Читать книгу 📗 "Храни её - Андреа Жан-Батист"
— Но что?
— Ну на твоем месте я бы впредь избегал леса. Просто на всякий случай. Я знаю, что ты любишь ходить туда с Анной… И еще, мне кажется, лучше тебе не выходить на улицу в темноте. Или одному. Если тебе действительно нужно, предупреди кого-нибудь, куда идешь. На всякий случай. Вообще-то ты ничем не рискуешь. Простая предосторожность. Сейчас я как раз увижу Виолу. Я попытаюсь объяснить ей, что на самом деле ты не виноват, просто не хочешь работать с ведьмой.
— Погоди! Ладно, ладно, зря ты так все воспринимаешь. Я помогу тебе. Только вы оплатите древесину. И как хотите, но Эммануэле тоже примем в дело.
Мы решили встречаться раз в неделю в хижине. Абзац, поначалу державшийся настороженно, вскоре так полюбил Виолу, что через месяц признался, что сомневается в истории с медведицей. «Она же такая худенькая, легкая, как в ней уместится медведица?» Я-то хорошо знал Виолу и понимал, что в ней уместится не одна медведица, а целый зверинец, цирк шапито, пороховой склад, самолеты, океаны и горы. Виола была демиургом, она распоряжалась нашими жизнями, организуя их по собственному усмотрению, щелчком пальцев или улыбкой.
Виола отвечала за теорию, я — за чертежи, Абзац и Эммануэле — за практическое их воплощение. Наше первое крыло прошло этапы чертежей и масштабных моделей. Знания Виолы, которой было почти пятнадцать лет, изумляли нас. Помимо итальянского, она говорила на немецком и английском языках. Она рассказала нам, что исчерпала возможности нескольких наставников и напугала родителей, потребовав более квалифицированных учителей. В Пьетра-д’Альба квалифицированных преподавателей не было, и Виола хотела отправиться в университет. Ради этого мы и вступили в заговор. Виола глотала все научные книги, какие находила, иногда беседовала сама с собой, заходила в тупик и злилась, когда одна из моделей не взлетала. Она до дыр зачитала книгу Отто Лилиенталя «Der Vogelflug als Grundlage der Fliegekunst» о влиянии полета птиц на конструкцию летательных аппаратов. В 1830-х годах Лилиенталю не раз удавалось планировать на протяжении нескольких сотен метров. Эта идея нас очень воодушевляла, пока Виола не сообщила нам, что в конце концов он таким образом разбился насмерть. Она заверила нас, что с ней ничего подобного не случится: она-де нашла у крыла Лилиенталя слабое место: подъемная сила уменьшалась из-за расположенного посредине отверстия для пилота. Таким образом, наше крыло представляло собой гибрид крыла да Винчи и Лилиенталя: максимальная подъемная сила без нарушения структурной целостности, при этом маневры задавались движениями тела пилота и не требовали большой физической силы. Крыло должно быть легким и жестким. Абзацу предстояло найти решения. После каждой встречи в хижине Виола возвращалась в свой мир, а мы — в свой.
И вот после почти года упорной работы, в ночь полнолуния мы могли созерцать результаты наших усилий.
Война окончена!
Однажды осенним вечером Эммануэле, размахивая руками, влетел в мастерскую. Он обежал все дома в деревне, побывал на вилле Орсини, мы были последними на его пути. Абзацу на этот раз не пришлось переводить его тарабарщину.
Война окончена!
Дядю Альберто эта весть как будто и не обрадовала. Я было высказал предположение, что теперь дела наладятся, но он ответил:
— Вот вернутся все эти парни с фронта и начнут искать работу! Если кто еще способен работать! Кому тогда будет дело, есть ли работа у нас? И кто будет заказывать каменные работы, если едва хватает на жратву?
Дядя Альберто в тот день оказался на редкость проницателен. Но нам было все равно, и мы побежали в деревню, несмотря на ноябрьский холод, чтобы танцевать, горланить на площади и петь, петь, что теперь с войной покончено, потому что все в это верили.
