-квартира, если встреча на кладбище окажется невозможной, и здесь я должен буду оставлять книги. И главное, здесь мы сможем встречаться, чтобы обсуждать и совершенствовать наш общий проект: полет.
Без Абзаца осуществить предприятие было бы невозможно. Мой друг открыл в сарае у дяди собственную столярную мастерскую, и дела шли отлично. Дядя не возражал, такое великодушие обеспечивалось процентом от дохода, который платил ему Абзац. Теперь я выполнял большую часть немногочисленных скульптурных заказов. Альберто меня ненавидел, я его терпеть не мог, но мы опирались друг на друга, чтобы не рухнуть. Без меня мастерской была бы крышка. Без него мне пришлось бы покинуть Пьетра-д’Альба, а Пьетра-д’Альба означала Виолу. Так что его издевательства и унижения, фразы типа «pezzo di merda» и «за что только мать назвала тебя Микеланджело» не имели никакого значения, и удержания из невыплаченной зарплаты тоже не имели значения. Пожалуй, мы даже жили по-своему счастливо, как добрая половина супружеских пар в деревне и, наверное, за ее пределами.
Когда я рассказал Абзацу о проекте Виолы, друг рассмеялся мне в лицо, как я и ожидал.
— Ты спятил? Я ни за что не стану работать на ведьму.
— Она сказала, что будет очень благодарна, если ты согласишься. Для тебя это не составит труда, ведь у тебя талант к дереву.
— Скажи ей, пусть поищет кого другого. А потом эти полеты… Честно? Было бы нам уготовано летать, Господь дал бы нам крылья, правда же?
— Я передам твой ответ Виоле. Но я ее немного знаю. Она жутко рассердится. А в последний раз, когда кто-то ее разозлил, от него нашли один ботинок! Ты сам мне рассказывал…
Абзац нервно хихикнул и тут же умолк, увидев мое серьезное лицо.
— Ты правда думаешь, что она способна сделать мне что-то плохое?
— Нет, — поспешил я его успокоить. — Конечно, нет. Но…