За несколько месяцев до нашего первого полета, в разгар лета 1919 года, население разбудили крики. Огромное пламя разгоралось недалеко от виллы Орсини. Мы с Абзацем быстро оделись и побежали туда. В полях горели апельсиновые деревья, перед воротами поместья собралась толпа. Стены и ворота были забросаны навозом. Мы не сразу разобрались, что происходит: несколько бракчианти, поденщиков, увлекли за собой местных крестьян и подбили их выступить против своего работодателя. До нас доходили вести о каких-то бунтах, случавшихся там и сям, но теперь глухая ярость измученных людей захватила и наши веси. Сельскохозяйственные рабочие требовали раздела земель и повышения заработной платы. На них с порога виллы недобро поглядывали маркиз и его сын Стефано с ружьем в каждой руке, готовые сразиться с социалистическим угаром. Им удавалось сдержать толпу, хотя та без труда смела бы их, если бы не атавизм, ярмо подчинения сильным мира сего. За мужчинами стояла маркиза, очень величественная, но смертельно бледная. Рядом с ней Виола, заложив руки за спину, с любопытством смотрела на происходящее, красные сполохи от горящих апельсиновых деревьев ложились ей на лицо. Люди хмелели от гари и странного запаха вяленой цедры.
Хотели позвонить мэру, но он смылся, чтобы не вставать на чью-либо сторону. В два часа ночи из-за дома выехал всадник и во весь опор устремился в сторону Генуи. Тем временем бунтовщики обсуждали свои требования с маркизом и Стефано. Первый соглашался немного повысить расценки, второй кричал всем, кто слушал, что семья не уступит ни лиры и что он отправит в ад любого, кто выступит против него. Стороны обзывали друг друга: одна — тыловыми крысами и капиталистами, а другая — большевистской заразой. Перед рассветом пыл немного утих: революция штука утомительная, нужно было поспать. Рано утром переговоры возобновились. Сгорело около пятидесяти деревьев, и изумленные жители деревни открыли для себя неведомый цвет — пепельно-серый. Прибыли Гамбале, отец Артуро и двое его сыновей и предложили себя в качестве переговорщиков. Стефано Орсини передал им, что скорее сдохнет, чем будет беседовать с Гамбале. Старший, Орацио, вышел вперед и сказал, что с радостью поможет ему в этом деле. Переговоры прервала возникшая на горизонте пыльная туча.
Я как раз вернулся после недолгого отдыха и находился на месте. С момента приезда сюда я считал Пьетра-д’Альба призрачным раем, где, конечно, устраивают публичные порки, но в целом люди защищены от потрясений, разрывающих на части планету. В то утро я осознал ошибку. В конце концов, мы с матерью были не так далеки друг от друга, как мне казалось. Из наших окон был виден один и тот же пожар.
Облако пыли растянулось, появилась колонна примерно из десяти транспортных средств, все они были моторизованные. При виде их Гамбале испарились. Колонна свернула на дорогу, ведущую к вилле Орсини, и устремилась навстречу толпе. Первая машина смела бунтовщика, который пытался преградить ей путь. Он скатился на обочину и больше не встал. Из машин выпрыгивали мужчины, некоторые в темных рубашках: одна из первых squadre d’azione, штурмовых бригад, состоящих из фашистов, сумасшедших, ветеранов, всех тех, кто считал, что у них украли победу, и кто потом установит в Италии царство террора. Стефано в последние два года поработал на славу. Он обладал одним несомненным талантом: умел дружить с нужными людьми.
Сквадристы вклинились в толпу протестующих как штык. Крики возобновились, раздались выстрелы. Я не остался смотреть, что будет дальше. На следующий день в деревне поползли слухи о восьми погибших, все они были поденщиками. Тела их так и не нашли. Кто-то шепотом предположил, что их отвезли в лес и скормили какому-то медведю. Абзац снова стал странно смотреть на Виолу, но через несколько дней это прошло. Мэр выступил с публичной речью. С сожалением отметил недавние прискорбные инциденты, а ведь мир едва вышел из страшной варварской бойни. «Война, — призвал собравшихся глава администрации, — должна хотя бы привить нам достоинство и любовь к прямоте. Будет проведено тщательно расследование, справедливость восторжествует».
Война окончена! Война окончена!
Расследование проводить не стали.
